Часть 18 (2/2)
Андрей обыскал столовую, пляж, перелесок и заброшенный корпус. Его нигде не было. Меньшиков знал лишь только то, что испугался.
А все вокруг будто ничего не замечали. На остальных никогда нельзя было надеется.
И когда он уже разбил костяшки рук в кровь, от бессилия и пожирающего изнутри страха, сковавшего его как когда-то в далёком детстве, он побежал за Деньковым. Он должен что-то знать. Андрей бы бил до последнего, выпытывал любую информацию, докопался до правды любым путём. Сделал бы всё, чтобы его вернуть.
—Где он?— почти прошипел Андрей, сидя на Кеше и держа того за воротник его вечно идеальной белой рубашки, —Что ты знаешь?—
—Я ничего не знаю! Слезь с меня!—закричал Деньков, пытаясь найти поддержу в вожатых, но никто не решался подступится к блондину.
—Куда он мог деться?— снова спросил Меньшиков переместив руки на шею парня, угрожающе её сжимая. Кеша стал задыхаться, хрипло повторяя «Я не знаю, не знаю!».
—Меньшиков! Никакого насилия у меня в лагере!— в вожатскую ворвался директор, оттаскивая Андрея от Кеши, и перехватывая его руки. Парень сел на колени, заливаясь звонким, бесчеловечным смехом, от которого у вожатых по спине побежали мурашки. Меньшиков смеялся со сбившимся дыханием, не останавливаясь, клонясь к полу. Давид Васильевич почувствовал как трясутся его напряжённые руки.
—Где Никита, директор?— чуть отдышавшись спросил Андрей с кривым оскалом на лице.
—Сидоров?— спросила Даша, отходя от шока, —Он сегодня ночью уехал. Разбудил меня, сказал что за ним какие-то родственники приехали. Я вышла, проверила. Его тётя забрала, погостить у неё до конца лета.—
—Да, Васюкова рассказала мне об этом.— подтвердил Давид Васильевич.
—И вы отпустили его.— еле слышно процедил Андрей сквозь зубы. По его телу прошлась новая волна дрожи, и директор покачал головой.
Меньшиков резким движением вырвал руки из хватки мужчины, вставая на ноги и пытаясь скрыть тяжёлое дыхание. Его лицо побледнело, руки всё ещё тряслись. Сквозь затуманенный рассудок он всё же смог добраться до двери, выйдя из вожатской, с силой её захлопнув.
***</p>
Андрей сидел на краю крыши, выкуривая третью сигарету за вечер, и наблюдал за последним закатом его юности. Хотя последний закат прошёл ещё вчера, когда он в последний раз играл бликами солнца на веснушчатом лице. Последние сигареты он тоже выкурил вчера, когда вместе с его сигаретой точно такая же тлела между длинных бледных пальцев. И дышал он в последний раз вчера, когда сливался в поцелуе за корпусом после победы в футбольном матче с парнем, которого он ненавидел. Всё осталось во вчерашнем дне, всё осталось в этой летней смене в пионерском лагере в 1885 году. В руке не занятой сигаретой он сжимал красный лоскут ткани, пропахший дождём, табачным дымом, и их поцелуями. Точно такой-же был повязан на Меньшикове.
Блондин встал на ноги, выбрасывая вниз на половину скуренную сигарету, подошёл к углу крыши, где торчала железная балка, оставленная со времён стройки. Андрей крепко повязал на неё галстук товарища, потом снял с себя и свой.
Через пару минут люк захлопнулась. На углу крыши заброшенного корпуса так и остались развиваться два галстука, повязанные на железной балке, следуя направлению ветра. В памяти Меньшикова они останутся здесь навсегда.