Часть I (1/2)

— Сколько я тебе должен?

В лаборатории Синджеда нет зеркал, но есть огромные колбы, в которых плавают его подопытные образцы. И внутри самой большой колбы — Рио. Не мертвый, но уже толком и не живой. Мутант. Друг.

Виктор, несколько долгих секунд, не мигая, рассматривает свое отражение в стекле капсулы, а потом переводит взгляд на старого друга… и стыдливо отворачивается.

— Ты искренне считаешь, будто я помогал тебе из-за денег? Или думаешь, что мне не хватает финансирования?

Слова Синджеда пропитаны иронией, однако, впрочем, в них совсем нет злости или уязвленности. Химик подходит к Виктору со спины. Тот не слышит его шагов. Только голос.

Тихий, вкрадчивый, заползающий под кожу.

— Я просто не хочу быть тебе должен.

Виктор тяжело опирается о лабораторный стол, с которого совсем недавно встал. На его теле не осталось ни одного волоска после недавно проведенной Синджедом операции, но волосы на голове встают дыбом, а по коже волнами несутся мурашки.

Синджед — злой гений Зауна, известный химик и экспериментатор… бывший наставник. Учитель. Виктор ощущает каждый его внимательный взгляд, как прикосновение к своей коже. Если бы его рассматривал подобным образом любой другой человек — дело кончилось бы руганью, скандалом и требованием больше никогда к нему [к Виктору] не подходить.

Бывшему Учителю он такого сказать не мог.

… как не мог протестовать, когда чужие сильные руки с длинными [чувствительными, ловкими, музыкальными] пальцами легли на его ребра.

— Все, что ты мне должен — продолжать жить дальше. И снова прийти сюда, когда тебе понадобится помощь, а не гордо умирать в одиночестве, среди чистюль из Академии, спящих и видящих, как они заставят тебя работать на них. Ограничат твои мысли и свободу воли. Не дадут тебе расти над собой и выползти из этой болезненной оболочки.

[для которых выгодней видеть тебя больным и беспомощным]

[зависимым от них]

Слова Синджеда оседали на загривке Виктора, будто химик вырисовывал каждую букву острым пером с каллиграфической аккуратностью.

Они [эти слова] как яд, как химические испарения с окраин Зауна, попадали в кровь и в считанные биения сердца достигали мозга по кровотоку.

Словно наркотик.

Признание.

Несмотря на свои взгляды, несмотря на свою собственную гениальность, Синджед всегда признавал Виктора и его таланты. И он никогда не сомневался в нем, не выказывал разочарования, был чудовищно терпелив.

Да, «чудовищно» — здесь самое уместное слово.

Синджед был чудовищем. Терпеливым, умным монстром. И то, как изменилась его внешность после пожара в лаборатории, не исказило Синджеда, а только приблизило его внешний облик к ужасной внутренней сути.

Хотя… нет, Синджед не ужасен.

Ужасно то, как Виктор нуждался в Синджеде. В этом признании, в этом понимании, в этом расчетливом спокойствии, в этой бескорыстной помощи… в этих взглядах и прикосновениях.

Для Синджеда Виктор был не уродливым, медленно умирающим калекой. Для Синджеда Виктор являлся учеником, молодым мужчиной, собственным экспериментом и любимым детищем.

[чем-то прекрасным, но хрупким]

[чем-то и сильным и слабым одновременно]

Если бы только у Виктора был еще хоть кто-то… кто-то более… нормальный, нежели Синджед. Кто-то, кто тянул бы его не на темную сторону прогресса, а показал дорогу к свету.

Кто-то вроде Джейса.

Какие мерзкие, отвратительные мысли.

[как будто кто-то вроде Джейса когда-либо посмотрит на Виктора так, как смотрит Синджед]

— Этот корсет даст тебе еще пять или даже семь лет.

Руки Синджеда начинают двигаться, его пальцы скользят по коже Виктора, буквально силой вытягивая того из тяжелых мыслей и чувств, заставляя концентрироваться лишь на том, как химик его касается.

[как] Проводит по свежим шрамам там, где плоть теперь навсегда спаяна с кожаным поясом и металлическими деталями.

[как] Прикасается к штырям на спине, вставленным в позвонки и не дающим позвоночнику рассыпаться на отдельные сегменты.

[как] Опускается своими касаниями на худой живот, лишенный даже намека на пресс, мягкий и слабый.

Там, — под неглубоким слоем мышц, под тонкой прослойкой висцерального жира, — находятся внутренние органы Виктора, которых Синджед совсем недавно касался. Органы, которые он трогал и гладил, органы, которые он держал в ладонях.

[которые ласкал своим вниманием и хирургическими инструментами]

Органы, пораженные распадом и медленным гниением, сжирающим молодого мужчину изнутри. Именно из-за этого распада нижние ребра Виктора недавно разломились на множество мелких осколков и начали пропарывать его плоть изнутри. Теперь Синджед заменил их металлом, точно так же, как еще три года назад вставил штыри в позвоночник. И корсет из искусственно выращенной, нечеловечески-плотной кожи, укрепленный металлом, являлся необходимостью, чтобы Виктор смог нести в себе эту тяжесть, не повреждая остальных хрупких органов.

[чтобы однажды его металлические ребра не пропороли мышцы и кожу, вылезая наружу]

— А что будет потом? Когда мои внутренние органы начнут превращаться в кашу?

Одно упоминание этого вызывало у Виктора новую волну неконтролируемой дрожи. Стоило Синджеду ощутить эту самую дрожь, как его хватка усилилась. Он подался вперед, зажимая бедра Виктора меж своими бедрами и операционной кушеткой, не давая недавнему пациенту даже возможности упасть.

— Если ты не справишься сам — я всегда приму тебя обратно. И я всегда помогу тебе. Снова.

От кожи Виктора остро пахнет медикаментами и недавним наркозом. Он и обычно довольно слаб физически, но после недавнего хирургического вмешательства молодой ученый особенно беззащитен, дезориентирован. Тем более, центр его тяжести сменился [сместился] из-за металла внутри. И, пускай Синджед зарастил все шрамы своими почти волшебными реагентами, потребуется какое-то время, чтобы Виктор смог собраться с силами, привыкнуть к новым ощущениям и уйти отсюда.

А до тех самых пор, он полностью во власти своего бывшего наставника.

И даже не протестует, когда чужие руки опускаются ниже кожано-металлического корсета, ложась на узкие бедра, согревая холодную кожу своим теплом.

Виктор не протестует. Скорее даже наоборот — он расслабляется, прикрывая глаза и откидываясь назад.

Синджед высокий и худощаво-жилистый. Он совсем не кажется сильным, но благодаря его опытам, благодаря его изобретениям и реагентам, эта внешность — не более чем ширма. Синджед спокойно держит тело Виктора на весу, позволяя практически лежать на себе, пока его руки гладят подвздошные косточки, пока он с не скрываемым удовольствием и явно наслаждаясь, втягивает запах волос бывшего ученика. Химик проводит носом по линии шеи Виктора, к чужому уху, отчего повязка падает с его лица, открывая обезображенные взрывом черты — почти отсутствующие губы, обожженную кожу.

Жуткий оскал острых и желтых зубов, больше подошедший бы мертвецу.

Но даже этого Виктор не видит.

Не хочет видеть.