Часть 4 (2/2)

Но все было чуть иначе. Домой вернулся только отец, но не пьяный, будто бы чем-то опьяненный, но не алкоголем. С помутневшим взглядом и расширенными зрачками он посмотрел на своего сына без какой-либо эмоции. Мальчик не мог смотреть ему в глаза - это всегда раздражало родителей, но он успел осмотреть отца и заметить отсутствие матери, пока тот не видел.

— А..где мама...? — взгляд ребенка уткнулся в пол, ожидая ответа он нервно перебирал собственные пальцы.

— Эта сука…Она больше не придет, — отец чуть пошатывался, пока проходил на кухню и доставал из шкафа новую бутылку с крепким алкоголем.

— П-почему? — глаза мальчика уже потихоньку наполнялись слезами, а голос начинал дрожать, но он пытался держаться, ведь слезы отец не любил, он считал их проявлением слабости девочек, а для парней это было унизительным в его глазах.

— Не ебу, ее забрали, я проиграл мужикам, — голос мужчины грубел, в нем чувствовалась нескрываемая агрессия: на себя, на тех мужиков, или на своего сына - непонятно. — Все, отъебись от меня, — он не поворачиваясь на сына махнул раздраженно рукой, показывая тому свалить куда подальше.

И мальчик послушался, вернулся в единственную спальню, залез на кровать и стал тихо всхлипывать. Он, конечно, не до конца понимал, каким образом можно проиграть человека, но зная, что его родители и не на такое могут быть способны, то отец со своими словами явно не шутил, да и не было у них в семье уютной атмосферы легких подколов друг над другом - все как в тюрьме: поспал пару часов, поел может быть, воды выпил, оделся в то, что дали и шуруй в школу без лишних разговоров, не мозоль глаза родителям.

Прошел час, два, отец на кухне уже точно был в хлам, выпив все, что было в доме, и пришел в спальню.

— Штаны снимай, — прозвучал он как гром среди не очень ясного неба.

— Ч-что? — ребенок резко стал стирать слезы с лица, чтобы отец не заметил.

— Я сказал штаны снимай, выродок тупой суки, — отцовский ремень слетел с его старых потертых джинс, оказываясь свернутым пополам в руках.

— Папа! Я буду хорошо себя вести, честно!! — сдерживаемые слезы вырвались, чем разгневали мужчину еще сильнее. Он сам стащил мешающуюся ткань с мальчика, начиная наносить удары один за другим по голой, нежной детской коже, оставляя сильные алые, почти что бордовые следы - настолько сильно и не сдерживая себя бил он.

Голос срывался на крик, прошлые побои еще не сошли, а потому, новые удары приходились с еще большей болью, в некоторых местах бляшка прилетала с такой силой, что сдирала тонкую кожу, заставляя выступить на ней алые маленькие капельки. Мужчина вновь и вновь повторял о том, что Бинни был самым отвратительным ребенком, что он его терпеть не может, что надо было его тогда после рождения выкинуть в окно, или во время сна придушить подушкой - настолько он был никому не нужен. И эти слова били сильнее, наносили более глубокие раны на невинном, наивном детском сердце, что любило своих родителей даже после того, как его однажды лишили еды на неделю, после того, как его выгнали зимой в одной майке на улицу на целый час, после того, как об его спину разбили бутылку, даже после того, как его однажды специально накачали разными препаратами ради веселья родителей и их друзей-отбросов, а после заперли его в холодном гараже одного из этих друзей, оставляя малыша там на несколько часов.

Но всегда глубоко в душе отпечатывались эти слова - слова о ненужности Чанбина, о том, что его никто здесь не ждет, никто ему не рад, и держат его здесь просто потому что однажды не хватило денег на аборт, о чем ему, маленькому ребенку, уже тысячу раз говорили. На сердце шрамов было куда больше, чем на теле. И если с кожи синяки сходили за неделю, то на душе они оставались навсегда, заставляя каждый раз сердце разрываться от боли и одиночества.

— Терпеть тебя не могу, собирай сейчас же вещи и вали куда хочешь, но чтоб тебя - ублюдка, я больше в своем доме не видел блять, — отец выдохся от получаса подряд нанесения ударов, он вышел из комнаты, а потом и вовсе из квартиры, оставляя в спальне вновь убитого морально, и, в тяжелом физическом состоянии, мальчика.

— Ну все, путь открыт, — слесарь, довольный своей работой, потирал руки.

— Оо, спасибо, — Чанбин пожал руку мужчине, и так как оплата работы была заранее, они разошлись, перед этим обсудив, когда будут готовы новые ключи от квартиры.

Рядом остался лишь Крис, бегая взглядом по младшему и ожидая, пригласит ли тот к себе домой. Бин только еще раз поблагодарил его за помощь и скрылся за дверью квартиры, оставляя старшего стоять одного на лестничной площадке.