Пролог. (1/2)
— Юнги, не хочешь сходить в баню после работы?
— Спасибо, господин, простите, что не могу принять приглашение, я домой.
Юнги отвешивает каждому из коллег поклон и спешит уйти, натягивая шапку на голову всё сильнее. Он сжимает губы в тонкую полоску и пялится в телефон перед тем, как сесть на велосипед.
Ноль пропущенных. Ноль сообщений.
И это было бы понятно, будь Юнги сиротой или вроде того, но у него есть родители, которые отреклись от своего чада сразу же, как появилась такая возможность.
Всё потому, что он не гибрид.
Таких все считают отбросами общества. Неполноценными. Люди, которые остались без мутационного гена, делающего жизнь проще. Хотя, Юнги бы поспорил, потому что он видел и тех гибридов, кому достались не самые приятные мутации, однако с точки зрения окружающих он всё равно был хуже них.
Спицы на колёсах велосипеда скрипят, и Юнги толкается ногой, случайно цепляя заднюю часть своих кед за какую-то железку. Ткань рвётся, и он с досадой цокает, оглядывая дырку уже на ходу. Главное — не шлёпнуться по дороге и позже придумать, как заштопать кеды.
Юнги семнадцать. Он работает в затхлой забегаловке, правда, с неплохим хозяином, который делает вид, что верит, когда Юнги называет себя гибридом кота. Под шапкой у него искусственные ушки на ободке, которыми нельзя пошевелить, а на зубах — накладки из пластика. По поводу хвоста Юнги не заморачивается и просто носит овер-оверсайз, что можно по идее не только кошачий хвостик спрятать, но и бейсбольную биту.
Кто-то в этот маскарад верит, кому-то просто плевать, но от компаний и вообще остальных гибридов Юнги предпочитает держаться подальше. Обидно, что в обратную сторону это тоже работает — друзей у него ровно ноль, и даже соседи как-то стоят особняком, в то время как родители, кажется, сменили номера, как только сынок сказал, что съезжает.
Хорошо, что от бабушки, любившей внука заочно, без всяких ушек и видовой принадлежности, в наследство ему досталась вот эта квартира, где Юнги сейчас и обитает.
Нет, родственники не выгоняли его, как только узнали про освободившееся жильё, но вид был такой, что очень хочется. И Юнги не стал доставлять проблем, ему ещё в школе всё доступно объяснили.
”Урод”, ”тупиковая ветвь эволюции”, ”фу, бесхвостый”...
Список измывательств и издёвок, что слышал Юнги, переплюнул бы по объёму толковый словарь.
— Я дома, — по привычке говорит Юнги, скидывая рюкзак на пол в коридоре. Конечно, никто его не встречает, свет везде отключен, а холодильник пустует, так что приходится со вздохом схватить пару пакетов и направиться в магазин.
Район, где живёт Юнги, и близко не центральный. Даже за чертой города, можно сказать, поэтому путь до ближайшего магазина приходится освещать фонариком, местные власти экономят электричество и отключают фонари в девять, хотя рядом находится платная трасса, что ведёт через всю страну прямо на юг. Вот на ней свет почему-то есть, и из-за потока машин в ближайших домиках слишком шумно. Юнги затыкает на ночь уши и понимает в какой-то момент, что уже не может отключиться без музыки в наушниках, оберегающей от звуков трассы.
— С вас десять тысяч сто сорок три воны, — говорит кассир, тут же прикрывая рот рукой, и Юнги протягивает пару купюр, думая, что придётся растягивать этот запас лапши, которую он купил, на несколько дней. В упаковке десять пачек, зарплата ещё только через неделю, а у Юнги даже кеды порваны.
Может, позвонить родителям?
”Нет”, — Юнги сдерживает рвущиеся наружу слёзы и сразу же вылетает на улицу, подставляя лицо прохладному ветру, от которого становится ещё хуже, чем было. В итоге Юнги вытирает лицо рукавом своей ветровки, прижимает пакет с едой к груди и топает с опущенной головой по направлению обратно к дому, замечая какой-то странный запах.