Часть четвёртая. Расправив крылья. (2/2)

Рон убрал со своего лица улыбку, и стало действительно жутко. Чхве Хан сверлил его своим тяжёлым взглядом, да и Эрухабен значительно напрягся.

– Не лги. – Выражение лица Рона стало попросту опасным. – Я видел всё.

– И что именно ты видел?

Таким манипулированием Кэйла было не впечатлить. Даже если им пользовался самый страшный-жуткий в мире старик.

– Как ты бился в истерике у зеркала ночью. Не хочешь объясниться?

На лице Кэйла не дрогнул ни один мускул, однако в душе воцарился хаос, а лоб покрылся холодной испариной. Теперь стало действительно жутко.

Лёгким движением руки Эрухабен начертил в воздухе золотистый круг, своим светом покрывший глотку Кэйла. Тот лишь вжался в диван и скрестил руки на груди, принимая оборонительную позицию.

– И что это, Эрухабен? – Рыкнул Хэнитьюз. К такому поведению союзников жизнь не готовила. Агрессия выступила на его защиту уже привычно и абсолютно естественно. Он не должен показывать беспокойства и страха. А они видели. Самое время злиться, разве нет?

– Несчастный ты ублюдок. Это заклятие, и пока я буду его поддерживать, ты сможешь ответить лишь правду.

– Чёрт бы тебя побрал, – пробурчал Кэйл. Паника приступами тошноты накатывала и приливала к голове, скручивала органы в тугой узел и заставляла согнуться пополам. Он зажал рот рукой.

Эрухабен виновато смотрел на эту картину, всем своим видом выражая беспокойство. Взгляд Рона вторил ему, а Чхве Хан со своими щенячьими глазами вообще выглядел так, будто вот-вот заплачет. Или прирежет кого-то.

– Что это было тогда ночью?

Голос вырвался из глотки совсем против желания владельца – хриплый и неестественный.

– Я вспоминал прошлую жизнь и все свои грехи.

Кэйл, своими глазами метая молнии, сдавил горло чуть ли не до посинения. Ну уж нет! Он не даст продолжить этот отвратительный допрос с пристрастием. Губа мгновенно была прокушена в кровь, лишь бы не продолжать объяснения, не следовать воле, навязанной заклинанием. Перед глазами поплыло.

Но нельзя же доводить всё это до такого абсурда! Что за головная боль, отвратительный геморрой и лишние заботы! Если вы беспокоитесь, делайте это тихо, нечего выпытывать у меня правду! Или мне рассказать, как я жил в том отвратительном мире? Как я был там совершенно один, живя лишь из чувства вины? Как я морально умер и нашёл желание жить, воскрес и расправил как феникс крылья лишь здесь? Как до этого был пуст? Даже вспоминать не хочу!

Хотелось ругаться. Грязно, мерзко, бессмысленно, несвязно, сердито и зло. И Кэйл выругался. Покрыл всё, что было в зоне досягаемости трёхэтажным матом. Корейским.

Спасительный обморок от лёгкого удушья избавил Кэйла от необходимости объясняться.