Часть 11 (2/2)
Наступило молчание. Я смотрел то на Польшу, то на Элисон, то на Фина и не знал, что сказать. Мне было тяжело. Я снова доставляю кому-то проблемы. У них проблем в раз сто больше, чем у меня. От братьев я узнаю, как Польшу хотят его родители к себе забрать, которых он видит только на Рождество, как Элисон переживает тоску по своим друзьям и старается перебороть свои проблемы самостоятельно, как Финляндия просто медленно потухает прямо на глазах от того, что не знает, что ему нужно. А ещё и я каждому свалился на голову. Я благодарен, что они интересуются моей жизнью и хотят помочь, но я им ничего не смогу дать взамен. На моих глазах стала медленно скапливаться влага, но я почувствовал её лишь тогда, когда она потекла по щекам.
-Не надо, правда. Спасибо, что беспокоитесь и хотите помочь, но вы не должны этого делать,-хоть я и сказал это достаточно тихо, но в образовавшейся тишине это было очень хорошо слышно.
Мной овдадела паника, когда Элисон обняла меня, прижимая крепко к себе, а после уже почувствовал, как её примеру последовали и Польша с Финляндией. Но эти поглаживания по спине и макушке такие родные, что я дал волю слезами, схватившись за Элис. Не знаю, сколько мы так простояли, но за это время я успел рассказать всё, что только можно было и нельзя. Рассказал с чего всё началось, про оскарбления, про безысходность и невозможность сказать что-либо в ответ. Меня удивило, когда Финляндия наклонился и чмокнул меня куда-то в макушку моих. Раньше это постоянно делала Элисон, и от Финляндии это было.. странно. По телу сразу расплылось приятное тепло и одной рукой я приобнял его за шею. Мы ещё не были ни разу так близки к друг другу и от этого стало легче. Как-будто это одно действие смогло полностью решить то, что стало причиной чужого волнения. Постепенно дышать становилось легче, а беспокойство сошло на нет. Мы просто стояли и обнимались, не хотя отпускать друг друга.
Домой я явился на час позже, чем обычно. Конечно, на меня посыпалась тонна вопросов, но я соврал, что учительница попросила остаться после уроков, чтобы подтянуть одну тему. Сразу после моих слов отец позвал сначала Латвию и спросил правдивость моих слов. Слава богу, он сказал, что это правда и отпустил его. Потом позвал Литву и тот дал тот же самый ответ. Отлично, мне теперь ещё и не доверяют. Но я не думаю, что стоит говорить ему правду, особенно такую. Если скажу, то получу шквал оскарблений и унижений, всё станет только хуже и так в наших наколившихся отношениях. Позволить этому случится я не смог, и после своеобразного допроса меня отпустили к себе. Обедать я не стал, даже когда Бела чуть ли не рыдая упрашивала меня. От одной мысли о еде рвотный рефлекс давал о себе знать и в горле создавался отвратительный ком. И вот я наконец-то остался на едине с сами с собой. На самом деле, это странное чувство одиночества давило на меня, как будто стены в комнате стали резко двигаться, оставляя всё меньше и меньше свободного пространства. Меня слегка знобило и потрясывало. Было не привычно от такого сильного выброса эмоций. Но сейчас была только какая-то тоска и чувство одиночества и ненужности. Дышать было сново трудно, словно воздуха вообще в комнате не было. Я пытался уснуть, но из-за того, что знобило, это не вышло. Я и вправду подумал, что заболел. Я надел поверх домашней одежды тёплую зимнюю кофту и штаны, надел поверх лёгких носок тёплые зимние. Даже когда я укутался в одеяло ничего не помогало. Единственное, что пришло мне в голову, это написать Элисон. Она не была долго в сети и я отбросил эту затею. Так я случайно и написал Фину. Он ответил, на моё удивление, очень быстро. Посоветовал всё таки померить для начала температуру, а если её не будет, попросил написать ему. Спускаться вниз не хотелось, но всё же пришлось. На носочках я спустился на первый этаж и удивил всех находящихся там своим видом. Никто ничего не спросил и я со спокойной душой взял градусник и ушёл обратно к себе. Написал Финляндии, что меряю температуру и стал ждать хотя бы три минуты. По окончанию времени я достал непричудливый прибор из под двух кофт и понял, что температура в норме. Я сделал так, как Фин и попросил меня, если такое будет: написал ему.
-”Эст, твой организм значит просто не привык к такому сильному эмоциональному выбросу. Если есть что-то, с чем ещё хочешь поделиться и получить поддержку - скажи мне, мы это обсудим. И да, так же не вылещай из тёплой одежды. В ней просто хоть немного, да и становится легче.”
Я не знал с чего и начать. Может, попытаться описать ощущения? Или эмоции сейчас? Думать немного трудновато, что я и написал в первую очередь. Так я и рассказал о этих странных ощущениях какого-то давления со всех сторон, непонятных чувств и всё то, что лезло мне в голову постепенно печаталось мной на клавиатуре в телефоне. Финляндия читал всё это и, когда поток мыслей закончился, он стал делиться своими мыслями после услышанного. Я думал, что надоел ему со своим нытьём и что уже подбешиваю.
-”Эстик, как минимум у тебя есть мы: я, Элисон, Польша и два лучших брата, которых можно было только представить. Да, возможно тебя мы не понимаем до конца, но мы будем готовы всегда тебя поддержать. Я сам иногда чувствую себя одиноко, хотя у меня есть много людей, с которыми я могу пообщаться и провести время. Я всегда в такие моменты вспоминаю их и что они для меня сделали.”
Да,они слишком много делают для меня. Это заставляет чувствовать вину и завидовать тому, что у них есть и силы, и время на меня. Я им часто говорю, что они не должны всё это делать. Мне отвечают, что это того стоит.
-Так приятно видеть тебя полного жизнерадостности,-как-то сказал мне Польша.
Но проблем всё больше, и страх говорить о них всё сильнее. Я не знаю плохо это или нет. Но, если я ничего не буду говорить, то не буду надоедать и доставлять им проблем. Я написал Фину, что меня сильно клонит в сон, поращался и вышёл из сети.
Озноб стал проходить, но концентрироваться на чём-либо было очень сложно. Молдовия заходила и спрашивала о моём самочувствии. Не знаю, соврал ли я или нет, когда сказал, что всё нормально, просто немного морозит. Возможно. Ближе к часам шести вечера меня заставили поесть. Честно, я думал, что еда выйдет обратно. Я правда не был в состоянии даже для того, чтобы поесть. На меня на кричали из-за этого, мол ”за тобой, как за маленькой лялькой, ухаживать надо”. Причиной стало то, что большая часть моих братьев и сёстры беспокоилась моим состоянием весь день. Я никого не прошу этого делать, не прошу упрашивать. Да кто меня вообще слышать хотел? Правильно, никто.
Я решил немного отдохнуть от всей образовавшейся суеты и выйти во двор. Я ещё с детства любил качаться на качелях. Мне они приносили какое-то странное удовольствие. И вот сейчас я разместился на больших садовых качелях. Небо становилось с каждым разом всё темнее и темнее, а звёзды всё ярче и больше. Где-то за горизонтом спрятались солнце, пряча с собой и тепло. Ветерок слегка раскачивал ветки деревьев, заставляя листья на них шуршать и это шуршание превращалось в звук полной умиротворённости. Птицы уже давно не пели, где-то в далёкие слышал я лай дворовых собак. Переодически мимо нашего дома проезжали машины, свет фар которых можно было заметить по лёгком свечению вокруг забора. Из-за близости к северу можно было услышать смех и разговоры других подростков. Хотелось бы присоединиться к ним и смеяться вместе с их компанией. Но сейчас я могу лишь просто прислушиваться к их голосами качаться на качели в одиночестве.