Часть 7. Король и Шут вместо Шопена (1/2)

Кризалис просыпается, когда солнце уже давно встало, и в первое мгновение настороженно вглядывается в темноту, пытаясь вспомнить, где он находится. Куда делись прутья клетки и ослепляющий свет лабораторных ламп? Откуда взялся такой отчетливый запах химии (хлорка?.. чистящие средства?!) и… посторонних?.. Это что такое?!

Оборотень вскакивает, наконец, все вспомнив, и, запутавшись в покрывале, чуть не грохается на пол. Падения удается избежать, схватившись рукой за кресло, но шум все равно разносится по всей квартире и отдает отгласом в ушах. Володя выбирается из комнаты, топая, как голодный гиппопотам, и тут же нос к носу сталкивается с абсолютно незнакомым человеком, который моет полы, слушая в наушниках бодрую музыку. Химический запах исходит именно от него — и, судя по нелепому хозяйственному комбинезону, незваный гость явился сюда исключительно ради уборки.

Выдернув у него наушник, Кризалис рычит:

— Ты кто? Что ты тут делаешь? Кто тебя впустил?

Но человек ничего не отвечает, продолжая бездумно двигать шваброй. Взгляд у него пустой, будто кто-то его загипнотизировал. Хотя почему будто? Володя глубоко вздыхает, пытаясь не сорваться. Отпускает человека — трясти лунатика все равно бесполезно, — и идет дальше, замечая по пути еще двоих.

Какие-то люди моют ему полы, протирают пыль и стирают вещи. Не надо быть гением, чтобы понять, кто все это организовал. Ванек там совсем страх потерял? А если их обнаружат?!

Знакомые голоса заставляют льва настороженно замереть около приоткрытой двери, ведущей на кухню. Если вампиры имеют совесть, то он им дает три секунды, чтобы остановить то, чем они занимаются, и придумать подходящее объяснение, которое не заставит его превратиться в зверюгу и сомкнуть на обоих свои челюсти. Травиться с утра пораньше как-то не хочется.

— Мягче… — слышит он, и руки непроизвольно упираются в стену, на которой вот-вот появится вмятина. — У нее шея слишком открытая, грудь же порядочные девушки прячут, так что это неплохое место для укуса. Крови мало, поэтому можно добавить здесь…

Дверь Кризалис распахивает с ноги, но ни вампиры, ни человек не вздрагивают. Вид Поэта, присосавшегося к месту чуть выше груди полуобнаженной девушки, приводит Кризалиса в ступор и бессильную ярость. Сама девушка, которую он много раз видел в этом доме и которой помогал доносить до квартиры тяжелые сумки с продуктами, сидит на стуле и растерянно улыбается — два кавалера склоняются над ней из-за спины, и один из них элегантно держит ее за руку… вцепившись зубами в запястье. Глаза старшего вампира и льва встречаются — Огонек смотрит спокойно, но будто бы с вызовом. Легко отстраняется, проводя языком по зубам и как бы говоря: «Да, я вампир и пью кровь на твоей кухне. Что ты мне сделаешь?».

— А ну отошли от моей соседки, кровососы ебучие! Какого хрена вы без моего ведома привели сюда всех этих людей? Что у вас тут вообще творится?!

От злости Кризалис переходит на самый настоящий звериный громогласный рык — трансформация уже затронула речевой аппарат. И больше всего его раздражает даже не сама ситуация, а то, как Поэт беспрекословно слушается своего ментора и чуть ли не в рот ему заглядывает. Так и хочется сказать: поебитесь тут еще.

— Bonjour, — Поэт отрывается от девушки и улыбается краснозубой улыбкой. Сейчас он в наилучшем расположении духа, ведь ему удалось выпить несколько глотков крови, не убив при этом свою жертву. — Мы тебя не разбудили? Я решил устроить тебе уборку и пообедать. Никто из них не умрет и не будет ничего помнить. Здорово, правда?

Кризалис оттаскивает его от соседки, хватая за шкирку и слегка приподнимая. Поэт даже не думает сопротивляться, продолжая улыбаться. У оборотня возникает ощущение неправильности — то ли его стремительно покрывающиеся шерстью лапы настолько сильны, то ли своевольный и самоуверенный вампирюга действительно парит в воздухе.

— Убираться можно и своими руками, а людей приводить ко мне я не разрешал. Чтобы духу их здесь не было! Иначе я щас пойду за осиновым портсигаром моего деда, от него как раз здоровенная щепка отходит. Слышь, Палка? Тебя это тоже касается!

Тоже мне, придумали. Палить хату! У них мозгов, что ли, нет? При них теперь и заснуть нельзя — сразу херню творить начинают! Глаза оборотня стремительно желтеют, а из нутра поднимается рык охотника: «Разорви. Разорви. Разорви».

У Кризалиса иногда случаются проблемы с контролем гнева. Понять его можно, сначала у него была работа с людьми — не самая благодарная, — потом лишение подвижности ног вкупе с ощущением беспомощности, потом необузданные звериные инстинкты, заставляющие кидаться на добычу, и затем содержание в кутузке для «монстров», где Док каждый раз испытывал его терпение, пытаясь обнаружить границы его ярости — и не находя их. Дока от верной смерти спасло только то, что лев, как и его трусливый тезка из знаменитой детской книжки Баума, побаивается огня после неудачного первого знакомства с Огоньком.

Поэт останавливал взбесившегося зверя, сдавшись ему и подставив шею, Василий Павлович же действует иначе. Он равнодушно заглядывает льву в глаза и говорит:

— Для начала — успокойся.

Вампир не повышает голос, не оскорбляет, не пытается поставить на место, но его слова хлестко ударяют по лицу, почти мгновенно приводя в чувство. Он распрямляется и смотрит с достоинством, показывая, что не потерпит такого тона, и Володе становится как-то неловко. Палыч прям как МариВанна, когда сделаешь что-то не то — вроде и спокойна, а вроде и голову сейчас оторвет за очередную провинность.

Кризалис пристыженно прижимает уши к голове, только тогда поняв, что башка у него стала целиком звериной. Львом он выглядит забавно, честно сказать: у него и в человеческом-то облике на голове две волосинки, а в зверином на пощипанную гриву без слез не взглянешь. Правда, те, кто его в таком виде в принципе видит, обычно смотрят на зубы, и им явно не до слез от смеха.

После томительной паузы, призванной дать Володе время привести себя в порядок, Василий Павлович продолжает:

— Твои рыки могут вызвать подозрения у соседей, тебе следует вести себя потише. Эта юная дама сама сюда пришла. По ее воспоминаниям, она иногда заглядывала к тебе на чай, поэтому я счел, что мы можем позволить ей дождаться тебя. Чтобы держать ее под контролем, мне нужны были силы, поэтому мне пришлось взять у нее кровь — совсем немного. Что касается людей в коридоре…

— Я же говорил, что тут надо убраться! — вклинивается Ванька, уже в открытую болтающий ногами в воздухе. Опомнившись, Володя его отпускает, но ничего не меняется: тот как висел, так и висит. Балуется ребенок. — Василий Павлович все оплатил. Нельзя же жить в таком… неблагополучном месте.

Володе становится еще более неловко, и он неуверенно почесывает за ухом длинным когтем. Мало того, что в квартире такой срач устроил, что гостям приходится убираться, так еще и девушка эта объявилась... невовремя как-то. У него с ней ничего серьезного, честное слово! Их отношения развивались, как в каком-нибудь паршивом сериале по каналу «Россия»: сначала он спас ее от гопников (своих бывших корешей), потом помог донести сумки до дома, потом она увидела его на коляске и прониклась к нему жалостью… Из-за жалости у них и не срослось: он соседку просто-напросто прогнал. И не вспоминал даже о ней, а тут она явилась. Ждала его в компании двух подозрительных мужиков… Один из которых — Поэт, на задницу которого Кризалис, вроде бы, претендует. Беда! А пацаны из клининговой компании — ладно уж, хер с ними. После них полы, наверное, будут чище, чем они были при Сталине.

— А че это он оплатил? — выдает в итоге Володя уже обычным голосом. — Его квартиру вылизывают что ли?

Огонек сдерживает вздох, ведь намекать на финансовое неблагополучие собеседника очень невежливо.

Так как никакого интереса к соседке Кризалис в итоге не проявляет, старший вампир внушает ей больше не приближаться к этой квартире. Ребята из компании уйдут сами — они начали с кухни и сейчас как раз закончат комнату, в которой спал Владимир.

— Я провожу даму, — предлагает Василий Павлович, ни к кому конкретно не обращаясь, и позволяет вампиренку с львенком побыть наедине.

Стоит только девушке подняться, как Поэт тут же ребячески падает на стул, чуть его не проломив — благо что мебель, рассчитанная на вес оборотня, выдерживает. Василий Павлович же берет соседку за руку, и Володю тут же передергивает. Кажется, он скоро начнет ревновать к Палычу даже бездомную кошку, которая периодически мяучит у него под окном.

Все еще довольный собой Поэт привлекает к себе внимание, широким взмахом руки указывая на сковородку, от которой исходит приятный аромат:

— Я попросил их приготовить тебе чего-нибудь, чтобы ты не был таким злым, когда проснешься.

Еда еще теплая, так что Володя решает ее не разогревать и в тарелку не накладывать. Берет сковородку, ставит ее на стол и принимается есть прямо из нее. Все равно все антипригарное покрытие ушло в ад на котлы, можно возить вилкой по дну, сколько душе угодно.

— А сам? — бурчит Володя и жует так, что за ушами трещит. Правильно реклама говорит: ты — не ты, когда голоден. Даже на незваных гостей становится плевать. Привели и привели. Зато чисто и за чужой счет. — Даже омлет не знаешь, как пожарить, а, папенькин сынок?

— Мне не нужна человеческая пища.

— Тебе не нужна, а мне нужна. Львицы охотятся, львы защищают дом, так что, если планируешь со мной жить — учись готовить. И убираться тоже учись, если тебе так принципиальна чистота. Не всё ж службы специальные нанимать, мы все-таки не миллионеры. Что? — перехватывает он ледяной взгляд. — Я что-то не так говорю, что ли? Должна же от тебя быть хоть какая-то польза.

Ванька смотрит так, словно ему нанесли смертельную обиду. Нет, Володя и сам не безрукий, в бытовом рабстве никого держать не станет. Он всегда по дому все делал сам, убираться прекратил только, когда беда случилась. Тогда ни на что не было сил, а сейчас львиная сущность заставляет оставлять по всему периметру свои следы — лучше пометить грязными носками и шортами, чем нассать. После того, как тут приберутся, Кризалис опять насвинячит, просто аккуратнее. А вот про пользу да, говорить не стоило. Прозвучало, наверное, как: «Не даешь себя ебать — дай хотя бы, блин, пожрать».

Взгляд из холодного становится печальным. Если бы Володя мог залезть в чужую голову, то услышал бы, как в этот самый момент у Жана проносятся резкие слова, произнесенные голосом Умного Вампира: «Ты не стараешься. Ты бесполезен». А ведь раньше они проводили много времени вместе и он говорил совсем иное...

Смягчившись и поняв, что немного перегнул, Кризалис пытается исправиться:

— Ладно, можешь только готовить, я тебя мясо обжаривать научу. Вдруг тебе тоже понравится.

— Я. Не. Упырь.

— Откуда ты знаешь? Вон, жил всю жизнь вампиром, а тут оказался ведьмой. Кстати, ты только стихи писать умеешь, или на кофейной гуще тоже гадаешь? Откроем свой салон, будем бабки рубить.

Поэт уже не может быть так уверен в том, что вытерпит Кризалиса и не прибьет его до того, как они заявятся ко львам. Идея использовать оборотня как своего защитника тоже трещит по швам, потому что, увы, от своего отвратительного чувства юмора он не защитит. Может, плюнуть на все и поискать какого-нибудь вампира? Звери — народ темпераментный и непостоянный, а вампиры стремятся к стабильности. Поэту хочется иметь рядом того, кто не будет раздражать его одним своим существованием.

— ...Пошел ты, — все-таки не выдержав, шипит он и замирает, не веря, что сказал это. Всего два маленьких слова, а сколько потребовалось мужества, чтобы их произнести! Дома его бы сейчас...

Для ушей Кризалиса это тихое неуверенное шипение похоже на писк, который издают домашние мыши, если им случайно зажать лапку дверцей клетки. Был у Володи в жизни такой эпизод.

— Ладно, ладно, мышка, не злись. Не хотел тебя обидеть. Или, погоди, мне к тебе теперь «ведьмочка» обращаться?

— Обращайся по имени.

***</p>

Они узнали имена друг друга лишь спустя несколько недель совместной отсидки. Сначала им было просто не до этого — тогда даже дышать было больно (что вампирам, что оборотню), не то, что говорить, — а потом необходимость в именах так и не возникла. Клички-то на слуху. Но Кризалису было скучно, и он начал доставать соседей. Поэт слишком сильно хотел, чтобы лев, наконец, заткнулся, поэтому сдался первым.

— Меня зовут Жан, — представился он чопорно.

— То есть Ваня, — определил Кризалис.

— Жан!!!

— Ванюха, сейчас Жорой станешь.

— Tu es insupportable!<span class="footnote" id="fn_29398320_0"></span>

— Я ни черта не понял, хватит на выдуманном языке говорить.

— А тебя-то как зовут? — поинтересовался старший вампир, для которого наблюдение за этими двумя было единственным развлечением.

Оборотень вдруг смутился и будто бы уменьшился в размерах. Пробурчал, сидя с таким лицом, будто боялся, что засмеют:

— Вован... Володя, то есть. Но свои меня зовут Кризалисом. Типа кокон, ну типа я как будущая бабочка, у нас вожак бабочек любит… — и замолчал, увидев, с каким лицом на него смотрел Поэт.

Как на грязь.

— Василий Павлович, — представился старший вампир, пока пауза не стала неприличной. — В быту Огонек.

— Ооооо, Палка Палкович! Сокращенно Пал Палыч! — подхватил Володя-Кризалис, и Огонек тут же пожалел о том, что подал голос. Однако, стоило признать, «Пал Палыч» звучало гораздо лучше, чем просто «Палка» или «Уголек».

***</p>