Глава 10. Тебя заводит это, Поластри? (2/2)

— Не подкрадывайся ко мне так, могу ударить.

— Ты ведь чувствовала, что это я?

— Да, — соврала Вилланель, как же тошно стало, откуда-то взялась усталость и села на плечи.

— Я заехала на пять минут, проверить.

— Меня?

— Я рада видеть тебя одну. Нет, хотела проверить ход работы. И, если честно, мне нужна ты, кое-что случилось, по работе, неприятное.

— Что?

— С вами так сложно, вы опасные, своенравные, вам бесполезно угрожать.

— Тебя кто-то обидел? Я могу разобраться.

— Я попросила Константина.

— Оу. Ну да, ему нравится нянчиться с психами. Я рада, что он больше не присматривает за мной, это означает, что я выросла, что меня нечему учить, я самостоятельная.

— Да, конечно, иди ко мне, обними покрепче.

Вилланель обнимает и смотрит вниз, оттуда Ева смотрит на них, очень досадно. Хелен горячая и трепетная, под белой рубашкой угадывается фигура, рельеф её плеч, бледность её кожи, Вилланель могла бы трахнуть её прямо здесь, но она не чувствует тяги, нет ничего, кроме привычки. Хелен понимает, что ничего не получит, и отпускает, хотя рассчитывала на поцелуй губ и раскованность Вилланель. Покинув банкетный зал, она заходит в театральное ложе, вспоминает отца и время, когда он мог защитить её от всех напастей этого мира.

Вилланель перебирает ногами ступеньки, она уже близко, выхватывает Еву из разговора и ведёт за руку за собой. Любая комната им подойдёт, она дёргает ручки каждой, пока не находит незапертую. Проверив помещение самостоятельно, она затягивает Еву и без слов падает на колени. Дрожащими руками, задирая платье и отодвинув полоску белья, она прижимается губами к центру и начинает яростно поглощать этот момент. Она хочет быть пассивом, хочет эту женщину, её запах и вкус, её дрожь и стоны, Ева вне себя, хватаясь за плечи Вилланель, она может лишь шептать её имя и пытаться дышать. Её язык работает отменно, обрисовывая круги вокруг клитора, ныряя во вход, забирая смазку и растирая, губы жадные, смыкаются на клиторе, всасывают, целуют всё вокруг. Это не могло продлиться долго. Вилланель встаёт на ноги, у неё румянец на щеках и попортилась причёска, она выглядит как нашкодивший подросток, улыбка исподлобья. Ева расстëгивает все пуговицы на её джинсовой рубашке и распахивает её. Пару минут на созерцание прекрасной, плотной груди в кружевном белом лифе, затем глаза находят тёмный след, пальцы надавливают.

— У тебя здесь синяк.

— Я почти уверена, что он достался мне от тебя.

— Я могла быть такой грубой?

— Это страсть, а кожа нежная, на моей спине много следов, ты царапаешься, когда кончаешь.

— Прости.

— Не за что, я хочу носить эти следы на себе, никогда не сдерживайся.

— Ты сделала что-то невероятное, у меня ноги трясутся.

— Тебе нужно присесть, — улыбается Вилланель, подхватывая и усаживая Еву на захламлённый стол.

Здесь душно и мрачно, но это совсем не мешает двоим продолжить. Расстегнув лиф, Ева осторожно избавляется от бретелек, что скользят по плечам Вилланель. Собрав грудь в ладони, Ева наклоняется к одной и целует, пока не обхватывает языком ареолу и не прижимает к нëбу жёсткий сосок. Вилланель спускает с себя джинсы вместе с бельём, берёт руку Евы в свою и тянет к себе между ног. Это то, чего она хотела: пальцев Евы, скромно исследующих её.

— О, мой Бог, — стонет Ева, — То, чем мы заняты, будоражит мой разум.

— Ты трахаешь меня своими пальцами, Ева, а я хочу целовать тебя. Много и долго, почему у нас всегда есть ограничение?

— Нас же будут искать.

— Плевать. Я тебя не отпущу!

— Жадная, — стонет Ева, от поцелуев в шею.

От Вилланель исходит аромат духов и какой-то тёмной магии, это, определённо, соблазнительно, и опьяняет до головокружения. Может, поэтому, когда Вилланель стаскивает её со стола, принуждая встать на колени, она так покорна. Длинные пальцы проникают в волосы и тянут на себя, размещая между ног, при первом же прикосновении губ Евы к жару, она рычит, требовательно направляет движение головы вверх-вниз. Ева лижет жёстко, особенно те места, от которых Вилланель стонет и трясëтся, прикрыв глаза от блаженства, Ева полностью погружается в процесс. Вилланель думает о том, что Ева не могла быть натуралкой всю жизнь, раз с таким упоением лижет киску, неужели она никогда не пробовала и не думала над этим, если ей так нравится сглатывать и изучать? Она вспоминает лицо её мужа, представляет, как он в изумлении мог бы стоять, увидев это. Его жена на коленях, и она любит делать это. Непристойно хихикнув, будто проговаривала всё это вслух, Вилланель ухватилась за волосы Евы сильнее и остановила её.

— Подожди, ты торопишься. Высунь язык, давай, покажи мне его.

Вилланель задыхается от собственных указаний, лицо и тело полыхают, она двигает бёдрами и сама водит губками по языку Евы. Наблюдать за этим невозможно, слишком быстро это приводит к оргазму, но какому! Вилланель кончает на язык Евы, и это что-то новое для них – изврат, открытие, доверие. Вилланель не отпускает Еву, сжимая её горло, ставит на ноги и начинает безумно целовать. Ева однажды слышала от кого-то, что, если секс с партнёром, действительно, хорош, все мысли будут только о нём. Это мучительно, она прожила столько лет, совершенно не зная, как применить эти слова на практике, и вот, момент настал. Теперь она живёт в этой вечной нужде, она знает, что готова далеко зайти именно с Вилланель, она хочет её одну, все её мысли спотыкаются об неё, голова гудит только её вкусом, запахом и голосом. Она отвечает на поцелуй так же развязно, поднимая ногу, чтобы потереться икрой об бедро Вилланель. Та делает толчки пахом, словно обещая что-то.

— Поехали ко мне! Я буду трахать тебя на постели весь вечер и всю ночь!

— Вилл, — стонет Ева, — Ты знаешь, я не могу.

— Он трахает тебя лучше? Ответь мне!

Первый порыв Евы — смолчать, не провоцировать зверя в Вилланель, не давать ревности прогрессировать. Ничего не говорить и тонуть в ласках. Вилланель неожиданно разворачивает и нагибает Еву над столом, задрав платье, она грубо шлёпает ладонью по её бедру и, склонившись, кусает в ягодицу.

— Когда я спрашиваю, ты должна отвечать!

— Я… Какой был вопрос? — притворяется Ева и получает ещё один удар, взвизгнув и ощутив толчок влаги между ног, она хочет кончить от грубости.

— Тебя заводит это, Поластри? — она чувствует, как Вилланель осматривает её, прощупывает пальцами и, наконец, тонет в горячем соке, — Ты невероятна, я хочу в тебя.

— Да, пожалуйста.

— Что?

— Пожалуйста, войди в меня.

— Кто лучше тебя трахает, Ева?

— Ты!

— Разве он не прижимает тебя к стене и не трахает до потери сознания, когда зол на тебя? Разве ты не отсасываешь ему, чтобы получить за что-то прощение? Не хватает тебя за волосы в порыве страсти, и не врезается в тебя так сильно, что кровать издаёт мерзкий звук? Ты не умоляешь его быть с тобой жёстче? Ну! Отвечай!

— Нет, — Ева ошеломлена, услышав такое, ничего из этого с ней не происходило, но, вероятно, всего этого хочет Вилланель, пальцы глубоко входят в слишком подготовленное и скользкое пространство. Сразу три, и Ева ноет, прогибаясь.

— Он меня раздражает, хочу его убить, чтобы даже не смотрел на тебя.

— Вилл, прекрати, это грубо.

— Грубо? — Вилланель смеётся, и слегка сгибает пальцы, пытаясь нащупать ту самую точку, — В таком случае, я именно такая, Ева, я грубая. Если ты мне не достанешься, я убью его.

Ева всхлипывает, это сигнал к тому, что Вилланель нашла, что искала, ощущается давление и заполнение, капля смазки, задержавшись на кончике клитора, щекочет, когда внутри всё по-настоящему горит.

— Пожалуйста, Ви, трахни меня, сделай это! Я плохая жена, плохая любовница.

— Зато ты замечательно отдаëшься, — посмеивается Вилланель, нанизывая на свои пальцы.

Она могла бы довести всё до финала, но ей так хотелось припасть губами к этому жаркому местечку ещё раз. Ева стонала в свою ладонь и тряслась, пока Вилланель вылизывала её сзади, погружая пальцы и стимулируя ими. Обезумев от удовольствия и даже напугавшись его, Ева тяжело дышит и сжимает кулаки, она могла бы причинить боль Вилланель, но она слишком далеко и это досадно. Она хочет, чтобы наслаждение растекалось по телу, а не било между ног, чтобы покалывание в венах стало более управляемым, а ноги не тряслись, но от одной мысли, что она стоит с приподнятым задом и даёт себя лизать, всё внутри ноет и поджимается.

— Кончай, Ева, не сдерживай себя, — говорит Вилланель и тембр её голоса словно касается внутренностей Евы.

Перед глазами всё чернеет, она падает лицом на стол и содрогается. Это невероятный опыт, это выбивает из Евы всю прожитую жизнь, бездарно? В неведении и скромности? Вилланель поднимает и разворачивает, Ева бросается ей на плечи и, уткнувшись в шею, начинает рыдать. Вилланель понимает, что оргазм был восхитительным, но дело не в нём. Вероятно, её сильно задели слова о муже, но в тот момент Вилланель лишь хотела грязи и похоти. Вилланель тянется к лицу Евы и нежно удерживает его в ладонях, чтобы заглянуть в карие глаза и найти немного ответов.

— Прости, я в порядке. Это глупо, — тут же бормочет Ева.

— Нет, не глупо. Ненавижу слёзы, но твои особенные.

— Мне, правда, тяжело, быть с тобой и играть роль жены.

— Когда разум одурманен, ты ничего не воспринимаешь, но со временем к тебе возвращается способность осознавать происходящее, тогда ты и понимаешь, как рана в сердце глубока.

— Ранишь ты?

— Гарантированно. Ты не знаешь ничего о моей жизни, я плохой человек, но сексу это не мешает.

— Разве это секс?

— Согласна, мы зашли дальше. Как думаешь, люди могут измениться, если будет для кого?

— Ты нужна мне такой, какая есть, без изменений.

— Пока я такая, какой тебе нравлюсь, но ненастоящая. Так, как ты думаешь, измениться можно?

Этот вопрос слишком сложен, Ева думает над ним, пытаясь дать Вилланель такой ответ, который вдохновит на эти изменения.

— Я думаю… Это сложно, — шепчет Ева в шею, обдавая её тёплым дыханием, Вилланель слушает, как заколдованная, прижимая к себе уставшую Еву, — У всех нас есть выбор, ты можешь выбирать одно, а затем резко переключиться на что-то другое, хотеть других вещей. Это изменения?

Вилланель сглатывает, и приподнимает лицо Евы, чтобы вновь видеть её глаза.

— Ты выбираешь это? Изменять ему со мной? А что ещё ты можешь выбрать?

— Могу решиться на развод, тогда изменять будешь только ты. Могу прекратить эти отношения и остаться при своём выборе, что сделала уже давно.

— И ты выбираешь неопределённость?

— Да, а что выбираешь ты?

— Тьму, это очевидно, она и позволяет мне всё остальное. Выбор словно сделан когда-то за меня, и его не изменить, но я всё ещё могу выбрать, кому принадлежать в постели.

— Вот как… Для изменения нужны усилия, уступки, компромиссы, нужен стимул и видение будущего. Каким ты себе его представляешь?

— Мне бы, определённо, хотелось заниматься сексом в постели, а не в какой-то кладовке в театре. Я могу видеть дом, в котором ты ждёшь меня с очередного рейса, готовишь мне ужин и встречаешь поцелуями.

— Но выбрать это ты не можешь, верно?

— Хотеть недостаточно.

— Мне кажется, нас ищут.

— Мне нравится эта честность, запертая здесь.

— Ты можешь быть честной по отношению ко мне в любом помещении.

— Не могу, Ева. Давай собираться, где моя рубашка для начала?

Они вернулись в зал и их тут же оттащили в разные стороны, Ева не могла думать ни о чем, кроме последнего разговора с Вилланель и о мокром белье. Вилланель, удовлетворив свои потребности, легко вернулась в деловую ноту и старалась для Хелен, она понимала, любая неоговоренная деталь сегодня может испортить всё завтра.

Закончив под вечер, Вилланель предлагает выпить кофе, прогуляться и разъехаться, она обещает не настаивать и не тащить Еву к себе.

— Ты вчера следила за нами?

— Ты была в моей рубашке, и скучала по мне.

— Когда я с ним – это неизбежно. Следить некрасиво, ты знала?

— Мне плевать, я хотела следовать за тобой.

Ева обдумывает это, пока Вилланель покупает кофе.

— Как ты себя чувствуешь? Завтра такой важный день для тебя и Хелен.

— Я никак не пометила для себя этот день, он случится, а я просто буду неотразима и это всё, что от меня требуется.

— Год это много, помню, как я после первого года точно решила, что это мой путь, что никакого развода никогда не будет, мы проживём вместе всю жизнь.

— Как самонадеянно.

— Да, весьма наивно. Но мы прожили достаточно вместе.

— Почему у вас нет детей?

— Моя работа, я не представляю, как сделать перерыв, мы всегда откладываем, и это стало нормой. А ты? Вы? У Хелен ведь есть дочь.

— Мне не нужны дети. Дочь Хелен просто есть и она не особо мешает, даже помогает, внимание не всегда на мне.

— В тебе ни разу не проснулось материнское чувство?

— Нет.

— Может, рано, ты молода. Очень.

— И что?

— Ты сама ребёнок, очень эгоистичный.

— Я нравлюсь вам такой, любите нянчиться.

— Завтра нам нужно держаться друг от друга подальше. Я буду в зале, тебе лучше не подходить.

— Это наполовину мой праздник, и так как гостей с моей стороны нет, может, я захочу пообщаться именно с тобой.

— Почему с твоей стороны никого?

— Я недружелюбна.

— И всё же, как можно быть такой одинокой в твои годы?

— Любовники – это не друзья.

— Если мы расстанемся, я предлагаю быть друзьями, отличная идея?

— Мне не нравятся такие шутки, Ева.

— Я расплакалась у тебя на плече, а ты это приняла, ты могла бы быть отличным другом.

— Секс иногда эмоционален, тебе не стоит стыдиться своих слез.

— Пойдём в сторону моего дома? Мне завтра так рано нужно встать, что можно не ложиться.

— Как тебе может быть в радость такая работа? На жаркой кухне, работая руками, весь день на ногах!

— У каждого своё призвание, мне это по плечу, кто-нибудь другой не справился бы. А в чём ты хороша?

— В ликвидации, убираю то, что кому-то мешает.

— Это что-то из сферы строительства или корпораций?

— Из любой сферы, Ева, нам следует сменить тему.