Часть 17 (1/2)

Оставим пока нашего героя разбираться с тем, куда же он попал и что со всем этим делать, и обратимся к истории другого героя данного повествования.

***</p>

Итак: Как показала проверка крови, я оказался прав — я НИКТО и звать меня НИКАК!

HOMOMAGIKUS. Но всё же моё имя действительно Гарри Поттер.

Но это и всё, что было написано на странном листе, похожим на жёлтый толстый картон, как мне потом сказали — специально зачарованный пергамент для индентификации личности.

Что это значит? А мне объяснили. Это значит, что мои предки не представили меня магии после моего появления на этот гнусный, жестокий и мрачный свет и, эта самая магия меня, как личность, просто не видит. Я пустое место! Я НОЛЬ! МИСТЕР «ИКС», «ИГРЕК» и всё остальное неизвестное.

Да, я волшебник, но безродный и даже имени у меня нет.

Расстроился ли я? Ну немного. Потому что подспудно был готов к этому. Не зря же Дурсли всю мою короткую жизнь вбивали мне в голову, и не только в голову, что я «никчёмный и никому не нужный, непонятного происхождения, ненормальный урод».

То что они называли меня ненормальным, я даже не спорил с ними и не обижался на это. Ну скажите, у какого нормального ребёнок каша на завтрак, которую он не любит, будет превращаться в… ну да, именно в дерьмо, а испачканные ползунки и подгузники исчезать сами по себе, прямо с тела, электрическая проводка перегорать, как и все остальные электрические приборы. Однажды я чуть не убил своего кузена Дадли. Нам с ним тогда было года по три или чуть больше. Тот чем-то болел, капризничал, хныкал и плакал по любому поводу, надоел до жути, и я пожелал, чтобы он заткнулся. И он заткнулся, аж до посинения. Еле спасли его, с тех пор и него развилась бронхиальная астма.

А ещё летающие вещи по всему дому, битая посуда и стёкла окон…

Вот тогда меня и переселили в гараж и запретили заходить в дом. А до этого я спал в чулане под лестницей и мог свободно передвигаться по первому этажу дома, когда дядя Вернон был на работе, а тётка уходила на прогулку со своим сыном — меня на эти прогулки не брали, запирали в чулане на замок, но я мог открывать его, просто пожелав этого. На второй этаж, где находились комнаты Дурслей, ходу мне не было.

В шесть лет из начальной школы для нормальных детей, меня перевели в школу-интернат для проблемных детей сирот. Уже в этом возрасте взрослые дяди и тёти, естественно, с подачи моих опекунов, причислили меня к воришкам, врунам и хулиганам. Да, я воровал у детей карандаши, тетради, а иногда и их завтраки, которые заботливые родители укладывали своим любимым чадам в специальные коробочки. У меня всего этого не было, а иметь хотелось, да и кушать хотелось всегда. И, несмотря на то, что с поличным ни разу не поймали, но во всём обвинили меня. Это произошло после очередного родительского собрания, на котором разбирались жалобы детей на то, что у них пропадают вещи.

Жизнь в новой школе была, конечно, лучше, чем у Дурслей, которые забирали меня утром в субботу, и привозили обратно вечером в воскресенье. Здесь, по крайней мере, кормили, пусть не сытно, но регулярно. Три раза в день, а после ужина давали даже фрукты и иногда конфеты и печенье, чего у Дурслей за всё время моего там проживания мне не перепадало ни разу, даже на праздники. В группе шестилеток было пять мальчишек. Девчонок не было. Несмотря на то, что интернат или как его ещё пафосно называли — пансионат — содержался на благотворительные и спонсорские пожертвования и там не действовал закон — кто первым встал, того и тапки. У каждого была своя кровать с чистым постельным бельём, пусть и пахнувшим дезинфицирующими средствами. У всех были необходимые для учёбы вещи, а если у кого-то чего не хватало, то воспитатели без лишних слов, давали дополнительные.

Мне нравилось в интернате. Невзирая на то, что мне, впрочем как и остальным ребятам, был поставлен диагноз — аутизм, мы быстро смогли найти друг с другом общий язык. Мне нравилось вместе с ними заниматься, играть, слушать что-то интересное. Я тоже рассказывал о мальчике, который жил со своими родственниками, пока к нему не пришёл великан и не забрал его в школу, где учат на волшебников. Мои рассказы приходили слушать даже старшие ребята, а наш воспитатель Майкл, сказал, что мне надо писать сказки о том, как этот мальчик поборол огромного и страшного тролля и спас девочку, о том, как он смог разоблачить и победить одержимого демонами одного из преподавателей этой школы и огромного змея, размером с двухэтажный автобус, о страшных существах забирающие у людей их души и о том, как человек может превратиться в животное. Я и сам не понимал, откуда в моей голове всё это, но каждую ночь мне снились сны с похожими сюжетами. Вот только в них этим маленьким волшебником был я сам.

Я за свои шесть лет никогда так много не говорил и мне нравилось то, что меня слушали.

Ещё мне очень нравилось учиться. Я полюбил читать, правда книг в библиотеке было не очень много, и они почти все были или по школьной программе для старших, или совсем уж детские сказки, но именно они-то мне и пришлись по вкусу.

Мне нравилось помогать дежурным по столовой, нам, шестилеткам, пока самостоятельно этого не доверяли. Нравилось качаться на качелях так, что казалось у меня вырастают за спиной крылья и я лечу как птица. А больше всего мне нравилось то, что я нравлюсь другим. Меня не обзывали очкариком, а снисходительно и даже по-доброму называли Дядюшкой Совой, за мои очки с круглыми линзами, за мои сказки и за то, что поднять меня утром было довольно проблематично. Уж очень реальные сны мне снились и хотелось досмотреть, что будет дальше с этим мальчиком, который, вроде бы, как бы и я, но с другой стороны, совсем другой.

Эти десять месяцев были самыми, нет не самыми, а единственным счастливым временем в моей жизни.

Но, как сказал Лис в разговоре с Маленьким Принцем, узнав, что на его планетке нет охотников, но нет и кур: «Нет в мире совершенства». И все хорошее когда-то кончается.