Часть 6 (1/2)

—Ума не приложу, как ты договорилась об этом с Давидом Васильевичем,— сказала Алиса, вытирая рукой пот со лба. Первая ночная тренировка была в самом разгаре. На улице ещё было не очень темно, стояли сумерки, но коробку уже освещали желтоватые фонари и длинная гирлянда. Несколько раз любопытные дети прибегали посмотреть, кто что-то может делать в такой поздний час на коробке, но потом так же быстро убегали, сразу теряя интерес, когда понимали, что это всего лишь тренировка футбольной команды неудачников.

—На удивление он ничего не сказал против. Просто попросил не тренироваться допоздна. Сказал, что доверяет моему капитанскому решению,— не без гордости ответила Васюкова, тоже останавливаясь на пару секунд, чтобы отдышаться.

—Ну, зато вечером намного приятнее тренироваться. Солнце не печёт,— с улыбкой произнёс Коля, пробегающий рядом.

—Можно подумать, ты был на дневной тренировке, Боголюбов!— крикнула ему в след Даша.

Через полчаса капитанша объявила конец тренировки, и все спокойно выдохнули, желая поскорее убраться с коробки и смыть с себя пот и усталость. Только Кеша, привыкший к такому расписанию, остался дальше оттачивать технику на поле. Под вечер, когда он увидел всю команду в сборе, его энтузиазм заметно поубавился, и сменился лёгким раздражением, которое он по привычке выплёскивал в игре. Надо отдать ему должное, ведь от его недружелюбного настроя сама игра никак не страдала, только становилась чуть более резкой и жестокой со стороны нападающего. Новоиспеченные Лисята уже сбились со счёту его вечных придирок и комментариев про полную неподготовку и некомпетентность команды для матча с футболистами из Воронёнка.

—Эй, ребят, может, соберёмся вместе как-нибудь? На сон часу или после отбоя? В вожатской можно, я всё устрою!— предложил Коля, обернувшись на команду, спешащую наконец отдохнуть.

—А кстати неплохая идея! Всё таки всю смену бок о бок будем трудиться, нам ещё предстоит Воронят побеждать!— поддержал идею Миша, слабо улыбнувшись сквозь усталость.

—Да, да, хорошо, мальчики. Только давайте обсудим позже, а то я сейчас кони двину!— сказала Алиса, отодвигая Боголюбова с прохода.

—А ты, Никит, не хочешь сегодня к нам после отбоя завалиться? После планёрки у нас чай с конфетами и романтичная музыка под гитару,— обратился к Сидорову Бодейкин, слегка склонив голову набок и мечтательно прикрывая глаза, имитируя руками игру на своём излюбленном струнном инструменте.

Никита встал и чуть нахмурившись посмотрел на Мишу. Он не понимал, с чего это вдруг серьёзный взрослый вожатый предлагает такое пионеру, ведь это идёт вразрез со всеми правилами поведения в лагере. Хотя, конечно, никто здесь Бодейкина серьёзным не считал, ему очень доверяли и любили младшие отряды, а старшие вожатые и управляющие знали его как простого парня, на которого всегда можно положиться. Он здоровался с Никитой со дня заезда, всегда спрашивал как у него дела и предлагал поучаствовать в разных мероприятиях, от которых рыжий почти всегда отказывался, если они не были обязательными. Это была вожатская работа, но Сидорову Миша уделял какое-то особое внимание. Возможно, он просто увидел в нём забитого парнишку, которому не хватает уверенности. Может даже Бодейкину кто-то лично указал на Никиту, попросив его как-то растормошить. Вот только в Лисёнке таких «забитых» было большинство. Сюда свозили детей из детдомов, исправительных учреждений и просто хулиганов на учёте. Дело было в Давиде Васильевиче, директоре лагеря. Кто-то его уважал, кто-то считал эту затею глупой и не плодородной. Говорили, что в лагеря должны попадать дети заслуженных работников различных предприятий или пионеры и октябрята, заслужившие путёвки упорным трудом и успехами в учёбе. По сравнению с остальными лагерями, Лисёнок был больше похож на пристанище несовершеннолетних преступников из маргинальных семей или сирот. Но директор не уставал вечно твердить про перевоспитание и второй шанс для этих детей (и не только детей, ведь и вожатые были далеко не идеальными комсомольцами) для общего блага.

Из размышлений Сидорова вывел ощутимый толчок в бок. Это Андрей тоже направился прочь с коробки, по пути с силой задев Никиту рукой. Рыжий встретился с проницательным взглядом ореховых глаз, прямо как сегодня в заброшенном корпусе, когда Меньшиков назначил время их встречи.

—Я вымотался на тренировке, так что не сегодня,— коротко ответил Сидоров, и ушёл вслед за остальной командой.

***</p>

—Что удумал, сучёныш!— прорычал Раид, пиная мячи точно в ворота с разных расстояний и углов, —Каждый год с раннего детства мы приезжали сюда вместе! О нас складывали легенды! — он выделил последнюю фразу, с особой силой пнув очередной мяч, —И этим летом, с полностью залеченной ногой, он приехал в другой лагерь! В последнюю нашу лагерную смену!—

На улице стояла глубокая ночь, весь лагерь уже спал. Только капитан команды отрабатывал пенальти на крытом вороньем стадионе, пока Ваня, его вечная и неотъемлемая пешка, выставлял мячи на разные позиции. За пару дней по Воронёнку прошёлся слух о «предательстве» Денькова, и теперь футболистам уделяли ещё большее внимание, кося взгляды или вставляя невпопад вопросы о Кеше. Морозов прекрасно знал, чем для него закончится день, если он не будет изо всех сил стараться отвлекать зевак от Раида, позволяя им слишком многое. А сам Мариджава был в таком подвешенном состоянии, что его мог вывести из себя даже ели слышимый шёпот. И, хотя спустя время, взбудораженность общественности начала угасать – капитан Воронят будто становился всё жёстче с каждым днём. И даже сейчас, возбуждённый чистым гневом, он вымещает злость в спонтанной тренировке.

—Поторапливайся, Морозов!— прикрикнул Раид, а потом отошёл к низкой скамейке, где стоял стакан с водой, —Надо что-то придумать, обезвредить не Иннокентия, так команду…— Мариджава перешёл на полушёпот, поднося стакан к губам, —Сколько у меня времени до матча?— снова обратился тот к Ване, выставляющем на позицию последний мяч.

—Около трёх недель.— тихо сказал Морозов, снова отходя к углу со спортивным инвентарём, чтобы не мешаться под ногами Раида.

—Значит времени до их позорного проигрыша ещё полно.— на лице капитана появилась усмешка, не предвещающая ничего хорошего. Он направился к первому мячу и со всей силы пнул его в сторону Вани, целясь в голову. В зале эхом пронёсся глухой звук удара и стон боли защитника.

***</p>

В комнате парней стояла тишина, иногда нарушаемая чьим-то сопением, храпом или бормотанием. Окна были открыты нараспашку, и прохладный ночной ветерок изредка колыхал белые кружевные шторы. Повезло, что около окна не было кроватей, и Никита мог не беспокоиться о том, как выбраться из палаты. Сколько сейчас времени рыжий не знал и не то чтобы очень стремился прийти вовремя. Мало ли что придумал Меньшиков, может это засада или какая-то глупая шутка. Но Сидоров клялся держать своё слово, так что как только он понял, что обстановка чиста, аккуратно спрыгнул с кровати, и, проверив под железными пружинами целостность сумки, направился к окну. По пути он взглянул на две кровати близнецов Меньшиковых. На одной из-под одеяла высовывалась светлая макушка сопящего Артёма, а другая кровать была пуста. Андрей сегодня даже не ложился.

Легко перебравшись через карниз, Никита побрёл за угол корпуса, где и должна была состояться встреча с Меньшиковым. На ночь всё освещение в лагере отключали, так что приходилось ступать осторожно, пока глаза полностью не привыкнут к тусклому белому свету звёзд и полной луны.

Завернув за угол, перед Сидоровым предстал Андрей, облокотившийся на кирпичную стену здания. Он выглядел задумчивым, даже немного несфокусированным на происходящем вокруг. Он держал ладони около лица, грея их своим дыханием. Видимо, он простоял здесь достаточно долго, чтобы успеть замёрзнуть. Даже когда Никита сделал пару шагов, чиркнув подошвой кед по каменистой тропинке, Меньшиков будто его не замечал. Таким рыжий видел его в первые, и это даже немного смутило.

—Долго ждал?— вместо приветствия спросил Никита и опёрся на стену полу боком, рассматривая товарища.