2.11. Багровый закат (1/2)

Первое, что бросалось в глаза при взгляде на Лань Ванцзи, — это, конечно же, эмоциональная открытость. От него все еще веяло легким холодком, однако ныне он не таил того, что было у него на сердце, не стеснялся слез, которые, подсохнув, стянули его лицо липким слоем, и, наплевав на правила приличия, проявлял свою любовь посредством поцелуев и объятий. Вэнь Усянь влюбился в другого Лань Ванцзи, в того морозного, недоступного, праведного юношу, чьи мочки ушей пылали, стоило прозвучать какой-нибудь пошлой шутке. Сейчас же перед ним сидел мужчина, познавший боль утраты и окончательно сорвавший с себя поросль отчужденности, и такой Лань Ванцзи импонировал Вэнь Усяню не меньше, ведь он — тот же Лань Чжань, только раскрывший грани своей необъятной души. Следующее, что заметил Вэнь Усянь, — внешние изменения. На прежде идеальной коже обозначился неровный рельеф усталости и пролегли морщинки, не настолько явственные, чтобы заострять на них внимание, но все же доказывающие, что Лань Ванцзи изводил себя на протяжении долгого времени. Шелковистые волосы, раньше доходившие до поясницы, теперь едва ли соприкасались с плечами. Находясь в неком трансе, Вэнь Усянь дотянулся до них, ощутил подушечками пальцев их гладкость, а затем поднял покрасневшие глаза и увидел на выдающейся скуле синяк. И внутренний голос подсказал, что он собственной персоной был замешан в этом лилово-синем пятне, а также в царапинах на лице Лань Сичэня, поскольку под ногтями скатались частички чужой крови. Возможно, она принадлежала охранникам, которые по приказу Вэнь Сюя напоили его какой-то дрянью, но в памяти сохранились взбаламученные дурманом обрывки, где он извивается, кричит и брыкается. Положив руку на щеку Лань Ванцзи, Вэнь Усянь улыбнулся и просипел то, что говорил уже несколько минут подряд:

— Ты пришел.

Во рту стоял привкус рвоты, тело тряслось от перепадов температуры и потрясения, но в целом его самочувствие стремительно улучшалось, и он наглым образом елозил по полу и тискал, сжимал, щипал второго Нефрита, дабы рассеять сомнения в том, что он действительно здесь. Лань Ванцзи, в свою очередь, стойко сносил приток тактильности и даже отвечал на него, не переставая целовать, баюкать в своих руках, играться с кончиками волос и поглаживать.

Лань Сичэнь, который только сейчас решился напомнить милующимся о своем присутствии, великодушно вручил Вэнь Усяню травяной отвар для полоскания рта и флягу с водой. И после того, как юноша оклемался, пришел в себя и приобрел подобие румянца на щеках, спросил:

— Могу я проверить состояние вашего организма?

Вэнь Усяню вовсе не хотелось отлипать от Лань Ванцзи, да и тот не выказывал особой радости при мысли, что длиннющие конечности, обвитые вокруг его тела, расцепятся, и все же они, робко улыбаясь и по какой-то причине боясь обменяться парой более содержательных фраз, отстранились друг от друга. Сняв одеяло, Вэнь Усянь разрешил Лань Сичэню потрогать себя и тоненько захихикал от щекотки, когда теплые пальцы прошлись по груди и животу.

Закончив осмотр, Лань Сичэнь сделал вселяющий надежду вывод:

— Все стабилизировалось, опасность миновала.

Возле уха раздался облеченный вздох. Лань Ванцзи стащил с плеч верхние одеяния, закутал наполовину обнаженного Вэнь Усяня в них и, наверстывая упущенное, снова втянул в жаркие и крепкие объятия, и тот не посмел отказывать себе в удовольствии, вдохнул запах освежающего сандала и откинул голову на плечо возлюбленного, проронив кокетливое:

— Ты помнишь, как мне нравятся твои одежды, Лань Чжань?

Горячее дыхание обожгло кожу у загривка, взбудоражило, оставило россыпь мурашек на шее и руках:

— Я помню все.

Не в силах справиться с каким-то немыслимым порывом души, Вэнь Усянь нашарил руку Лань Ванцзи, покоившуюся на бедре, поднес ее к губам и принялся расцеловывать пальцы, не пропуская ни единого места. Вдоволь насладившись этим томительным и угрожающим возгоранием действом, он шепнул:

— Я думал, ты не придешь.

Лань Ванцзи, очевидно, не воспринял его слова всерьез, полагая, что он снова подшучивает, зарылся носом в волосы и поинтересовался:

— Почему?

Душу переполняло давящее тяжестью и тревожностью чувство, и глотка сжималась каждый раз, когда Вэнь Усянь порывался рассказать о том, как его разрывало изнутри, со всеми подробностями, и в итоге с губ слетело короткое:

— Клан Юэян Чан.

Руки, обнимавшие его, напряглись, а Лань Сичэнь, сидевший неподалеку, почему-то побледнел, со свистом втянул воздух и стал напоминать струну — так безупречно он вытянулся, сложив руки на коленях, и распрямил плечи. Вэнь Усянь, не посвященный в детали, которые повлекли за собой сильное смятение, накрывшее братьев Лань, смотрел то на одного, то на второго, беспрестанно мотая головой и сверкая глазами. И вскоре Лань Сичэнь растолковал:

— Молодой господин Вэй, в том, что мы не помогли вам раньше, нет вины Ванцзи, — он отвел взгляд, пряча стыд под обрамлением густых ресниц. — Только моя.

Лань Ванцзи смолчал, не подтверждая и не опровергая слов Лань Сичэня, и Вэнь Усянь совсем запутался. Неужели он воспринял все не так, как оно обстояло на самом деле, и понапрасну загонял себя в пучину скорби? Лань Ванцзи любил его, и оспаривать это — значит прилюдно объявить себя идиотом. Однако он не обязан любить тьму и ее омерзительную, дикую, ярую сторону. Поэтому Вэнь Усянь не обвинил бы второго Нефрита в том, что тот, став очевидцем истребления клана Юэян Чан, без раздумий выбросил алую ленту и отрекся от своей любви. Это вполне нормально и логично. И все же, несмотря на заочное принятие чужого выбора, Вэнь Усянь, протрезвев от хмеля темного забвения, впал в тоску и меланхолию, и чтобы притупить режущую боль, добровольно переспал с Вэнь Сюем. А позже, когда он отмывался от семени, растирая кожу до красноты и скрипа, на него в очередной раз накатила сметающая в пух и прах волна вины и грязи. И все это, как оказалось, было зря, ведь Лань Ванцзи пришел, снова спас его, как спасал всегда, и даже не знал, какой позор и стыд навлек на себя Вэнь Усянь. В лицо плеснули ведро холодной воды, следом обдав горячим паром. Потребность в извинениях клокотала в глотке.

— Лань Чжань, я... — подрагивающим голосом заговорил Вэнь Усянь.

Но Лань Ванцзи смотрел на него таким взором, будто знал обо всем на свете. Знал и не переставал любить. И Вэнь Усянь, не желая омрачать радость встречи своими ненужными признаниями в том, что уже не изменить, заткнулся. Прошлое — это прошлое, а впереди их ждет будущее. И что бы они ни совершили за месяцы разлуки, каких бы постыдных дел ни наворотили, эти поступки не смогут вклиниться между ними. Они созданы друг для друга, это факт. И даже сами Небеса не имеют права заикаться и сомневаться в нем. Вновь отыскав в себе умение говорить, Вэнь Усянь разинул рот и вдруг подавился. К глотке подступила соленая кровь и выплеснулась наружу, запачкав одеяния Лань Ванцзи. Тьма рассвирепела и ударила по сердцу, создавая на нем трещину. Адская боль разошлась по внутренностям, и Вэнь Усянь, не в силах вынести ее, закричал и схватился за грудь. Братья тут же засуетились, подняли его и положили на кровать.

Лань Ванцзи навис над ним, обхватил его искривившееся от судороги лицо и позвал:

— Вэй Ин, мы нашли третий талисман.

— Третий? — прохрипел Вэнь Усянь сквозь сжатые зубы и проглотил надрывный стон. — Какой третий?

Через непроходимую глушь боли и дрожи в районе сердца до него донеслось:

— Тот, который снимет печать не на время, а навсегда.

А вот это уже крайне озадачивало. Лекарь, сподвигнувший Вэнь Жоханя на задумку с печатью, ничего не говорил про третий талисман. И либо же он сознательно скрыл это по каким-то личным причинам, либо же располагал неполным сборником, а потому и сам был не в курсе существования третьего талисмана. Но в любом случае, Вэнь Усяня вовсе не прельщала перспектива впасть в безумие и ненароком убить братьев Лань.

— Нет, Лань Чжань, — ударившись в панику, заверещал он и ухватился за Лань Ванцзи. — Она не поддается контролю, мне ее не обуздать.

В ту же секунду подал голос Лань Сичэнь:

— Господин Вэй, это уже не важно, — он распахнул его ханьфу и положил руку на ожог от тавра, слегка сжимая пальцы вокруг него. — Печать почти сломана. Я лишь хочу ускорить этот болезненный процесс. Мы взломаем печать, сотрем ее в порошок и попробуем очистить вас от темной энергии.

Боль потихоньку отступала, и Вэнь Усянь воспользовался приливом сил и яростно запротестовал, пытаясь повлиять на Лань Ванцзи, раз уж достучаться до его брата не получалось:

— Нет, нет, нет, Лань Чжань, уходите. Милый, пожалуйста, уходите, — он рывком встал с постели, но его тут же с осторожностью уложили обратно, стараясь лишний раз не задевать сломанные ребра и запястье. — Я не хочу причинять вам вреда.

Но Лань Ванцзи и с места не сдвинулся, лишь присел на кровать, коснулся щеки Вэнь Усяня, и тот инстинктивно прильнул к ладони, слушая ласковые слова:

— Вэй Ин, я обещал помочь, обещал снять печать и освободить тебя.

— Это было раньше, — вскричал Вэнь Усянь, едва ли не плача от беспросветного ужаса, ведь если с сердца снова сорвут замок, удерживающий тьму, то в этот раз пострадают дорогие ему люди. — После произошедшего она стала неуправляемой. И она уничтожит всех, кто попадется на ее пути.

Лань Сичэнь, держа руку на груди, молвил:

— Господин Вэй, вы ошибаетесь, — он посмотрел на переплетенные пальцы юношей, призадумался, а затем, смутившись от собственных догадок, порозовел от лба до самого ворота ханьфу и сконфужено велел: — Ванцзи, мне крайне неловко просить тебя об этом, но ты можешь прижаться к нему немного... плотнее?

И Вэнь Усянь, и Лань Ванцзи оторопело уставились на Лань Сичэня, застигнутые врасплох непристойной просьбой, а затем глянули друг на друга и мысленно сошлись на том, что не им переживать о таких условностях, как приличия. Лань Ванцзи прилег на постель, обнял освободившего часть пространства Вэнь Усяня и мазнул губами по его щеке, а Лань Сичэнь тем временем сосредоточенно выискивал что-то, задействовав духовные силы, и вдруг, открыв глаза, сказал:

— Чем ближе находится Ванцзи, тем спокойнее становятся колебания тьмы. Если сложить это и то, что рассказывал мне брат, можно вынести однозначный вывод — светлая энергия Ванцзи утихомиривает ее, уравновешивает агрессивность безмятежностью. Взаимодействие энергии Инь и Ян гарантирует баланс, а потому, молодой господин Вэй, вы можете не беспокоиться, — она не станет буйствовать, пока Ванцзи рядом.

Вэнь Усянь перевел растерянный взгляд на Лань Ванцзи. Тот беззастенчиво целовал его щеку, запустив пятерню во взъерошенные волосы, и весь его вид гласил о том, что он ни капли не боится. И раз уж Лань Сичэнь взял на себя роль ответственного и смекалистого человека, который соображал лучше, чем юноши, объятые любовью и страхом друг за друга, Вэнь Усянь задал ему резонный вопрос:

— Почему он? Почему она выбрала его? Лань Чжань замечательный, я знаю, и его энергия сильна, но она могла выбрать Вэнь Сюя, — голос дал петуха при звуке этого поганого имени, и он мигом вернул ему былую твердость. — Могла выбрать вас, могла выбрать любого заклинателя с высоким уровнем духовных сил. Почему он?

Лань Сичэнь, разумеется, уже устал от глупых вопросов, недомолвок и прочей ерунды, коей его загружали, и, вздохнув так глубоко, что его плечи приподнялись, начал разжевывать то, к чему Вэнь Усянь мог прийти сам, если бы удосужился подключить мозг:

— Это не ее выбор, а ваш. Вы привязались к моему брату будучи под воздействием притяжения противоположных и равнозначных по объему сил, но полюбили вы его по собственной воле. Она лишь подстроилась под ваши чувства и разделила с вами эту любовь. Поэтому Ванцзи единственный, кого она не тронет, и единственный, чье нахождение рядом может ее угомонить. Изначально я в это не верил, поэтому в ту злополучную ночь и не подпустил брата к вам, но теперь я убежден в том, что ваши энергии тесно переплелись.

Но Вэнь Усянь все еще не собирался рисковать тем, что посчастливилось обрести в момент, когда надежда на лучшее угасла, а потому он озвучил новый аргумент, вознамерившись образовать брешь в домыслах Лань Сичэня:

— На Вэнь Сюя она тоже не должна была нападать, но вы сами видели, что произошло, — он обернулся на Лань Ванцзи. — Вы же видели?

Лань Ванцзи кивнул, и Вэнь Усянь ошеломлено охнул и едва не задохнулся от недоумения, поскольку услышал едва различимый, как переливы на перламутре, злорадный смешок. Бесстыжий Нефрит нахально потешался над Вэнь Сюем и нисколько не стыдился этого. Опаляющий внутренности шар огня прокатился от глотки к низу живота — настолько сильно Вэнь Усяню нравился этот Лань Ванцзи, отдающий не только чистотой и благочестивостью, но и ноткой тончайшего сумрака.

Оторвавшись от созерцания затухающего веселья в янтаре, Вэнь Усянь повернулся к Лань Сичэню, но тот и здесь нашелся с ответом:

— По сути Вэнь Сюй и Вэнь Жохань были ее тюремщиками, поэтому она не трогала их, ведь после их смерти уже никто бы не смог снять печать. Но Вэнь Сюй, — глава клана Лань бросил на Вэнь Усяня соболезнующий взгляд: — Он сделал вам очень больно, и эта боль передалась ей.

В пищеводе появилось чувство жжения, как при изжоге, и Вэнь Усянь, прикусив губу и содрав с нее засохшую корку, прошипел:

— Он всегда делал мне больно.

После этих слов, сказанных с безотрадной и грустной интонацией, Лань Ванцзи повернул его лицо к себе, вытер большим пальцем кровь с пожеванной губы и шепотом проговорил:

— Больше он тебя не потревожит.

И Вэнь Усянь расплылся в улыбке, подавляя желание разузнать, как именно сдох этот ублюдок и насколько велики были его мучения. Лань Сичэнь же, имея неудовольствие наблюдать за их заговорческими переглядками, продолжил говорить и обосновывать свои предположения, ведь время утекало сквозь пальцы, а тьма по-прежнему наносила удары по сердцу и несла угрозу сломать его вместе с печатью:

— Ложная новость о смерти Ванцзи стала последней каплей. Печать надломилась, а тьма обернулась против тюремщика, уже не страшась остаться запечатанной навсегда.

В этом имелся смысл. Изменения начались именно после того, как Вэнь Сюй обманул Вэнь Усяня и запер его в темнице. Наверняка он рассчитывал на другой исход. Надеялся, что супруг одумается, приползет на коленях и проникнется к нему любовью, но недооценил силу чувств, которые тот питал к Лань Ванцзи. День, когда прогремела ложная весть о смерти второго Нефрита, и стал точкой отсчета, ведущий к гибели самого Вэнь Сюя. За что боролся — на то и напоролся. Хотел добиться взаимности, а в итоге разбудил то, чему лучше было бы не пробуждаться.

— Но Ванцзи она не тронет, я уверен в этом, — закрепил свои суждения Лань Сичэнь. — Иначе не предлагал бы снять печать. Я бы ни в коем случае не подверг брата опасности, даже ради вас.

Лань Ванцзи вдруг гневно зыркнул на брата, а Вэнь Усянь напротив — приободрился. Этой фразы он и ждал. Адепты клана Гусу Лань не умеют лгать, и если Лань Сичэнь сказал, что не станет рисковать братом, значит — так и будет. Теперь Вэнь Усянь, получив толковый и мудрый анализ головоломки, был готов. Он улегся поудобнее и непоколебимо произнес:

— Снимите ее.

Братья тотчас закопошились, намереваясь приступить к делу. И Вэнь Усянь, пребывая на стадии мандража и нервозности, следил за их действиями, храбрился и неосознанно стискивал чужие пальцы. Лань Сичэнь забрал у Лань Ванцзи мешочек цянькунь, вынул оттуда толстую книгу и, покосившись на разваливших в компрометирующей позе влюбленных, покачал головой и посоветовал:

— Не отодвигайся от него.

Он открыл книгу, перечитал написанное, а затем обернулся с каким-то удрученным видом, словно они позабыли о чем-то важном, и промолвил:

— Для нанесения талисмана требуется слияние светлых энергий, неомраченных скверной.

Скверна — понятие растяжимое и размытое. Под ним могло подразумеваться что угодно — от жестокого нрава, жажды убийств и насилия до простого рукоблудия или прелюбодеяния. И конечно, Лань Ванцзи сразу же воспринял все на свой счет. Он дотронулся до низа живота, в котором пульсировал переполненный энергией даньтянь, и с хрипом отозвался:

— Я не знаю...

И Вэнь Усянь, нисколько не усомнившись в чистоте возлюбленного, поспешил его уверить:

— Твоя энергия все так же чиста. Поверь на слово, ее не замарает даже связь со мной.

Вообще-то он пытался пошутить. Да, глупо и не очень смешно, но Лань Ванцзи наградил его таким взглядом, будто он распивал вино, сидя на Стене Послушания. Внутри все скрутилось, фибры души затрепетали, и даже тьма, перепугавшись этой страстной властности и дикого огонька в янтарных глазах, перестала стучать по сердцу и захотела ретироваться. Сам Вэнь Усянь, известный своей безрассудностью, подмигнул второму Нефриту и хихикнул, когда белые, будто яшма, мочки ушей покраснели. Лань Ванцзи явно осуждал его за то, что он валяет дурака в серьезной ситуации, но быстро сообразил, что так Вэнь Усянь борется с волнением, поэтому погладил его по здоровому запястью и, нахмурившись, обратился к брату:

— Там написано о количестве энергий?

Лань Сичэнь вновь провел пальцем по нужной строчке:

— Нет, просто «слияние».

— Думаю, двух должно хватить.

Лань Сичэнь с ним согласился, положил раскрытую на странице с рисунком книгу на край кровати, сел с другой стороны и сказал:

— Давай начнем, пока сюда не заявился Вэнь Жохань со своей свитой.

Вэй Ин затаил дыхание, закрыл глаза и постарался расслабиться. Братья Лань одновременно прикоснулись к его груди и принялись чертить на коже талисман, вкладывая в пальцы покалывающую, пронизывающую до костей светлую энергию. По телу прошлось щекочущее онемение. Вэнь Усянь рвано выдохнул, прочувствовав всю интимность и в то же время смехотворность момента. Он в непотребном виде лежит на кровати, сжимая свободную руку Лань Ванцзи, пока двое заклинателей выводят на нем различные завитки и символы и выглядят так, словно занимаются каллиграфией. В комнате царит хаос, на полу успела подсохнуть лужа рвоты, вещи опрокинуты или же разбиты, по воздуху распространился не самый приятный запах. И все же он будет холить и лелеять воспоминания об этом знаменательном событии до конца жизни.

— Сконцентрируйся, Ванцзи, — говорил Лань Сичэнь размеренным тоном, задавая нужный настрой. — Направь потоки сознания внутрь, к самому сердцу, чтобы вся твоя энергия проникла туда и выжгла вырезанный талисман.

Лань Ванцзи с невозмутимостью рисовал линии и ни разу не отвлекся на книгу, ведь рисунок, скорее всего, был заучен им давным-давно. Вэнь Усянь, невзирая на свой страх несколько минут назад, не чувствовал боли или же чего-то странного, лишь трепет из-за излишка света, окутавшего его со обеих сторон. Пальцы ласково очертили ключицу, задели горошину соска и замерли. И вдруг Вэнь Усянь, словно свалившись в ледяную воду, закричал, выгнулся так, что захрустел позвоночник, и зажмурился. Из глаз брызнули слезы, по венам потекло расплавленное железо. А потом внезапно пришло облечение. Будто из загноившейся раны выдернули занозу размером со вселенную. И последнее, что Вэнь Усянь увидел, это обеспокоенное лицо Лань Ванцзи.

Следующие несколько минут он провел в полете, падая куда-то в темноту, а когда все-таки плюхнулся на мягкую траву, то с удивлением обнаружил, что очутился в месте из своего сна. Шум реки, шелест листьев, яркое солнце. Оглядевшись, Вэнь Усянь встал, но никого рядом не было. И в ту же секунду в воздухе возникли очертания высокого и стройного силуэта, складываясь в четкий образ человека, и юноша столкнулся лицом к лицу с... самим собой. Напротив него, словно отражение в искажающим реальность зеркале, стоял Вэнь Усянь. С алыми глазами и хищным блеском в них. То, без всяких сомнений, была тьма, которая забавы ради приняла обличие своего хозяина. Даже голос ее в этот раз ничем не отличался от голоса настоящего Вэнь Усяня.

— Здравствуй, Вэй Ин, — заговорила она.

Вэнь Усянь сглотнул слюну и промямлил:

— Здравствуй.

Смотреть на себя такого — чертовски красивого и охваченного тьмой, было крайне интригующе, а когда тьма приблизилась вплотную, скользнув холодными губами по выпяченному подбородку, его и вовсе тряхнуло, как при ударе молнии. По коже поползли животрепещущие вибрации, подбираясь к сердцу.

— Ты боишься меня? — вкрадчиво шепнула тьма.

— Я боюсь себя, — честно ответил Вэнь Усянь. — Ведь у тебя мое лицо, мое имя, мой голос.

Тьма усмехнулась, обнажив ряд белоснежных зубов:

— Глупенький. Ты боишься утонуть в море, но и не подозреваешь, что ты и есть море.

Вэнь Усянь с непониманием воззрился на нее, и тьма пояснила свои загадочные изречения:

— Леопард не может сменить свой окрас или превратиться в грациозную лань, но он не боится самого себя. Ты тоже не сможешь поменять свою темную сущность. Так зачем бояться, если это твой дар, твое предназначение? Так уж вышло, что добрый человек стал идеальным сосудом для зла, но не горюй. Справедливость в этом ужасном мире — редкость.

После ее слов Вэнь Усянь съежился и насупился, и она тут же подцепила его подбородок и посмотрела в серые глаза:

— Однажды ты уже открылся мне, откройся снова. Я — часть тебя, а ты — часть меня. Вместе мы представляем неразрывную силу и будем непобедимы в сражениях.

Все это звучало очень заманчиво, если бы не одно весомое «но».

— Я не хочу больше сражаться, — Вэнь Усянь упрямо блеснул глазами.

Если ей так хочется крови и мяса, то пусть валит восвояси и подыскивает себе новый сосуд. Он же нуждался совсем в другом. Тьма прочитала его дерзкие и неозвученные мысли, и брови ее поползли на лоб от изумления чужой непримиримостью.

— Чего же ты хочешь?

Того, чего ему не хватало всю жизнь. Того, чего его лишили. Того, за что не жалко умереть.

— Спокойствия, света, любви, — произнес Вэнь Усянь и пошатнулся на месте, когда тьма резко схватила его за шею и крутанула, повернув в сторону вышедшей из берегов реки.