Дополнение: как описывать платонизм и неоплатонизм. (1/2)

Иногда меня называют «Миром». Иногда — «Вселенной». Иногда — «Богом». Иногда — «Истиной». Я — это «всё». И я — это «один». А ещё… я — это ты!

— Всевышнее Существо, <s>Отец Порока</s> бросается понтами, «Стальной алхимик».</p>

— Сделай нас Единым!

Агитация некроморфов, «Dead Space».</p>

Раз уж я описал стоицизм, то, думаю, нельзя не описать два других мировоззрения, которые можно считать вершиной тогдашней мысли — платонизм и гностицизм. Про гностицизм как-нибудь в другой раз, в этот раз будет про платонизм. Я много раз поднимал тот вопрос, что в фэнтези магия работает так, словно там есть объектные границы между телами так, как они есть в нашем языке — потому стоит как раз рассказать отдельно о концепции, которая популяризировала такое миропредставление.

Платонизм и неоплатонизм — это первоначально философская теория, основанная на идеи объективации языка, посвящённая концепции объективных идей (эйдосов), которые стоят за всеми мировыми закономерностями. С самого начала платонизм выродился в религиозную сверхценную идеологию государственного устройства и этического поведения. Главным автором этого учения выступает Платон, который своей философией пытался разрешить сразу несколько задач:

• Сформировать теорию всего.

• Разработать практическую систему этого мировоззрения — этику, ответить на вопрос, в чём смысл жизни и т.д.

• Построить наиболее желательную социально-политическую модель общества («идеальное государство»).

Разбирая это мировоззрение, я коснусь каждого из аспектов и отмечу, что в отрыве от буквального платонизма, они могут свободно существовать друг от друга.

Начну с первого аспекта. Платон исходил из того, что идеи в нашем уме сами по себе существуют вне нашего ума, прямо как магнитные поля или радиация, они самостоятельны и объективны — эти объекты своего рода отбрасывают тени в материальный мир, отчего сгустки материи формируют отдельные материальные тела. Как он это доказывал и из чего исходил, достаточно внятно разобрал Немировский:

Итак, Платон и его аудитория отлично знали, чем доказывается его теория касательно идей. Раз у человека есть понятие о «столе вообще» (а оно есть, как есть и соответствующее слово — «стол»), и раз в его семантической структуре размытый образ этого «стола вообще» оказывается центральным и первичным по отношению к образам отдельных столов (а он оказывается), и, наконец, раз ничего этого человек сознательно не придумывал (а он и не придумывал), — то, значит, в мире обязательно существует некий «стол вообще» — мать всех столов, а иначе откуда у всех людей независимо друг от друга появились такие ощущения? Отлично понимал Платон и то, что при ином представлении о происхождении языка философия потеряет всякую силу. Однажды некий сторонник искусственного изобретения языка сказал ему: «Стол, Платон, я вижу, а стольности (идеи стола) — не вижу!» «У тебя есть глаза, чтобы видеть стол, но нет ума, чтоб увидеть стольность!» — ответил Платон, укоряя оппонента в том, что тот пренебрегает особым «органом чувств» — «умом», собственным понятийным аппаратом, являющимся на деле ничуть не худшим каналом получения объективной информации, чем зрение.

То есть Платон считал, что наш ум — это шестой орган чувств. От этого и плясал. В целом — по меркам своего времени это вполне себе научная теория. И, подобно марксизму, она содержала в себе идеологию, то есть систему предписательных суждений.

Суть этих суждений сводится к тому, что человек должен стремиться к идеалу, но идеалы тут понимаются вовсе не как выдумка людей (призванная, например, способствовать комфорту), а как реальные сущности из другого мира, которые представляют собой эталоны жизни в нашем мире. Представьте, это как если бы от вас диктатура инопланетян требовала жить по собственной, чуждой людям воле. Вот это по Платону — то самое Высшее Благо.

С самого начала Платон исходил из того, что эти идеи создают отдельные тела, и эти тела со временем становятся хуже — они отдаляются от своих исходников (можно в большей или меньшей степени идеалу соответствовать, чем дальше от идеала — тем хуже). Это, по мнению Платона, плохо. Скажем, он утверждал, что женщины являются продуктом деградации мужчин. Причину этой деградации Платон видел в самой природе материи, которой свойственно меняться, в отличие от неизменных идей, потому с тех пор платонизм исходил из дуализма души и тела, духа и материи, из дуализма высоких и низменных желаний. Именно материя была провозглашена Антиначалом — источником боли и страданий, якобы потому что бесплотная душа отождествляет себя с телом, она страдает от боли, негативных эмоций и так далее.

То есть одной из важных идей тут является тождественность степени приближëнности к прообразу и степени моральной положительности. Понятно, откуда это взялось, это происходит через ассоциацию между идеальным как «морально положительным» и идеальным как «некий объект наиболее точно копирует или отражает некий объект-прообраз», при этом когда мы нечто отражаем или копируем, мы ставим цель сделать это как можно точнее, потому для нас большая степень близости к объекту-прообразу имеет яркий позитивный окрас. Вот только в рамках картины мира Платона — наши идеи вовсе не наши, они подобны диктатуре инопланетян, если хотите, так как это сравнение больше всего поясняет суть морали Платона.

В политике Платон задал следующий образ идеального государства. Не нужно долго думать, чтобы определить сущность государства — это система общественных отношений, призванная защитить и упорядочить жизнь людей от имени императивной власти. Потому Платон рассудил так — в идеальном государстве есть три главных социальных группы: рабочие (как мойщики полов, так и ремесленники, крестьяне и т.д.), воины (силовики, полиция, армия) и администраторы, которые всеми ими управляют (главным образом выбираются при этом из интеллектуальных силовиков). Главным критерием приобщения к ним служат те или иные душевные качества. Чтобы эта система могла работать, над государством опущен железный занавес, кругом цензура и диктатура совета мудрецов-аристократов — ну шоб вы не набрались вредных идей от варваров и людей невежественных, а то захотят, сволочи, ещё демократии. Платон считал демократию результатом деградации и выступал против неё, считая, что интеллектуальная воинская элита много лучше власти народа. За это Поппер называл Платона отцом тоталитаризма.

Как можно заметить, эту социально-политическую модель наиболее точно повторяют Тау из Вахи. Невежды сравнивают их с коммунистами, что не так — Тау это социальные платонисты. Касты Эфира и Воздуха — это высшие и низшие мудрецы-админы, Каста Огня — это воины, Каста Земли — рабочие, Каста Воздуха — поддержка других каст, главным образом воинов и рабочих (отвечают за летающий транспорт). Платон жил в полисном обществе, если бы он мог представить глобальную цивилизацию, то он бы добавил касту отвечающих за наиболее мобильный транспорт. Я не знаю, читали ли авторы Вахи Платона, но термин Высшее Благо — также использовался платонистами, как прямое обозначения идеи сверхценного добра:

Итак, пусть древние мудрецы разъяснят ищущим знания, пусть выскажется Платон, сын Аристона, насчет высшего блага и пусть скажет в одном из своих писем, что высшее благо отнюдь не «поддается определению» (rhe ton), но возникает «при частом общении» людей между собою; оно «внезапно возгоревшийся в душе свет как бы от взвившегося пламени». Далее Платон в письме пишет: «Если бы я думал, что это можно достаточно ясно изложить письменно или устно для многих, то что лучшее мы могли бы совершить в жизни, чем написать столь полезное для людей и вывести природу на свет для всех?»

— неоплатоник Цельс.</p>

Это шо касается социального строя. С Платоном случилось то, что случилось с Марксом и Энгельсом — дорогие последователи не нашли ничего лучше, кроме как догматизировать его труды и впасть в лютый СПГС:

Платон предстает (нео)платонизму неисчерпаемым источником истины в любом вопросе и во всех отношениях. Ничто в нем для почтительно преданного ученика не может быть неглубоким, разгадыванию вплоть до неисследимых глубин мудрости подлежат даже, казалось бы, случайные и бытовые детали его писаний. В отношении к учителю берется за правило эвристический принцип: нет такой бездны прозрения, которая не была бы заложена в его слове. Место, время, обстоятельства, имена, походя упоминаемые в платоновских диалогах, приобретают неисчерпаемый смысл; нет мелочи, которая не вызывала бы глубокомысленного обдумывания. Сливающийся в едином лице автора двоякий платоновский образ философа — искателя и преданного хранителя истины (молодой Сократ и его учители, рассказчик и зрелый Сократ) — платоническая школа разводит до полярной противоположности, оставляя себе роль только беззаветного ученичества, предстояния перед возвышающим человека величием. [1]

— философ Владимир Бибихин излагает суть.</p>

В принципе, это закономерное развитие всякого сверхценного учения — рано или поздно оно провозгласит тот или иной текст абсолютной истиной и будет сосать скрытый смысл столь энергично и долго, как не может сосать подлинного творца нашей жизни ни одна проститутка. Подобный подход, как очевидно, губителен для всякой мысли — мировая мысль может развиваться только тогда, когда можно ставить под сомнение и спорить — а бредовая навязчивая идея приводит к краху всякого мысленного развития.

Я не буду пересказывать подробно системы всех этих фантазёров — остановлю внимание на Плотине. Как о нём писал его современник Диоген Лаэртский: «Философ Плотин, наш современник, казалось, стыдился, что он пребывает в теле. И из-за такого настроя не любил рассказывать ни о своем происхождении, ни о своих родителях, ни о своей отчизне». Плотин испытывал остервенелую ненависть к материи, к мирской жизни и собственному телу и видел смысл жизни главным образом в метафизических рассуждениях и умствованиях. Один из его близких учеников — Амелий — предложил сделать его портрет — Плотин отказался, сказав: «Неужели, Амелий, ты полагаешь, что недостаточно носить образ, в который уже облекла нас природа?» Плотин систематизировал Платона и вывел следующую схему: Верховным божеством предстаёт некое Единое, оно же Высшее благо — статичный и безличный сгусток бытия, который невозможно определить ни словами, ни мышлением, хотя он является первопричиной, даже первопричиной его называть нельзя, настолько он выше всего этого; от переизбытка творческого потенциала, от него исходит Мировой Ум (Нус), от него исходит в свою очередь Мировая Душа, уже она порождает материальный мир, который порождает раздробленные души людей и страдания. Смысл жизни заключается в восхождении по этому потоку в слиянии с Единым. Получается своего рода Святая Троица. Это, собственно, и был прототип для тринитаризма. Важная особенность заключается в том, что Единое, Нус и Мировая душа статичны. Когда сказано, что Единый испускает Нус, то это не процесс во времени, а отражение постоянной имеющейся связи. Собственно временной поток есть только в материальном мире и обусловлен он свойством материи. Состояние, в котором пребывают Единый, Нус и Душа — это статичная Вечность. Это важный момент. То есть Единое технически-то всесильно, но ничего не может сделать практически, так как оно уже всё сделало раз и навсегда.

Рассмотрим то, как неоплатоники оправдывали зло:

Что же касается вопроса о том, как может Благо породить прямо противоположную себе природу, то Плотин доказывает, что порождение Благом зла абсолютно необходимо. В самом деле, способ, каким Единое производит из себя все сущее, заключается в том, что каждая новая ступень реальности до некоторой степени отрицает предыдущую. Так, Единое дает быть иному себе, не-Единому, и в результате появляется Ум. Ум производит свое иное — Душу, а Душа — материю и космос. Таким образом, Единое создает как бы последовательные ступени своего собственного отрицания, и понятно, что последней ступенью такого исхождения будет нечто полностью отрицающее Единое и абсолютно ему иное, т. е. противоположное. Но противоположностью Единого и Блага является зло, следовательно, появление зла действительно необходимо, ведь оно знаменует собой предел исхождения, показывая, что внешняя энергия Первоначала действительно охватила собою всё: как сущее, так и не сущее. В этом и состоит высшая благость Блага — дать присутствовать даже тому, что его полностью отрицает, наделив даже небытие призраком бытия.

Действительно ли чувственно воспринимаемый космос оказывается у Плотина дурным? Здесь все зависит от точки зрения. Мировая душа видит мир как прекрасную картину, для полноты которой необходимы как яркие, так и темные краски, как свет, так и тени. С ее точки зрения во взаимном уничтожении частей мирового целого нет никакого зла, а только вечное обновление жизни, заменяющее состарившихся и слабых молодыми и сильными. В вечном круговороте жизни и смерти мировая Душа видит единственный способ, каким погруженный во временной поток космос может отразить свой вечный прообраз. И даже в смерти отдельного живого существа, которая самому этому существу представляется крайним злом и страданием, она усматривает божественное милосердие, стремящееся освободить единичную душу от чуждых ей и отягощающих ее телесных оков.

При таком взгляде на мир, он, хоть и причастный материи, оказывается тем не менее благим и прекрасным, потому что даже искаженное отражение умопостигаемой красоты, даже слабый отблеск блага лучше, чем его полное отсутствие. Поэтому единственной разумной природой, усматривающей зло в мире, является единичная душа. Это для нее естественный порядок вещей, включающий в себя землетрясения, наводнения и пожары, таит в себе угрозу; это она боится болезней, боли и бедности; это ее наполняют ложные мнения и заблуждения, заставляющие ее страдать и делающие порочной.

Чем же вызван подобный взгляд на мир? Не природой самой души и даже не ее приобщением к худшей, нежели она, природе тела. Причина в том, что душа начинает ошибочно отождествлять себя с телом. Такие забывшие о собственной бестелесности души начинают требовать от тел того, на что те в принципе не способны: бессмертия, прочности, силы, готовности совершать любые действия… Обманутые в своих ожиданиях, они полагают тела дурным, считают их для себя тюрьмой и обузой, страдают от этого и гневаются, наполняясь многочисленными страстями и заблуждениями.

Чтобы избавиться от такого взгляда на мир, душе достаточно понять, что ей нечего страшиться смерти, поскольку она и так бессмертна, что ей не нужно бояться страданий, поскольку сама по себе она бесстрастна, страдания же и боль — это всего лишь способ истолкования происходящих с телом изменений. Так что даже единичная душа не обречена видеть в мире зло. В этом — принципиальное расхождение Плотина с гностиками, считавшими мир дурным творением злого Демиурга. Если для гностиков даже красота видимого космоса — всего лишь обманчивая приманка, удерживающая души вдали от небесной родины, то Плотин видит в ней отражение умопостигаемого прообраза, способное напомнить душе о том, откуда она ниспала. У Плотина душа не порабощена материей, как у гностиков; ее можно уподобить свету, светящему во тьме и не смешивающемуся с ней. Поэтому для освобождения от материи и всего связанного с нею зла душе необходимо просто переключить внимание с внешнего на внутреннее, с отражений в зеркале — на то, что отражается. [2]

— философ Светлана Месяц излагает суть.</p>

То есть Благом в неоплатонизме называется некая неведомая ëбаная хуйня, которая даже не имеет разума, по факту абсолютно беспомощна, так как не может ни на что реагировать — от переизбытка дерьма в организме, она порождает наш мир, целиком и полностью состоящий из говна. «Благом» эту хуйню называют только потому, что в голове у безумных философов возникают некие яркие эмоциональные ассоциации — и только поэтому.

Я когда писал свой фанфик, то понял, что Азатот из Мифов Ктулху лучше всего высмеивает именно Благо неплатоников: значит, этот блаженный от творческого зуда, лепит что попало, это что попало приводит к страданиям для миллиардов живых существ. Сам же Азатот не может обратить на это внимание, так как он слишком тупой для этого. Слово «Благо» к Азатоту применимо точно так, как оно применимо к Единому. То есть это просто словесное блядство.

— Ты говорил, SEELE имели много трактовок? — уточнил Синдзи.

— Да, но они никогда не уделяли этому значения. Они посвятили себя служению той силе, которая была Ньярлатхотепом. Они целиком следовали только тому, что он им внушал — они говорили, мол, в конце концов это всяко за гранью понимания, потому чего рассуждать? Сгусток абсолютного добра, который царит на вершинах веры, метафизики и физики ведëт нас. Хотя я никогда особенно не верил во что-то такое и считал тех, кого люди называют Богами просто бессмысленной силой. Зачем Высшему Существу личность и разум, а? — Каору сочно жевал плоды за этим разговором. — Подлинное совершенство божье — в…

— Блаженном идиотизме, — хмыкнул Синдзи.

— Да.

— И правда, неуязвимый блаженный идиот всегда счастлив, — завершил мысль Синдзи.

Я ещё отмечу, что даже в христианстве зло не является необходимым для бога, в гностицизме — зло также является отклонением. Но в неоплатонизме Благо во зле не виновато, но оно его неизбежно порождает. Хотя понятие «виноват» и «не виноват» по отношению к безличной силе, каким является Единое, в принципе не применимы. Единое виновато во зле не больше, чем сила гравитации в падении самолёта.

Но вот, значит, Азатот обгадился, создал нас и мы страдаем, что надо делать по мнению сабжа. Спойлер — нам нужна комплементация человечества:

Смысл неоплатонической сотериологии [учения о спасении души, прим. Георгий] хорошо сформулировал Плотин в своих последних словах, обращенных к ученикам: «Старайтесь возвести божественное в себе к божественному во всем». Для того чтобы это сделать, человеческой душе необходимо переключить внимание с внешнего на внутреннее, перестать смотреть в направлении материального мира и обернуться к себе самой и своему собственному существу. Освобождение индивидуальной души от привязанности к материи неоплатоники называют «очищением» (κάθαρσις), понимая под ним избавление души от телесных страстей и постепенное сосредоточение на своих внутренних энергиях — рассуждении и мышлении. Очистившаяся душа перестает отождествлять себя с конкретным телом, осознает свое единство с душами всех живых существ в мире и обретает таким образом свою подлинную природу.

Поэтому очищение — это одновременно и возвращение к себе. Но вернувшаяся к себе и нашедшая себя душа находит внутри себя более высокую реальность, обнаруживая, что источником ее мышления и самого ее существа является божественный Ум. Если душе удается достичь соединения с Умом и начать участвовать в его интеллектуальном созерцании, то она может погрузиться в этот процесс настолько, что перестанет отличать себя от предмета мысли. Только тогда она сможет прямо и непосредственно понять, кто же такая она сама, а поняв это, постичь и тот корень, из которого проистекает всякая самость вообще, то есть Единое.

Простота Единого уже не предполагает ни сознания, ни мысли. Оно есть просто оно само, самость как таковая, с которой наша собственная самость может отождествиться так, «как если бы два круга одинакового радиуса совпали в своих центрах» (VI 9, 10, 16–18). Такое отождествление не есть растворение части в целом, но совпадение равных и окончательное обретение себя.

Очищение души и ее уподобление Богу происходит благодаря добродетелям, хотя сам Бог выше добродетели. Неоплатоники выделяют несколько видов добродетелей, в том числе политические или гражданские, очистительные, теоретические и парадигматические. При этом речь идет все о тех же четырех т. н. кардинальных добродетелях, которые упоминаются в платоновском «Государстве»: мужестве, справедливости, самообладании и мудрости. Однако рассматриваются они в разных аспектах и на разных бытийных уровнях. Политические, или гражданские, добродетели необходимо практиковать для того, чтобы достичь умеренности страстей, разумности в рассуждениях, мужества в переживаниях, справедливости в согласовании вожделений и разумного начала; эти добродетели украшают смертного человека, оберегают его от зла, причиняемого неумеренными страстями, и являются предвестниками добродетелей очистительных. Очистительные добродетели отвлекают душу от всего связанного с телом и его страстями и подготавливают к умному созерцанию. Теоретические добродетели украшают душу, целиком преданную уму: мудрость здесь состоит в созерцании того, чем обладает ум; справедливость — в следовании уму и в сообразной уму деятельности; самообладание — в постоянной обращенности к уму; мужество — в бесстрастии по образцу умопостигаемого предмета. Наконец, парадигматические добродетели суть бытийные образцы для всякой теоретической деятельности — это прообразы добродетелей или идеи добродетелей, находящиеся в самом Уме.

Эвдаймония, согласно Плотину, состоит в том, чтобы «пробудиться от тела к себе самому», «стать недосягаемым для внешнего», вернуться к самому себе и «принадлежать лучшему миру» (Enn. IV 8, 1, 1–11).

— Светлана Месяц.</p> Если рассмотреть остальную их мифологию, то они в целом признавали то, что признавали большинство остальных жителей их эпохи — веру в реинкарнацию (наказание за грех — дурная реинкарнация), веру в магию, веру в духов и демонов-хранителей, веру в античных богов и в богов других народов — потому они могли быть веротерпимы, если на их собственные убеждения никто не нападал. Если почитать неополатоника Цельса, то он выступает за толерантность, правда мыслит при этом как языковой объективист:

Итак, нет ничего дурного в том, что все почитают каждый свои законы. Конечно, мы находим у разных народов величайшие различия, и все же каждый из них сам думает, что его воззрение наилучшее. Те из эфиопов, которые живут в Мероэ, почитают «только Зевса и Диониса» (Геродот. II, 29), арабы — Уранию и Диониса (Геродот. III, 8), только их, египтяне все почитают Осириса и Исиду, а в частности жители Саиса — Афину, жители Навкратиды — с недавнего времени бога, которого назвали Сераписом, и так далее все по номам. Одни воздерживаются от овец, почитая их как священных, другие от коз, третьи от крокодилов, от коров, воздерживаются и гнушаются свинины. А вот у скифов считается прекрасным делом пожирать людей, и среди индийцев есть такие, которые считают, что совершают святое дело, поедая своих родителей [речь идёт о поедании уже умерших людей, а не об убийстве их в пищу, прим. Георгий]. Об этом как-то говорит тот же Геродот. Ради убедительности приведу тут же его подлинные слова: «Действительно, если спросить у какого бы то ни было народа, какие обычаи лучше всех, то каждый по расследовании ответит, что наилучшие обычаи — его собственные. Таким образом, всякий народ считает свои обычаи гораздо лучше всех остальных. Вот почему неестественно, чтобы кто-нибудь, разве помешанный, шутил с такими вещами. Что все люди относятся именно так к своим обычаям, можно доказать многочисленными примерами, в частности следующим: во время своего царствования Дарий позвал к себе эллинов, состоявших при нем на службе, и спросил их, за какую плату они согласились бы съесть своих умерших родителей. Те ответили, что ни за что не сделают этого. После этого Дарий позвал индийцев, именно так называемых калатиев, которые поедают своих родителей, и спросил их в присутствии эллинов, причем переводчик объяснял смысл ответа: за какую плату согласились бы они умерших родителей предать огню? Калатии отвечали громкими восклицаниями и требовали, чтобы он не богохульствовал. Так чтутся обычаи, и я думаю, Пиндар был прав, когда в своем стихотворении назвал обычай «всесильным владыкой»

Таким образом, если иудеи так защищают свой собственный закон, то их за это нечего презирать; скорее заслуживают презрения те, которые отказываются от своей веры и примыкают к иудейской.

«…»

Иудеи, став самостоятельным народом, положив себе законы сообразно с местными условиями и сохраняя их в своей среде поныне, соблюдая богослужение, какое бы оно ни было, но во всяком случае унаследованное от отцов, поступают подобно прочим людям; ведь каждый следует отечественным законам, как они некогда были установлены. Да так, пожалуй, и удобно, — не только потому, что разным людям пришли на ум разные мнения и что надо соблюдать то, что установлено сообща, но и потому, что, по-видимому, отдельные части земли с самого начала предоставлены разным управителям и распределены между некоторыми властями и в таком порядке они и управляются. Поэтому у каждого народа всякое поведение правильно постольку, поскольку оно ему нравится, нарушение же того, что в данном месте издавна установлено, — нечестиво. Можно было бы привести и свидетельство Геродота, который так говорит: «Жители городов Мареи и Аписа, в той части Египта, которая граничит с Ливией, считали себя ливийцами, а не египтянами; недовольные способом почитания богов, не желая воздерживаться от употребления в пищу коров, они послали сказать Амону, что между ними и египтянами нет ничего общего; живут-де они за пределами дельты, во всем отличаются от египтян и желают, чтобы им дозволено было вкушать всякую пищу. Но бог не разрешил этого, говоря, что Египет — это вся земля, которую Нил орошает своими водами, а египтяне — все те, которые живут ниже города Элефантины и пьют воду из реки Нила». Так рассказывает Геродот. А ведь Амон не хуже и имеет такое же право рассылать указания о делах божественных, как и ангелы иудеев.