20. Подставлю ладони, их болью своей наполни (1/2)
Дни в «Форосе» текли размерено, лениво и спокойно. Дни, наполненные нежностью и негой. Почти все время Валерий и Таня проводили вместе то в ее номере, то в его. Иногда коллеги вытаскивали Кипелов на прогулки, экскурсии, на пляж или на какие-нибудь процедуры. Но неизменно он возвращался к ей — самому важному человечку на свете. Они не строили планов на день. Даже обыкновенные завтраки, заказанные прямо в номер, принятие душа вместе или нежные игры в постели — все обретало для них особую значимость, особый вкус. Вкус безграничного счастья. Таня, как и прежде, с аппетитом уплетала то, что Валерий выбирал для нее из меню, а сам он мучился от нестерпимого желания приготовить ей что-нибудь самому. Ведь когда она набрасывалась именно на его кулинарные творения, это было особенно восхитительно. Она всегда ела так беззаботно, не думаю об этикете, по-детски жадно набивая еду за обе щеки. Мужчина всегда умилялся ей, иногда прыская от смеха, не сдержав эмоций, а Таня все время с искренней девичей обидой смотрела на него строго с укором во взгляде, словно ребенок, копирующий взрослых, и спрашивала: «Что?! Я есть хочу, а ты все время на меня смотришь! И вообще! Давай сам ешь, остывает же!»
О, а этот восхитительный утренний душ! Кипелов каждый раз почти насильно затаскивал Таню в ванную комнату прямо из постели, когда она спала чуть ли не до полудня и не желала покидать мягкую постель, пропитанную его запахом. Она при этом всегда что-то кричала: что ненавидит его и обязательно побреет ночью на лысо, когда он заснет, и чтобы он срочно отпустил ее, потому что ей нужно пописать. Но Валерий ничего не желал слушать. Во-первых, каждое утро нужно принимать душ. Первым делом, первым делом — гигиена! А во-вторых, это был лишний повод раздеть ее догола, намылить и совершенно без стеснения облапать всю с головы до кончиков пальцев, потом прижать к стенке, довести до предельного возбуждения, а вместо «десерта» накрыть ее мякгим пушистым полотенцем и вынести на руках из ванной. Конечно же, купал он ее голым. Конечно же, Таня сходила с ума и готова была отдаться ему прямо здесь, быть нежно трахнутой в мыльной пене, а он только дразнил, но не давал ей обещаного рая. Ему хотелось, чтобы она перестала возмущаться, сердито надувая губки, и поняла, наконец, что рай есть и без секса с ним. Поняла, что он может дать ей больше. Намного больше.
А тем временем волшебные ленивые дни в санатории были чем-то сродни медовому месяцу. Порой Валерию казалось, что он готов провести с девушкой весь остаток своей жизни, каждый день делить с ней кров. Быть с ней и в горести, и в радости. Но жестокая вина перед женой и неумирающие теплые нежные чувства к ней вселяли сомнения, сбивая романтический настрой и сентиментальные планы на будущее. Валерий усилием воли отгонял от себя все эти тревоги и мысли, планы побега из семьи навсегда в свой маленький нежный рай… Все это потом! А сейчас он был и без того в раю и не хотел упустить ни единого сладкого мгновения. Однажды на прогулке с Одинцовым он приметил небольшой дикий пляж неподалеку от санатория. Там редко кто-то бывал даже днем, но место было потрясающе красивым. С Таней они обычно гуляли поздно вечером, когда темнело. Однажды они даже попали под сильнй, почти тропический ливень, вымокли до нитки и как подростки целовались под деревом, которое, впрочем, не слишком защищало от потоков воды, лившихся с небес. Им было все равно. Поцелуи под дождем возбуждали обоих до предела. Нежные, головокружительные, сладкие как мед. Валерий обожал, когда Таня одними глазами умоляла его трахнуть ее прямо здесь, не боясь быть застуканной случайными прохожими. Трахнуть как угодно, как ему самому захочется — быстро, нежно, жестко, глубоко, короткими частыми толчками, издевательстки медленно, в ротик, раком — да без разницы, как! Она глубоко дышала, приоткрывала губы, безнадежно пытаясь сдержать стоны, мурлыкала и таяла как масло в горячих кипеловских руках. Он сам с огромным трудом сдерживался, сходил с ума от ее чистой, такой пронзительно откровенной, обнаженной в своем естестве сексуальностью. Это было почти невозможно терпеть. Внизу нестепримо зудело, стояло, протекало, но Валерий упорно отбивался от настойчивых таниных попыток пробраться руками под его шорты. Потом она почти плакала, капризничала и в конце концов расслабилась, улетая в небеса от нежности и обмякая на его плече. Ему так хотелось, чтобы между ними зародилось что-то большее, чем просто обжигающая безумная страсть. Что-то более легкое, тонкое…
В конце концов Таня понемногу расслабилась и отдалась ему. Вовсе не телом. Тело она и без того давно отдала ему в безраздельное владение. Она отдалась ему душой. Девушка забыла о времени, не хотела думать о Москве и будущем, которое ее ждет. Сейчас Валерий был с ней таким, о котором она уже отчаялась мечтать. Он позволял ей капризничать, ругаться, обижаться, давать ему пощечины, покушаться на его личный генофонд коленом, кусаться и считать его самым ужасным мужчиной на свете. Он позволял ей говорить любые глупости. Ведь она делала это так мило, так чисто и невинно, наивно и беззлобно, что на лице мужчины в ответ на это неизменно расцветала улыбка. Он готов был терпеть все, что угодно. И чем больше он ей позволял, тем больше она ему открывалась, доверялась, становясь нежнее и мягче. Все напускное облетало как яблоневый цвет, оставляя истинное — плоды счастья. Наконец, он понял, как вести себя с ней, чтобы она была счастлива, и чтобы самому быть счастливым.
Очередной день в санатории ничем не отличался от остальных. Ночь Валерий и Таня провели вместе. Они просто спали в обнимку. Девушка мило посапывала у него на груди, что-то невнятно и едва слышно шепча во сне. Это было чистым тонким наслаждением — слушать ее тихое дыхание, ощущать его на своей коже, наслаждаться теплом ее маленькой худенькой ладошки на своем плече. Таня заерзала во сне, недовольно буркнула, вытянулась и уткнулась носом ему в шею. Милый капризный ангел. Двадцать лет, а душа ее совсем детская. Кипелову казалось такой дикостью то, что еще несколько месяцев назад он видел в ней лишь тело, к которому испытывал сильнейшую страсть с налетом жестокости… Да, она была невинна, чиста, предана ему, но на все это он не обращал должного внимания. Хотелось лишь трахать ее, трахать как можно чаще, сильнее, жестче, до умопомрачения. Он испытывал такое впервые в жизни. Чем больше он занимался с ней сексом, тем голоднее становился. Словно комариный укус — чем больше чешешь, тем мучительнее зуд. А прекратить, вытерпеть, не сорваться было чем-то запредельным. Почти невозможным. Он кидался на нее, не думая о том, что она чувствует. Он нещадно топтал ее невинность, убивал ее чистоту, но она каким-то чудом так и осталась прежней девушкой в гримерке, стыдливо признавшейся ему в своих чувствах. Валерий не знал, что двигало ею тогда. Почему она призналась именно в своем желании, а не в любви? Из любопытства? Из надежды заполучить его хотя бы так, хотя бы на короткое время? Наверное, она и не мечтала, что когда-нибудь он мог бы к ней так сильно привязаться. Она любила. Любила глупо, безнадежно, знала, что ошибается, но сознательно шла на это. И как же теперь хитро развернулась жизнь. Любит она его все так же? Валерию казалось, что любит. Все так же предано и всей душой. А он? Коварный вопрос в очередной раз промелькнул в голове исподволь. Кипелов мучался этом вопросом последние пару недель, пытался понять, что чувствует он к Тане, но ужасно боялся собственного ответа. Поэтому попросту отгонял эти мысли как можно дальше, пытаясь отвлечься на все, что угодно, лишь бы не возвращаться к этой злополучной теме. Ответ он чувствовал где-то там, в глубине души. В этом ответе пульсировала жизнь, он царапался изнутри и рвался наружу. Ответ, который становился все крепче и крепче с каждым днем, все сильнее, больше… Жарко, ужасно душно, и некуда сбежать от собственных мыслей, которые так и норовят догать его разум, схватить и поглотить. Мужчина тихонько перевернул Таню на бок и осторожно встал с постели, а потом полночи метался по номеру слово тигр в клетке, подходил к окну, открывал его настеж, дышал всей грудью. Чертовых сигарет не было под рукой. И Таня как на зло не курит. И пойти за ними некуда. Хотелось прокричать во всю глотку что-нибудь прямо в окно, в темноту. Но не было слов. И Таня… Танечка спит. Нельзя ее будить. Таня, Танюша, родная… Он знал, что сломает ее жизнь, но отказаться от нее не мог. Смотрел на нее, спящуюю в его постели, и продавал душу всем чертям преисподней.
Сгорю, как сухая трава.
Может, мне это послано свыше?</p>
Утро принесло покой, тишину и легкий укус в нос.
— Ай! Таня!!! — Кипелов выдал очередной вокальный подвиг и схватился за кончик носа. — Ты мне его когда-нибудь точно откусишь! Черт!
— Вот и хорошо! Он у тебя огроменный! Он мне не нравится.
Валерий уставился на нее сощуренными спросонья и прослезившимися от укуса в нос глазами, так и не нашел, чем ответить, и просто отвернулся, завернувшись в одеяло, резким движением стянув его с Тани.
— Эй!!! А ну верни одеяло! — девушка с возмущением начала дергать его, пытаясь вырвать из крепких рук любовника. Бесполезно. Тягаться с ним в силе нет никакого смысла. Надо действовать тоньше. Таня тихонько пристроилась к его спине сзади, нежно коснулась его плеч ладошками и стала их массировать. Глубокое томное дыхание волновало Валения, легкие, но уверенные движения тонких пальчиков расслаблями и лишали воли. Он не заметил, как расслабились его руки, и одеяло с легкостью выскользнло из его объятий. Звучный плюх на кровати за спиной и демонстративное громкое «Хррррр!» И в этом вся Таня. Недовольно попыхтев и побродив обреченно по комнате, Кипелов сделал ответный ход конем. Девушка не поняла, что происходит, когда очень быстро ее запястья обхватили стальными оковами кипеловские пальцы, а спустя пару секунд ее пятая точка приземлилась на пол. Девушка кричала что-то про чью-то мать и яйца Валерия, которые она обязательно отчекрыжит и заспиртует в баночке себе на память, брыкалась, но Кипелову было все равно. Он волоком ташил ее в ванную комнату. Опять. Снова. Валерий с силой затолкал Таню в душ прямо в пижаме и окатил прохладной водой. Из кабинки в него летело все — шампунь, мыло, мочалка. Брызги разлетались вокруг. Душевая лейка с грохотом упал вниз. Короткая борьба и горячий поцелуй. Стоны, вздохи.
Спустя час Таня сидела на постели, завернувшись в полотенце, нахмуренная, и смотрела, как Кипелов, напевая под нос «Сердце красавицы», суетился по номеру в поисках собственных плавок и чистых шорт. Коллеги-музыканты позвали его на пляж искупаться и позагорать. Он знал, чувствовал, что девушка неотрывно смотрит на него, и периодически бросал на нее хитрый взгляд с прищуром и хищно улыбался.
— Танюш, я пойду искупаюсь, а ты давай, кушай, остывает… Тебе же нравятся оладушки с вареньем. Все, я пошел, скоро вернусь, родная.
Он был доволен собой. Черт, как же это бесило Таню! А еще бесило то, что плевать хотелось на гордость и эту глупую игру в «кто кого», хотелось прыгнуть к нему в объятия. Он снова победил в этой банной битве, снова не трахнул, снова улетучивается от нее! А еще страшно бесило то, что он прекрасно знал, что вся эта ее хмурость и суровость смертной обиды и оскорбленной чести — всего лишь милая глупая детская актерская игра. Черт! Да она даже обидеться на него толком не может. Да и не на что. Чего греха таить — все это утреннее приключение ей до безумия понравилось! «Бесит! Бесит! Бесит! Ррррр!» — Таня мысленно кричала и топала ножками. Очень хотелось продолжения игры. Но он уходит. Со своими чертовыми коллегами! Бросает ее здесь, в своей постели. Куда-то пропадают все силы и желание взять реванш, устроить ему «темную», весело отомстить ему как следует. Ни фантазии, ни задора — ничего не оставалось. Была лишь наивная, по уши влюбленная девочка, которая просто сидит на постели и не может ничего сделать, лишь сердито надувать губки. Она не придумала ничего лучше, как наброситься на еду. Кипелов одобрительно улыбнулся и захлопнул дверь.
Пока Валерия не было, время тянулось нестерпимо медленно. Таня не знала, чем себя занять. Она маялась в номере, сидела на подоконнике, смотрела в даль, дремала, свернувшись калачиком в кресле или зарывшись в одеяло на кровати и уткнувшись носом в подушку Кипелова. К себе в номер идти не хотелось. Там не было его. Там не было его вещей. Там не лежала на кровати его футболка. Футболка… Девушка ухватила ее пальчиками и притянула к себе, прижала к груди изо всех сил. А потом вдруг поток горячих непрошеных слез вырвался бурным потоком на подушку. Она не могла больше сдерживать себя. Ощущение безысходности и обреченности ее отношений с любимым человеком тяжелым камнем висели на сердце вот уже месяц. То будущее, которое рисовала ей судьба, виделось ей беспросветным и лишенным смысла. Жизнь без Валерия теряла краски. Ожидание неизбежного сжимало горло, лишая сил закричать. Закричать от боли во весь голос на пределе сил. Сейчас так хотелось, чтобы он просто был с ней рядом, чтобы ни на секунду ее не покидал, чтобы каждый миг последних деньков в «Форосе» остался словно выгравирован лазером в памяти. Словно текст на могильной плите ее души… Заливаясь слезами, девушка не заметила, как задремала. На грани сна и реальности она услышала поворот ключа в дверном замке, легкие неторопливые шаги и бодрый присвист. Таня словно вынырнула из-под воды, проснулась так резко, что едва успела осознать источник шума, прервавшего ее сон. Это он! Она вздрогнула всем телом, вытерла лицо и посильнее натянула на себя одеяло, прикрыв заплаканные глаза. Так хотелось претвориться спящей, но, кажется, он увидел ее движения.
— Танюш… Ты не спишь? Я тебе мороженое принес… Будешь? — Валерий говорил почти шепотом, вкрадчиво, неспешно. Он так любил смотреть на нее спящую, дремлющую или просто закутавшуюся в одеяло, что боялся ее потревожить.
Именно сейчас Тане так не хотелось, чтобы он ее видел — такую растрепанную и со следами недавних слез. Девушка крепко сжимала в кулачке край одеяла, боясь дышать и смущаясь. Она так не хотела, чтобы он заметил… Но он заметил. Заметил чуть припухшие красноватые веки и носик, когда аккуратно сдвинул самый край одеяла с ее лица. В серо-голубых глазах промелькнуло удивление, затем тревога.
— Ты плакала? Что случилось? — голос мужчины был обеспокоенным. Он не понимал, что могло случиться за пару часов, в течении которых он отсутствовал. Сердце больно сжалось в груди. Меньше всего на свете он хотел стать причиной ее слез.
— Это из-за меня?
Мужчина осторожно снял одеяло и откинул его в сторону, неотрывно глядя в темные широко открытые глаза. Таня смотрела на него и молчала. Ком застрял в горле. Она боялась сказать лишнее, сорваться и выдать все свои переживания. Да, да, да, безумно хотелось все ему рассказать, а после уснуть с ним в обнимку, проснуться на утро и узнать, что все разрешилось! Чтобы он каким-то невозможным волшебным образом все решил! И вот теперь им уже ничто никогда не помешает! Но Таня давно уже не была ребенком. Рассказать ему все — значит совершить парное самоубийство. Это только все усложнит и приведет их к катастрофе. Нет, нет, нет! Молчать, держаться из последних сил. Черт, слезы снова застилают глаза и того гляди снова польются потоком. Хотя бы просто не говорить, молчать…
Таня порывисто бросилась Кипелову на шею, прижалась к нему всем телом, словно перепуганный маленький котенок, вцепилась мертвой хваткой и заревела. Мужчина не понимал, что происходит, но сгреб ее в объятия изо всех сил.
Подставлю ладони,
Их болью своей наполни.
Наполни печалью,
Страхом гулкой темноты.</p>
— Обе… Обещай… Обещай мне! — девушка почти задыхалась, давилась слезами, горькие всхлипы прерывали ее слева. — Обе…щай, что не оставишь меня бо… больше! Не покидай ме.ня, прошу, пожалуйста… Я бе…без тебя не могу. Я умру…
— Что ты такое говоришь? — Кипелов пытался хоть немного отдалиться, чтобы посмотреть девушке в глаза, но она еще крепче прижималась к нему и уже дрожала всем телом.
— Обещай, что будешь рядом…
-Таня… Таня, обещаю. Да что случилось-то? — слова утонули в слезах девушки.
Вскоре Таня притихла. Она с ногами забралась на колени к Валерию, все так же прижимаясь к его плечу, изредка вздрагивая и шмыгая носиком. Они оба молчали. Мужчина знал, что если она не захочет говорить, из нее клещами не вытянешь ни слова. Когда полчаса спустя они лежали на кровати, он попытался спросить. В ответ девушка со стальными нотками в голосе попросила забыть случившееся и больше об этом не говорить. А затем попросила Кипелова рассказать о детстве, юности. Что угодно, любые мелочи и воспоминания. И он рассказал. Она задавала один вопрос за другим, а он не заметил, как с головой погрузился в воспоминания и немного отвлекся. Она так хотела узнать о нем все, а он не мог ей сопротивляться. А между тем как-то сами собой руки Кипелова коснулись ее шеи, плеч. Таня глубоко вздохнула. Его руки, такие сильные, были одновременно невероятно нежными, мягкими. Он умел быть очень деликатным и нежным. От этих рук можно было легко сойти с ума. Девушка тихо мурлыкала и постанывала, следя за каждым движением любимых уверенных пальцев на своем теле. Валерий перевернул ее на живот и уселся на нее сверху. Руки плавно гуляли по всей спине, а сам Кипелов наслаждался сладкой негой Тани.
— Ты сразу влюбился в свою жену? Сильно? — вопрос прозвучал как гром среди ясного неба, пальцы на спине на несколько мгновений остановили свой бег.
Короткое молчание. Кипелов знал, что не отвертится. И стоит ли? Он не понимал, зачем она задала этот вопрос. Женскую логику понять сложно. Но он чувствовал, что ей почему-то это важно.