Часть II, Глава:1 "Насыщенное лето" (1/2)

Гарри шел по улице после ссоры с родственниками. Он попал в переплет и знал это. Позже ему придется предстать перед разгневанными дядей и тетей и держать ответ за свою грубость, но сейчас его волновало другое. На уме были более важные вещи.

Гарри не сомневался: хлопок, который он слышал днем, прозвучал оттого, что кто-то трансгрессировал. С точно таким же хлопком растворялся в воздухе эльф-домовик Добби. Но возможно ли, чтобы Добби оказался здесь, на Тисовой? Неужели он прямо сейчас, в эту секунду следует за Гарри по пятам? Эта мысль заставила Гарри обернуться и окинуть взглядом улицу, но она была совершенно пуста, а Гарри точно знал, что Добби не сумел бы стать невидимым.

Он двинулся дальше, не слишком хорошо соображая, куда идет: в последнее время он так много ходил по этим улицам, что ноги несли его к излюбленным местам автоматически. Через каждые несколько шагов он оглядывался. Гарри был уверен: когда он лежал среди тетиных засыхающих бегоний, рядом находилось какое-то волшебное существо. Но почему оно не заговорило с ним, не вступило в контакт? Почему оно прячется?

Подавленность его все росла, и вот уже он ни в чем не уверен. Может быть, звук вовсе и не был волшебным? Может быть, дожидаясь хоть какого-то сигнала из мира, по которому он тосковал, он впал в такое отчаяние, что слишком остро реагирует на совершенно обычные звуки? Может быть, просто в одном из соседских домов что-то лопнуло?

Внутри у Гарри стало тяжело и тоскливо, и он глазом не успел моргнуть, как вновь накатило ощущение безнадежности, которое мучило его все лето.

В пять утра он опять встанет по будильнику, чтобы расплатиться с совой за номер «Ежедневного пророка», — но какой в этом смысл? Ровно никакого. Гарри теперь только проглядывал первую страницу и отбрасывал газету. Когда идиоты, которые ее издают, поймут, наконец, что Волан-де-Морт возродился, это будет ого-го какой заголовок, а до всего остального Гарри не было дела.

В лучшем случае сова могла принести письмо от друзей — от Рона и Гермионы. Но он давно уже не надеялся прочесть там какую-нибудь новость. Разумеется, мы ничего не пишем сам знаешь о чем… Нам не велено писать ничего важного: вдруг письмо попадет не в те руки… Мы очень заняты, но подробностей сообщить не можем… Довольно много всякого происходит, расскажем при встрече…

Но когда она произойдет, эта встреча? Точной даты никто не называл. На поздравительной карточке ко дню рождения Гермиона написала: «Думаю, мы увидимся совсем скоро» — но как скоро оно, это «скоро», наступит? Насколько Гарри мог понять по расплывчатым намекам, Гермиона и Рон были вместе — скорее всего у родителей Рона. Он с трудом мог перенести мысль, что они весело проводят время в «Норе», тогда как он попусту торчит на Тисовой улице. Он был до того на них зол, что выбросил, не открыв, две коробки шоколадок из «Сладкого королевства», которые они ему прислали на день рождения. За ужином, когда тетя Петунья подала ему вялый салат, он в этом раскаялся.

И чем же они, Рон и Гермиона, заняты? И почему он, Гарри, ничем не занят? Разве он не доказал, что способен на большее, чем они? Неужели о его делах уже забыли? Разве не он был тогда на кладбище, разве не он видел смерть Антареса, разве не его привязали к могильному камню и хотели убить? «Не думай об этом», — жестко сказал себе Гарри в сотый, наверно, раз за лето. Хватит и того, что кладбище постоянно является ему в ночных кошмарах. Хоть наяву без него обойтись.

Он повернул на улицу Магнолий и миновал узкий проход вдоль гаражей, где когда-то впервые увидел крестного отца. Сириус по крайней мере понимает, каково ему сейчас. Новостей как таковых в его письмах, правда, было не больше, чем в письмах Рона и Гермионы, но лучше уж предостерегающе-подбадривающие фразы Сириуса, чем дразнящие намеки сверстников.Я знаю, что ожидание для тебя томительно… Держи нос по ветру, и все будет в порядке… Будь осторожен, никаких опрометчивых поступков…

Что ж, думал Гарри, пересекая улицу Магнолий, поворачивая на шоссе Магнолий и двигаясь к полутемному детскому парку, в целом он ведет себя так, как советует Сириус. Во всяком случае, не поддался пока искушению прицепить чемодан к метле и рвануть в «Нору» на свой страх и риск. Гарри считал, что очень даже хорошо себя ведет, если учесть, как скверно ему сейчас, какое ощущение бессилия нагоняет это торчание на Тисовой улице, это лежание на клумбах в надежде услышать хоть что-нибудь проливающее свет на дела лорда Волан-де-Морта. Но унизительно все-таки читать призывы к осторожности, исходящие от этого человека, — ведь он, просидев двенадцать лет в Азкабане, чародейской тюрьме, ухитрился оттуда бежать, попытался совершить убийство, за которое был посажен, и улетел на угнанном гиппогрифе.

Гарри перемахнул через запертую калитку парка и пошел по выжженной солнцем траве. Парк был так же пуст, как улицы. Дойдя до качелей, Гарри сел на единственные, которые Дадли и его дружки еще не сломали, обвил рукой цепь и задумчиво уставил взгляд в землю. На клумбе у Дурслей уже не спрячешься. Завтра придется искать другой способ слушать новости. А пока что впереди была еще одна беспокойная, тяжелая ночь: если не кошмары с гибелью Антареса, то длинные темные коридоры, ведущие в тупик или к запертой двери. Ночью мучительные сны, днем ощущение, что ты пойман в ловушку, — Гарри считал, что одно с другим связано. Часто старый шрам у него на лбу неприятно покалывало, но он не обманывался: это едва ли могло заинтересовать Рона, Гермиону или Сириуса. Раньше предостерегающая боль в шраме говорила о том, что Волан-де-Морт становится сильнее, но теперь, когда Темный Лорд возродился сполна, они в ответ на жалобу, наверно, только напомнили бы ему, что в этих ощущениях нет ничего нового. Из-за чего шум поднимать? Тоже мне, удивил…

Антарес, наверное, выслушал бы его и помог, как в прошлый раз, когда шрам болел, но теперь он мертв. «Он погиб, защищая тебя, способного только растерянно наблюдать»,- напомнил себе Гарри. Блэк был удивительной личностью: отчужденный парень всегда был лучше всех в Хогвартсе, всегда был готов выслушать и помочь, хотя с просьбами к нему обращались редко, ведь на Гриффиндоре его считали темным магом. «А еще он был невероятно храбр,- вздохнул подросток,- не то, что я, да и какие у меня шансы, если и он не смог противостоять пожирателям?» Настроение Гарри становилось все хуже, совесть терзала его еще с того момента, когда он, переместившись с кладбища в Хогвартс пытался донести до всех, что случилось. Министр тогда прятал голову в песок, а Дамблдор говорил, что нечего спешить, раз уж их товарищ мертв, и он послушал его, хотя должен был добиваться спасательной миссии. Больнее всего было смотреть на Антару, она, кажется, стала бледной как мел и смотрела безжизненным взглядом в никуда, а после – ушла, не сказав ни слова. Гарри хотел отправить ей письмо, но извинения и сочувствие казались ему лицемерием в подобной ситуации. Остальные же… Казалось, смерть Антареса не волновала никого, «Какая разница, умер какой-то иностранец для одних и высокомерный чистокровный для других. Всем было плевать, как им плевать сейчас на меня, никто, наверное, и не заметит, если умру и я»,- Сознание несправедливости достигло такой силы, что он едва не зарычал от ярости. Если бы не Антарес я бы умер, если бы не он и я, никто и не знал бы даже, что Волан-де-Морт возродился! И в награду за все, один получил забвение, а другой целых четыре недели болтается в Литтл-Уингинге, совершенно отрезанный от волшебного мира, вынужденный прятаться среди дохнущих бегоний и слушать по телевизору про попугайчиков, катающихся на водных лыжах! Как мог Дамблдор с такой легкостью выкинуть его из головы? Почему Рон и Гермиона оказались вместе там, куда его не пригласили? Сколько еще терпеть уговоры Сириуса сидеть тихо и быть паинькой? Сколько еще подавлять искушение написать тупицам, которые издают «Ежедневный пророк», и объяснить им, что Волан-де-Морт вернулся? Вот какие гневные мысли бушевали у Гарри в голове, вот из-за чего он терзался и корчился. А на парк тем временем опускалась душная бархатная ночь, в воздухе стоял запах сухой теплой травы, и тишину нарушал только негромкий шум проезжавших мимо машин. Внезапно сзади прозвучал голос:

- Чего грустим?

Гарри обернулся, там стоял молодой парень в костюме, в котором он узнал Антареса. Галлюцинация была слишком уж реалистичной, и подросток застыл от шока.

- Невежливо таращиться на людей, тем более мертвых, Гарри... Шучу, как видишь я живой, хотя и очень злой…- насмешливо произнес Блэк.

- Но как?

- У пожирателей оказалась отвратительная привычка не проверять факт смерти своих врагов. Мне же лучше… А то, как я выжил, извини, секрет… Что гораздо важнее: ты не устал тут торчать без дела ?

- Эм, устал и меня невероятно все бесит. Как и шокирует твое появление.

- Ну, так верно: неожиданно – это когда еще не ждут, либо – уже не ждут. – Тихо засмеялся Антарес, но на его лице не отразилась ни одна эмоция.- Мертвым положено быть терпеливыми, но, увы, я не такой. Я для чего пришел. Не хочешь немного сменить обстановку?

- Хочу, но Дамблдор запретил.

- И ты не можешь или не хочешь потому что?

- Я думаю, за мной следят, пусть и тайно.

- Велика проблема… Сейчас разберемся. Антарес махнул палочкой и превратился в мужчину тридцати лет, напоминающего работника какого-то государственного учреждения.- Пошли, Гарри.

- Как ты…?

- Колдую? У меня палочка без надзора, рекомендую и тебе такую… Потом купим, если что.

- Купим?

- Я спас твою жизнь, отдав свою, и было бы глупо позволить тебе по глупости умереть и обесценить это, поэтому я планирую научить тебя базовым вещам. Пока твои друзья страдают чепухой.

- Откуда ты знаешь?

- Глупо сидеть в моем доме и думать, что я ничего не знаю. А точно, я же мертв, ох уж эта память… А если серьезно, то не успел еще, предположительно, остыть мой труп, как Дамблдор попросил у Анатары расположить у нас дома штаб ордена феникса, она на эмоциях и согласилась.

- Орден феникса?

- Потом расскажу. Вот мы и пришли.