Сказ IV. Советник (1/2)

- Уже сказывал тебе и снова повторю! – голос Володыки был суров. – На поверхность боле тебе путь закрыт. Бесчинства свои он средь людей творит. А то – не наша земля. И не нам их спасать, ежели сами не попросят с поклоном.

Старалась Марья слову отцовскому внемлить, да только сердце все равно иначе поступало.

- Да зачем же ты снова к нему идешь? – недоумевала Варвара, сестрица младшенькая.

Не знала, что отвечать ей Марья. Потому что сердце болит?! Что-то все еще к нему тянет?! Без устали глаза взывают на него еще раз глянуть?! Что же?! И сама не знала Марья, что себе отвечать, а уж Варваре тем боле. Только в одном уверена и была – ей к нему надобно.

Мчась на коне сквозь разоренные деревни, повсюду оставленные пепелища огарков, сквозь смрад и мрак безотрадных мест со следами казни, повстречалась Марье стража воинов. Ничего от них хорошего не ждала, но и не боялась их. Где-то на задворках мысль возникла, что поквитать бы надобно гадов, за бесчинства их гнусные. Однако ж, одумалась. Кто она, чтоб сие дела свершать?! Да они ведь – лишь псы подневольные.

«Ух же девица, это ты правильно к нам вышла, откуда только? Впрочем, до того дела нет. Уж мы с тобой позабавимся. И я первый буду безустанно тебя измождать. Будешь забавою нам в этих черных лесах. А уж как сам утолюсь, тогда и другим отдать можно будет»

И схватил было воин темный за руку ее, да вот только голос в голове приказом зазвучал сиюминутно: «Не трожь! Ко мне ее!»

«Да такой голос, каким и не бывал прежде. Что, не то что ослушаться, да за ошибку любую всех пеплом снесут. И волоска ее не тронув ежели не привезем, то нам станет сей лес могилою, да навечно для душенек пристанищем огневым. То видать, очень нужная ему, раз сквозь лес ее сразу почуял. Да пальцем никто аж коснуться не успел. Да такую смелую и красивую точно сам облюбует. Ничего – мне и после сойдет. Даже коли полумертвая будет. Опосля него – уж точно будет. Уж ее то он приголубит. И с другими девицами там за дверьми подолгу да на пол ночи бывало. До истошных криков их на всю округу. Этою точно наутро лишь усладится»

…

Вот уж Марью в зал привели да так же быстро их и покинули. Оставили ее на один с Чародеем, что Советником нынче зовется. Помнила она его и вид уставший и глаза поблекшие. И сидел он нынче за столом полном яств у камина, огонь лишь в глазах его отражался.

- Ждал меня? – с ехидною улыбкой спросила она.

- Сядь, - сказал он, да тоном таким, что ослушаться было невмоготу.

Сила неведомая пронимала ее. Подчиниться заставила, приказав будто. То совсем не страшило, а скорей иное. Что сила эта с ней считаться будто заставляла, да уважить ее могущество.

Взглянула она через стол длинный в глаза его. Снова тени своего Чародея в нем завидев. Да как же иначе?! Ведь то и тянуло. Повидать еще раз, пусть обманом себя окутывая. Ведь сейчас, глядя в глаза – видела лишь выжженную деревню, оставленную в черных углях огарков. Землю всю застланную истязенными людьми. Реки крови и пепелища останков. Нет боле в нем ее Чародея, что старика из беды вызволял да своею жизнью при этом рискуя. В то же время, кто пред ней, как не он? Поживший, уставший, мудрость накопивший. Да именно, мудрость. Пусть и в злобе своей, черноте угрюмой – только ж то был все он. Вот значит, что с людьми станется, коль не найти им призванья своего истинного. Коль дорога их все не там блуждать будет. Коль не будет рядом того… кто б любил их.

«Я все ещё люблю его. Все ещё… Проклятье!»

Войдя в залу, не осталось в этом боле сомнений. Не забыть. Никогда. Быть ее сердцу к нему прикованным. Навеки…

- Ну здравствуй, Марья, душа моя…

«А еще - моя слабость. Все еще… – думалось ему. - Тем опасливо, что причиною может стать падения. Только… Слабость, как жажду, можно утолять. Или сделать источником жизни своей…»

- Уж прости за эти церемонии долгие. Только редки встречи наши. Да на вес золота.

- Времени у меня навалом. В отличие от тебя. – сказ сказался, да дума опосля подумалась. Что ж, слова на то устами и гласят, чтоб услышавшему да призадуматься.

- Побольнее меня ударить хочешь. – лишь улыбнулся он. - Да только с участью своей я смирился давно. – то в глазах его уж читалося, в спокойствии без суетливости отражалося да в речах его поднаторевших застольных. Как он добавил. - И сам уже на пол пути, чтобы участь смирить.

Не понимала Марья – о чем слова его. О смертности своей? Или же о судьбинушке их, что не быть вместе никогда. Или то были мысли самой Марьи, что обманом только селились?! Уже не знала…

…

Только встала она и хотела уйти. Лишь «Прощай» сказав напоследок. Да лишь то бы не вышло, когда рвется душа. Прямо в зале этой с одного края стола и от другого…

Поцелуи рьяные до укусов, сладость уст вперемешку со вкусом крови. Так хотелось и ей, чтоб в истоме неистовой, яростной страсти, без передыха, не чувствуя устали, чтоб себя убедить, что в последний то раз у них будет. Царапая спину, вжимая в себя, сжав волосы его у затылка, в исступление бездыханное впадая от каждого падения. Умирая и воскрешаясь вновь.

То была не просто странная любовь. То была разрушающая, опустошающая и меж тем возносящая, куда запретно даже думать взмывать, ибо хотеть такового – уже явный грех. Все напитанное неведомым доселе, кричащее от боли желания, молчащее от тяжкой устали. Все то было о них. О любви той, что некому ведовать и понять, но таковою постигшая их.

«Ах, да ведь не за тем я здесь. – повторяла себе. Только шепот в голове, будто становился громче. – А может, все же нет?..»