8. Коралловый аспид (2/2)

Мэтту всегда казалось, что Даниэль обладает определенной смелостью. Что он-то редко чего действительно боится. В тех походах с дядей Майклом бесстрашно поднимал коряги голыми руками в поисках змей.

Когда он уезжал в семинарию, Мэтт не понимал. После всех наказаний Мэтт терпеть не мог молитвы и не произнес ни одной с тех пор, как уехал из дома. Он знал, что Даниэль хочет самостоятельности и сбежать… но неужели его не ужасал этот бог матери?

Брат тогда рассмеялся:

— Если я не боюсь бога, он не причинит мне вреда.

Машина остановилась около кондоминиума Мэтта, и мужчина еще разок рассыпался в извинения, и Мэтт снова уверил его, что всё в порядке. Попрощавшись, он украдкой глянул по сторонам, но никаких призраков, глюков или змей не заметил. Не сдержав облегченного вздоха, Мэтт зашагал к себе.

Только на лестнице он понял, что так и не спросил имени мужчины. Он знал о ритуалах его жены и мертвом сыне, но ему не было известна такая простая вещь как имя. Что ж, в этом есть прелесть случайных незнакомцев. Никогда не встретить вновь, но узнать больше.

Мэтт вывернул к своей квартире и тут увидел у порога змею. Невзрачную сероватую. Она подняла голову и распахнула пасть для атаки. Мэтт отшатнулся и едва не слетел с лестницы, вовремя успев вцепиться за перила.

Тут можно легко и шею свернуть.

Когда он выпрямился, то никакой змеи, конечно же, не было. А вот руки дрожали, пока Мэтт вставлял ключ в замок и отпирал дверь.

Водяной щитомордник. Ядовит.

Квартира Мэтта не принадлежала ему и была крохотной. Всего одна комната да кухня, а в ванной можно было одновременно сидеть на толчке и чистить зубы над раковиной. Зарплаты в книжном хватало, чтобы оплачивать аренду и жить, а деньги со своего счета Мэтт предпочитал не трогать.

Он оправдывал это самостоятельностью, но попросту не хотел чего-то своего, чего-то… постоянного.

Отец говорил о том, что Мэтту стоит заняться семейным делом, но его не очень-то прельщала карьера в бизнесе. Мать вздыхала, что Мэтту нужно поступить в колледж. Вообще-то он однажды сделал это, но с треском вылетел после первого же семестра. Формальной причиной стали прогулы, а настоящей — конфликт с одним из преподавателей. Мэтт не умел держать язык за зубами, когда стоило.

Он решил, что вторая попытка не имеет смысла, а потом случилась та авария и стало не очень до учебы. После Мэтта устраивала работа в книжном. Не так много людей, почти никаких призраков. Он отмахивался от родственников, заявляя, что не амбициозен.

Отец продолжал напоминать о компании, мать вздыхать о колледже. Только Даниэль просто говорил:

— Рисуй. Тебе же это нравится.

Проходя мимо комнаты, Мэтт покосился на стол, заваленный набросками. В основном углем, иногда карандашами. Редко какие становились полноценными рисунками, Мэтту нравилась именно легкая небрежность, незаконченность.

В глубине души он боялся, что однажды Даниэль примет сторону одного из родителей и тоже скажет, что нужно подумать о будущем. Мэтт не был уверен, что стоит это делать. Жизнь может оборваться в любой момент, так какой смысл строить планы или пытаться чего-то добиться? Всё равно ты умрешь, в страхе и одиночестве.

Мэтт собирался пойти на кухню за чаем, когда заметил, что листы на столе шевельнулись. А потом из-под них выползла яркая змейка. Черные и красные кольца, чередующие с короткими желтыми.

Коралловый аспид. Чертовски ядовитый.

Не оглядываясь, Мэтт зашел на маленькую кухоньку. К счастью, чай еще оставался, холодный и невкусный, горчащий на языке травами, но какая разница. Вообще-то и утренний еще должен был действовать… но змеи, похоже, проскользнули в его сознание.

Или из его сознания.

Выдохнув, Мэтт устало оперся ладонями о стол, опустив голову. Сейчас, чувствуя себя в относительной безопасности, он задумался, почему вообще змеи? Пусть привычка определять их осталась, но о прогулках с дядей Майклом он не вспоминал много лет.

Змеи не то чтобы играли в его жизни какую-то значительную роль… хотя всегда были связаны с чем-то неприятным. Как тот раз, когда мать разрушила их прогулки по болотам. Они нравились Мэтту. А потом ссора матери с Даниэлем поразила его, как и наказание брата.

Правда, когда Дан уезжал в семинарию, это тоже было отчасти связано со змеями. К ним в особняк тогда заползла обычная маленькая иловая змея. Совершенно неопасная. Даниэль поймал ее и пришел в полный восторг. Его искренне восхищало гибкое тельце, его красота.

Мать страшно испугалась и сказала выбросить эту гадость.

Даниэль тогда отнес змею подальше, почти к реке, а через пару дней заявил, что уезжает в семинарию. Вряд ли эти события были связаны, но в памяти Мэтта так и осталось. Змеи, перед тем как его кинули.

Мэтт до сих пор считал, что Даниэль мог тогда и поговорить с ним. Хотя вроде бы Мэтт сам избегал брата до его отъезда, хлопал дверью своей комнаты перед его носом, а потом еще долго дулся.

Правда, обида на брата быстро исчезла. Мэтт подумал, что будь он постарше, тоже увязался бы следом. Мать тогда была в восторге и явно не замечала усмешек Даниэля. Он уж точно не шел к богу, всего-то хотел стать самостоятельным.

Тогда Мэтта в очередной раз начал задирать Паркер. И заявил:

— Даже твой брат тебя не любит! Кинул.

Вообще-то его собственный брат Кристофер отправился в ту же семинарию еще раньше… но Мэтта задели эти слова. Очень сильно.

Он после этого с истинно юношеским максимализмом и упрямством настоящего Эша решил, что ему нечего терять и можно пуститься во все тяжкие. Раз его никто не любит, он теперь тоже сам по себе.

В комнате послышался шум, и Мэтт почти против воли пошел туда. Это ведь не могут быть змеи? Он же выпил чай! Что-то другое. Может, забыл закрыть окно, и это ветер.

Зайдя в комнату, Мэтт ощутил, как закружилась голова, как мир закачался, а реальность трескалась и крошилась. Потому что среди рисунков на столе ползали змеи, диван занимали гибкие, постоянно двигающиеся тела. С подоконника шипело месиво маленьких тел.

Обернувшись, Мэтт хотел сбежать, хотя вряд ли понимал, куда именно. Дверной косяк облепили змеи, которые совершенно точно не могли там держаться, и Мэтт со сдавленным воплем рухнул на пол, неуклюже отползая.

Комната как будто потемнела, хотя за окном бушевал разгар дня. Постоянно двигающиеся тела освещались разноцветными отсветами, которые быстро менялись: красный, синий, красный, синий.

Как в тот день в квартире какого-то приятеля, имени которого Мэтт уже и не помнил. Полицейские мигалки за окном, когда к ним ворвались и задержали по обвинению в вооруженной краже. Их тогда увезли в участок, а Мэтт был достаточно пьян, чтобы не понять, что происходит.

Ему было всего-то лет пятнадцать, поэтому сразу вызвали родителей. Отец приехал с Даниэлем и Амалией, которая тут же взяла полицейских в оборот. Отец отвез домой, и на пороге своей комнаты Мэтт мялся, не зная, как объяснить Даниэлю, что ни в какой краже он не участвовал. Он протрезвел настолько, что ему стало стыдно.

Даниэль не захотел говорить.

— Я очень устал, Мэтт. Я хочу спать.

Стрелки часов тогда показывали глубоко за полночь. А на следующий день Даниэль вернулся в семинарию. Правда, после этого быстро ее бросил, а Мэтт так и не объяснил, что ни в чем таком замешан не был. По крайней мере, в тот раз.

Даже твой брат тебя не любит.

Мэтт сжался в клубок на полу, слыша постоянное шипение, чувствуя, как змеи заползают на его ноги, находят дырочку, где джинсы выбились из ботинок, ныряют в штанину, гладко касаясь кожи.

Может, они поглотят его. Живое шевелящееся гнездо змей поверх еще теплого тела.

— Мэтт!

Голос казался реальным, но Мэтт зажмурился, не желая видеть очередные глюки. Если на его глазах Даниэль потечет и оплавится, как те туристы, он этого не выдержит.

— Abstulit! Dimittite eum solus.<span class="footnote" id="fn_32197722_1"></span>

Латинский убедил Мэтта, что это не видение. Он не понял ни слова, и вряд ли призраки или что-то другое стали бы говорить на латыни. Шелест исчез, дышать стало как будто легче. Мэтт осмелился открыть глаза и поднять голову.

В дверях правда стоял Даниэль. В аккуратной белой рубашке и брюках, которые он носил только на официальные приемы. Его поза казалась спокойной, руки опущены, но при этом в нем ощущалась сила. Мощь, которая способна прогнать любую грозу, воля — и смелость, чтобы их использовать.

Даниэль не боялся быть сильным.

Он пришел.

Когда всё стихло, а Мэтт поднял голову, Даниэль тут же опустился рядом с ним. Комнату снова наполнял солнечный свет, на рукаве Дана виднелась капелька крови, как будто рана от последнего обряда с лоа снова открылась. Он не обращал на это внимания и мягко обнял Мэтта.

— Всё хорошо, всё хорошо…

Мэтт верил ему, как и всегда. Позволил себе расслабиться, уткнувшись в плечо брата.

— Я ничего не делал. Тогда. Кража. Не делал.

— Что? О чем ты?

— Давно. Полиция задержала, но я правда был ни при чем.

— Это неважно.

— Ты ведь будешь любить меня? Даже если я изменюсь. Даже если никогда не буду меняться.

— Конечно, Мэтт. Ты всегда останешься моим братом. А я буду рядом.

— Ты почти ушел. Навсегда.

— Но вернулся. Я слышал, как ты зовешь меня. Ты и все остальные. Я вернулся.

Мэтт позорно всхлипнул и задрожал, когда не столько услышал, сколько ощутил фразу:

Он умрет.