Часть 1 (1/2)
— Ххааа — с тяжелым выдохом открываю глаза. Сердце колотится как бешенное. В районе солнечного сплетения будто бьют барабаны и кажется, что ты только что упал с высоты. Мда, так удачно я еще не просыпалась.
Стоп. Слишком темно.
У меня в квартире большие окна, в которых отражаются огни города. Так темно быть не может, если разом не потух свет вообще везде. Странно, что происходит? Нужно встать посмотреть.
Таааак, а это как понимать? Повернувшись, утыкаюсь в стену, с другой стороны — небольшое пространство и тоже стена. Где я? Как я попала в незнакомое помещение?
Так так так, без паники, без паники, говорю. Ты большая состоявшаяся женщина, кмс по каратэ, знаешь минимум 10 способов убить человека и еще столько же как сделать очень больно и убежать, тебе через пару лет тридцатник, ты со всем справишься, глубокий вдооооох - выыыыыыдох, нужно просто выяснить, что произошло.
Спускаю ноги с кровати. Как-то высоко. Почему кровать такая высокая? На ощупь двигаюсь к двери. Заперто. Черт. Что делать?
Бахх.
Наверху хлопает дверь, потом топот и хлопает еще одна. Потом шум воды. Похоже кто-то из похитителей посетил ванную.
— Дадличек ты в порядке? — тоненький взволнованный голос прорезает тишину.
Так женщина — это хорошо, женщина - в основном более слабый противник. Но… но, что-то не то. Что-то странное во всем этом, не считая того, что меня похитили, конечно. И вообще Дадличек? Что за имя уродское, явно не наше.
Не наше…
И речь не наша.
Английский мать его! Думай кому ты понадобилась. Неужели привет из прошлого, но с братвой, как и с бывшим мужем, из-за которого я к ним попала, я давно ничем не связана.
Женский голос кудахтал наверху, повторяя все ли хорошо у Дадлички. Фу, отвратительное имя. Тем временем послышались шаги и другой голос, грубее крикнул:
— Гарри, вставай негодник, хватит валяться, пора готовить завтрак.
Послышался щелчок на двери и дверь моей тюрьмы приоткрылась. Тонкая полоска света немного осветила комнату, и я чуть не обомлела. Матерь Божья, паутина, прямо над постелью, и паук ссссука, жирный такой. Вылетела, чуть не заорав, и врезалась в живот великана. Нет не великана, тут все большое, ощущение что я сильно уменьшилась. Смотрю на руки — не мои! Не, сука, мои! Где маникюр за 50 евро, только вчера сделала, и руки тоньше, я вся тоньше. Господи, я ребенок! Так мне плохо, дайте водички, с лимончиком, а лучше яду, я в психушку не поеду. То-то пока бежала, хотя как бежала, так пару шагов из чулана сделала меня штормило как оленя новорожденного.
— Паскудник, ты что ослеп? Или оглох? Я сказал завтрак готовить, живо! — и мне в спину прилетел нехилый толчок, задавая нужное направление полета.
Пролетев пару метров, торможу о стол гостиной. Это кто тут такая бессмертная сволочь? За такое тебе руку сломать нужно, чтобы так резко не двигалась. Поворачиваюсь к противнику — тюлень моржовый, развернулся и пошел дальше, как будто ничего не случилось. Ну я тебе это припомню еще. Так кухня — это хорошо, кухня — это водичка, это бальзам на нервы. Конечно, лучше бы виски на 2 пальца, но что Бог послал тем и сыты.
Иду набирать воды на кухню тем временем с лестницы, из-под которой я выбралась спускается женщина. Худая, длинношеяя с бигудями и в домашнем платье.
— Вернон, дорогой не кричи, Дадличке было плохо, он пошел отдохнуть.
— Да как тут не крикнешь если этот оборванец с самого утра выводит.
Так, тааааааак. Вернон, Дадличек… я — ребенок из-под чулана. Я мать его что, попаданка? От неожиданности руки слабеют.
— Вы, в-вы к-кто? — спрашиваю в шоке от собственного голоса. Таким тонким и одновременно более низким он никогда не был, да и не заикалась я раньше.
— Что негодник, последние мозги потерял? — возмущается морж усатый — совсем со своей магией свихнулся да? А я говорил, в приют его сдать и не было бы проблем.
— Да, Гарри, не выдумывай, тоже мне, актер из тебя плохой, не притворяйся что ничего не помнишь.
Гарри, Дадли, Вернон, етить твою налево…
— Я что Гарри Поттер?!
Взгляд обоих как на дебила говорит сам за себя. А тюлень еще и прищуривается явно прикидывает не сошла ли я с ума на самом деле.
Такого моя психика не выдерживает, и я падаю в спасительный обморок.