муто ясухиро | санзу харучие (1/1)

Муто просыпается, когда за окном непроглядная темень — над Токио ни луны, ни звезд, город тише обычного. А просыпается от того, что в квартире что-то падает. Первым делом опускает руку на соседнюю подушку, стискивает зубы невольно.

Пусто.

Мысли отчего-то перебивают тревогой, окатывают с головы до ног холодом. Ушел?

На все ровно три секунды, подорваться, несколько шагов по комнате, в соседнюю, где крошечная кухня.

— Харучие, ты чего тут?..

Не ушел. Не исчез, не украли, живой и невредимый, в старой мутовской футболке, в которой засыпал. С босыми ногами на стуле, с круглыми набитыми щеками, оттирает крошки с лица, мычит невнятно-сухо.

— Прожуй сначала.

Улыбается так, что едва не теряет всю еду по пути, прикрывает срочно рот пальцами, крутит головой в потемках.

Луна, оказывается есть. И звезды светят, потому что видно теперь, что Харучие растрепал остатки вечерней пиццы, умял уже минимум два треугольника.

— Есть захотелось, Ясухиро-сан.

Ками-сама, думает Муто, припоминая смутно бабушкины молитвы и принимаясь за приготовление чая, пусть вот это будет наибольшая из проблем Хару. С его ночными набегами на холодильник, с всклоченными и грязными после драк волосами, порванными рукавами и коленками, с часовыми партиями в сёги, в поисках своего места.

Две кружки на столе, холодная ступня Хару на собственном бедре — Муто ее ловит, подтягивает ближе, укладывает, ведет вдоль, обхватывает ладонью пальцы, греет.

— А уронил че?

— Рисоварку, но! Она в порядке, я поймал.

Видно, что смущен, пойманный с поличным, но храбрится, щетинится, поглядывает искоса.

— Вы пиццу…

— Нет, Хару, ешь.

Вторая ступня толкается под ладонь, Муто обнимает и ее, поджимает губы в намеке на улыбку, чувствуя, как подтаивают в рассвете волнения. Хару сопит над чаем.