ханма шуджи | кисаки тетта (1/1)

Иногда Кисаки просто закрывал глаза на все те непонятные ему выходки Ханмы. По большому счету, это было не полноценное безразличие, а молчаливое принятие, по факту существования. Ханма появился однажды, шагнул из плотного вечернего тумана, да так рядом и остался. Не смеялся, когда слушал то, чего Кисаки не рассказывал никому, и громко реагировал на его провалы. Подначивал, поддерживал, хвалил, а через мгновение мог напомнить, что «хуйло ты, Кисаки, это не сработает». Звучало почти нежно, с его-то голосом, который, казалось бы, проникал под ребра и еще долгим эхом обтекал по легким вместе с дымом.

Об этом, кстати.

Кисаки, подтягивает поближе ноги, звучно шмыгает разбитым носом и кривится от прострелившей по лицу боли, снова старается замереть. Черт бы побрал всех этих… всех. Просто всех.

Ветер хлестко цепляет по бокам, заглядывая беспардонно под расстегнутую куртку.

На крыше кроме них двоих никого, и Кисаки выхватывает из пальцев Ханмы сигарету, сует между губ и тянет холодный воздух с долей никотина. Курить красиво у него никогда не получалось, да и курить в принципе — через раз. А сегодня дым гладко стелится по горлу, не обещая мучительного кашля, надо же. Компенсация за раскрашенное кровью лицо? Напротив Ханма расплывается в ублюдочной чеширской улыбке.

Принятие, повторяет про себя Кисаки, передает сигарету обратно. Принятие.

Чертово принятие, даже когда улыбка раскрывается слишком близко, обдает жаром лицо и выпускает горячий язык, позволяя пройтись по губам, носу, задеть щеку, собирать кровь.

— Извращенец конченный.

— Не удержался.

И потом:

— Это потому что меня рядом не было.

— Так будь.