Глава 15. Плен (1/2)

***</p>

Темнота отступала постепенно… или я постепенно выныривала из неё, словно поднимаясь из чёрной ледяной бездны выше к поверхности, но тяжесть тела всё равно тянула меня вниз, в темноту. Или это была тяжесть грехов на моей искалеченной душе.

Трудно было вспомнить, что же случилось, когда я засыпала, но, с трудом открыв глаза, я никак не могла понять, где же оказалась. Тело ужасно сковало, я чувствовала себя деревянной марионеткой, которую кто-то заботливо убрал в бархатный футляр… точнее, уложил на просторную двуспальную кровать, заправленную золотистым шёлком и кроваво-красным бархатом, а над головой свисал такой же тяжёлый бордовый балдахин. Приглушённый свет свечей в канделябрах не сильно резал глаза, оставляя часть пышно украшенной комнаты в загадочной полутьме. А вокруг, на границе света и тьмы, разливался тончайший запах красных роз, которыми была уставлена комната, но ему было трудно пробиться сквозь тяжёлую завесу приторно-сладкого запаха смерти.

«Где Том? — испуганно подумала я, ведь чем больше деталей всплывало вокруг, тем больше я не понимала, куда всё-таки угодила. — Это очередная его шутка? Или ловушка? Или мы опять куда-то угодили втроём?.. Откуда… откуда этот чёртов запах?..»

Но только я попыталась негнущимися пальцами схватить бархатное покрывало и стащить его, как дверь в комнату, где я лежала, чуть слышно скрипнула, и внутрь проскользнула хрупкая девушка в чёрно-белом закрытом костюме горничной, а мой последний вопрос сразу же растворился в темноте.

Я сильно сомневалась, что обсекундаты понимали до конца, что происходило вокруг них. Безмолвные трупы, они были напрочь лишены воли и подчинялись любому приказу создавшего их господина, будь это битва или мирное время. Пожалуй, в мирное время из них были прекрасные слуги: обладая прежним умом, они без малейшего промедления выполняли любой приказ, тихо и беспрекословно, а их преданность была абсолютной. Вот только кто же создал эту девушку, если я лежала здесь без сознания?!

Постепенно из мрака вместе с силами ко мне возвращалась и память, и тело второй раз оцепенело, уже от ужаса, а горничная без единого звука принялась кружить по комнате, доставая из шкафов какие-то вещи. Фауст, ещё один отпрыск проклятого рода, заявил свои права на трон из костей… неужели это он меня похитил? Но как, если я ещё даже из министерства не успела выйти? И куда смотрел Том?! Хотя… я же сама прогнала его от себя… дура, какая же я дура…

Через пять минут в комнату проникли ещё две девушки неопределённого возраста с мертвенно-бледной кожей, пустым взглядом и одинаковой униформой. Одна из них заботливо подошла ко мне с подносом, на котором был графин с водой и фужер, а вторая принесла какую-то деревянную шкатулку, которую поставила на туалетный столик и направилась к массивному платяному шкафу в тёмном углу комнаты. Конечно, ни о каких эмоциях речи быть не могло, и если кто-то и «заботился» обо мне, так отдавший приказ человек, а вовсе не тот, кто принёс воду. Но я всё же приняла фужер и принялась делать один жадный глоток за другим, а остальные горничные тем временем закончили приготовления и молча застыли у туалетного столика, словно мраморные статуи.

Я понятия не имела, что от меня хотели мои похитители (или похититель?..), но слуги явно чего-то ждали, хотя никоим образом не торопили меня. Да и мягкая кровать и свежая вода мало походили на атрибуты политического плена, о котором можно было подумать в первую очередь. Что же всё-таки хотел добиться от меня Фауст всем этим? Будет держать меня взаперти, пока я наконец не скажу заветное «да», и мы вместе гордо зайдём на трон из костей как Король и Королева Проклятых? Неужели он настолько наивен и действительно считает, что я так просто сдамся?

Конечно, сдаваться я не собиралась, но к столику всё же подошла, когда силы наконец вернулись ко мне и лежать в мягкой кровати слегка надоело. Всё-таки мне было в какой-то мере даже любопытно узнать, что же задумал Фауст, а заодно как следует осмотреться и подумать над планом побега. Конечно, скорее всего, меня уже искали, но сидеть сложа руки и дожидаться помощи я точно не собиралась. Что ж, посмотрим, что из этого выйдет…

Только я подошла к столику, как горничные разом «ожили» и принялись порхать вокруг меня, нисколько при этом не сговариваясь. Одна из них деликатно, но всё же настойчиво стащила с моих плеч бретели от шёлковой сорочки в пол, и я вздрогнула ото льда её кожи, а ткань с невесомым шелестом упала на холодный мрамор под ногами. Вторая тем временем протянула мне бельё и сорочку покороче, а следом они обе принялись крутиться вокруг, обволакивая всё новыми и новыми слоями…

Через полтора часа кропотливой работы в три пары рук на меня из старинного зеркала, обвитого увесистыми розами из жёлтого золота, смотрела королева. Пышное платье из тяжёлой алой парчи словно бутон распускалось книзу, а сверху прочно стягивало мою талию, что трудно было сделать даже лишний вдох. Плечи остались открытыми, парча обвивала руки чуть ниже, плавно переходя на грудь. Чёрные волосы собрали сверху, искусно вплетя в них сотню невидимых заколок, на кончике каждой из которых был кроваво-красный рубин, отчего каждое покачивание головой отдавало неверным блеском. Лицо и руки припудрили, скрывая бронзовый загар, а тушь и подводка добавили тени и без того тёмным глазам, в которых то и дело разгорался красный блеск.

Последним штрихом стали белые перчатки до локтей и увесистые браслеты из жёлтого золота поверх, и такая же жёлто-алая узкая маска на глаза, будто меня готовили не к политическим переговорам, а к… маскараду, в котором я должна была блистать в костюме жар-птицы.

Едва последний элемент костюма коснулся моей кожи, как две горничные снова замерли на месте, а третья подошла к двери и безмолвно открыла её и указала рукой на пустоту коридора. «Мне… можно выйти? Можно свободно пройтись? Без… охраны?»

Словно под гипнозом я зашагала за проводницей, и темноту коридоров наполнило эхо от стука каблуков кроваво-красных туфель. Это явно был дворец, и дворец роскошный и большой, но ни одной живой души по дороге мне так и не встретилось. А когда мы спустились по лестнице чуть ниже, примерно на первый этаж, могильную тишину начали разрывать резкие ноты… вальса.

Наконец, передо мной распахнулись тяжёлые дубовые двери, и я попала в ослепительно украшенный зал, полный людей. Лепнина, золото, статуи… всё сияло, а по белоснежному мраморному полу вальсировали пары в строгих пышных нарядах девятнадцатого века и масках на глазах. А среди танцующих то и дело сновали акробаты, выгибаясь в немыслимых позах в полосатых гетрах и коротких костюмах. Две акробатки крутили зелёной и чёрной лентами над самым входом, одна девушка изящно скрутилась в самом центре зала, мимо тотчас прошёл мужчина на высоких ходулях. Два официанта в таких же костюмах акробатов разъезжали меж гостей на одноколёсном велосипеде, уверенно держа в руках подносы, а неподалёку от сцены стоял эквилибрист на медном шаре и пронзительно играл на скрипке. Кто-то сбоку жонглировал, кто-то парил над самым потолком, словно в цирке, и вдруг справа от меня акробатка набрала побольше воздуха в лёгкие и выпустила в воздух столб пламени…

Музыка стихла, и зал содрогнулся от аплодисментов. Пары вежливо склонились друг перед другом, и как раз в этот момент я заметила в центре зала его… высокого мужчину в чёрно-золотом плаще и чёрном костюме, который одиноко застыл и будто кого-то ждал. И я, сглотнув, шагнула в его сторону.

Мимо меня пролетел официант, ловко повернув в самый последний момент, а тем временем небольшой оркестр зашелестел нотами, и в воздухе тихо заиграли скрипки, начиная новый вальс. И пары, обменявшись партнёрами, снова закружились на белоснежном мраморе в такт музыке, а мужчина повернулся ко мне.

Мои губы, пропитанные кроваво-красной помадой, растянулись в улыбке, когда Фауст увидел меня и потрясённо распахнул рот. Подобное ошеломление, наверное, было и на моём лице, когда я очутилась на этом сказочном маскараде, где сон перемешался с явью и всё было пропитано манящим запахом смерти. Да, вокруг сновали мертвецы, словно дорогие куклы играя выпавшую им роль, и лишь мы двое были по-настоящему живыми на этом празднике Смерти.

— Вы… выглядите бесподобно, Кэтрин, — с резким выдохом проговорил Фауст, сняв с себя чёрную маску и поклонившись, и я сняла красную маску со своих глаз и присела в неуклюжем реверансе, что, впрочем, скрыло пышное платье. — Молю вас о танце, ваше величество.

Он протянул мне руку, и я с вежливой улыбкой приняла её, а скрипки тем временем играли всё громче, усиливая основную мелодию, и постепенно присоединились духовые и ударные.

Вид Фауста был настолько потрясённым, будто бы и не он вовсе отдал приказ так одеть меня, но это чертовски льстило моему женскому самолюбию. Я никогда ещё не была на настоящем бал-маскараде, да ещё и так искусно организованном, на мне никогда не было такой одежды, со мной… никогда не обращались так подобострастно и одновременно аккуратно, будто я была хрупкой балериной из тончайшего горного хрусталя, редкой красоты безупречной работы мастера.

— На что вы хотите обменять меня, Фауст? — выдохнула я, когда мы закружились в танце, и Фауст чуть крепче прижал меня к себе на очередном па. — На Лондон? Боюсь, ничего у вас не выйдет, потому что нынешнее правительство только спит и видит, как бы избавиться от такой персоны, как я…

— Я знаю, — прошептал он, резко наклонив меня назад, и из груди вырвался резкий выдох. — Я не собирался вас обменивать, Кэтрин. И насколько я знаю вашего бывшего мужа, он тоже не пойдёт на сделку…

Музыка стала громче, и хотя пары вокруг нас кружились в идеальном ритме, мы двигались намного медленнее, неотрывно смотря друг другу в глаза.

— Сделка — это лишь отвлекающий манёвр…

Он закружил меня и притянул к себе спиной, обхватив руками сзади, и я тихо проговорила, закрыв глаза:

— У меня от вас мурашки по коже, Фауст…

— Николаус… Ники, — шёпотом подсказал Фауст, наклонив голову к моей шее, и я отчётливо чувствовала его горячее дыхание. — Для друзей я Ники…

— А они у вас есть?..

Бледно-розовые губы дёрнулись в ядовитой усмешке, и он развернул меня к себе лицом и продолжил кружить среди мертвецов, которые щитом стояли между мной и всем остальным миром.

— Кэтрин, — театрально вздохнул Фауст, то и дело поглядывая куда-то вверх за моё плечо, — я вовсе не опасное чудовище, каким, быть может, вам нарисовало меня ваше воображение. Я человек, да, обладающий определённой силой, но всё же подверженный всем обычным страстям, что и вы, моя дорогая. Наоборот, именно вы в полной мере можете оценить всю полноту предубеждений, которые словно шторм обваливаются на таких, как мы…

Музыка тоже, словно шторм, обвалилась на нас, и у меня от лёгкого головокружения подкосились ноги, но мой партнёр по танцу ловко перехватил меня и чуть сбавил темп.

— Посмотрите вокруг, кроме нас, здесь нет ни одного живого человека… — Он легко махнул рукой, и я словно заворожённая обвела глазами безумное великолепие бала Сатаны. — Но разве хоть один мертвец за это время сделал что-нибудь плохое? Это искусство, Кэтрин, и я уверен, что вы по достоинству оцените мои старания… для вас.

— Не хотите же вы сказать, что собрались бороться с мировой несправедливостью с помощью… одного лишь искусства?

Сердце стучало в груди в такт громыхавшей музыке, и меня всю будто бы объяло языками пламени… а вот Фауст наоборот являл собой пример ледяной невозмутимости, и лёд был и в его выцветших глазах, и на бледных губах, и на ладонях, что так изящно, но в то же время крепко держали меня.

— Нет. — Лёд сквозил и в его слегка хриплом, низком голосе, и противоречия разрывали меня на части. — Нет, моя дорогая, боюсь, что подобное заранее обречено на неудачу. Мало кто в этом погрязшем в пороке мире способен открыть своё сердце искусству, людей гложет лишь жадность… Многие столетия они проливают кровь друг друга, преподнося жертвы богу войны, и тот ещё больше разжигает в людях ненависть, и земля ещё больше пропитывается кровью… Я хочу разорвать этот порочный круг. Но к сожалению, и вам, и мне прекрасно известно, что лишь подобное уничтожает подобное… И я буду так же жесток к нашим врагам, как и они к нам.

— Что вы с ними собираетесь делать? — едва слышно выдохнула я, только вот Фауст не спешил с ответом. Та самая изморозь, казалось, ещё больше расползлась по его губам, и он изящно наклонил меня, а люди вокруг вдруг загорелись адским пламенем. И хоть умом я понимала, что это была лишь очередная иллюзия, но ответ был весьма красноречивым. — Зачем… зачем сжигать их?..

Очередное па, и мои ноги на несколько секунд оторвались от земли, а над ухом раздался морозный шёпот:

— Моя дорогая Кэтрин… вы же знаете, что таким, как мы, проще договориться с мёртвыми, чем с живыми… Вам их жаль?

— Не знаю… — прошептала я, не чувствуя ровным счётом ничего, кроме пламени, сжигавшего и меня тоже. И Фауст ласково, даже сочувственно прижал меня к себе и выдохнул:

— Это пройдёт, дорогая… как и вся ваша боль… обещаю. Вы будете отомщены в полном объёме, так же как и я. Я знаю, что с вами сделал этот жестокий мир… он пытался вас сломать, перемолоть в труху, погрести под землёй и предать забвению… Люди никогда не простят вам то, что течёт в ваших венах, Кэтрин, никогда. Судьба моего рода лишнее тому подтверждение. Люди слабы, люди боятся. Страх порождает ненависть, ненависть порождает гнев, гнев проливает кровь… Маглы всегда боялись волшебников, а потому уничтожали их… Ведьмы и колдуны всегда боялись нас, некромантов, ведь мы могли заглянуть за черту, туда, куда никому из живых не дано было зайти… Я хочу разорвать эту цепочку ненависти. Волшебники давно должны выйти из тени и обуздать безудержную алчность маглов, взять под контроль любое применение насилия с их стороны. А мы с вами, Кэтрин, вдвоём, займём наше место на самом верху этой пирамиды… там, где мы и должны быть изначально. Смерть будет помогать нам хранить драгоценную жизнь преданных нам людей… веками. И не она будет властвовать над нами, а мы над ней…

— Но как? — всё, что смогла выдавить из себя я, а Фауст тем временем окончательно замер и уставился в сторону входа, и я медленно повернулась вокруг себя.

— А вот ответ на этот вопрос вы получите лишь тогда, когда выберете сторону. Пожалуй, сейчас самое время.

Музыка стихла, мертвецы замерли, чуть разойдясь в стороны, а на пороге зала застыло двое… Именно эти двое в разное время обещали защищать меня ценой своей жизни. И один лишился этой самой жизни от моей руки, а второй её приобрёл.

Том и Слизерин замерли на месте, и я даже смогла прочитать в мимолётном взгляде своего командира, как он просчитывал возможный бой. Только вот их было всего двое, а вокруг — не меньше сотни мертвецов, очевидно, волшебников, способных сражаться до самого конца. Том же как всегда горел от ненависти, сжимая в кармане чёрной мантии палочку, словно дикий волк, готовый сорваться с цепи и кромсать всех вокруг ради своей волчицы. Но необдуманная ревность Тома в текущий момент волновала меня мало, и я неотрывно смотрела в глаза Слизерину. И тот чуть заметно покачал головой сначала в одну сторону, затем в другую. И я даже без слов смогла его понять.

— Кейт, — первым разорвал гробовую тишину Том, но я безразлично посмотрела на него и чуть наклонила голову. — Ты можешь уйти… пойдём.

Он протянул левую руку, продолжая держать правую в кармане, а Фауст тем временем впился в меня взглядом, пытаясь «прочитать» моё решение ещё до того, как я его озвучу. Но я, ещё раз скользнув взглядом по Слизерину, посмотрела на своеобразный «коридор» из замерших обсекундатов, и Фауст чуть приподнял руку и хрипло протянул:

— Моя дорогая Кэтрин, вы совершенно свободны. Вы не пленница на этом балу, а гостья, и всё, что я хотел вам сказать, я уже сказал. Вы можете уйти, мои слуги не станут препятствовать вам… но в таком случае, боюсь, между нами будет объявлена война, уже официально и бесповоротно. Или… вы можете оставить за спиной своих прежних союзников и пойти со мной. Клянусь вам, я смогу защитить вас и вашу семью от любой напасти, я вас безмерно уважаю… и со мной вы никогда не будете чувствовать себя в клетке, как это было многие годы назад. Выбор только за вами.

Единственным звуком вокруг был стук моего сердца, который, казалось, эхом раздавался под потолком. Трупы замерли, замерли и живые… само время замерло, замёрзло, и мы оказались вне его. И всё же, как бы я ни не хотела этого, но этот момент всё равно бы пришёл, рано или поздно. И я, ещё раз скользнув по Тому и Фаусту, горько усмехнулась.

— Ники… в одном вы точно правы.

— В чём же, Кэтрин? — безразлично протянул он, неотрывно смотря на меня глазами льдинками, а я повернулась в сторону Тома.

— В том, что раньше со мной рядом были слабые люди, нисколько не заслуживавшие подобной чести. Но теперь всё будет по-другому. Я с вами.

Ни один мускул не дрогнул на моём лице, когда я говорила эти слова, хотя голос был полон твёрдости. И злости. Том, казалось, вовсе не ожидал такого поворота, ведь в последнее время он только и делал, что вызволял меня из неприятностей, словно даму в беде. Но сейчас я решила взять свою судьбу в свои руки и громогласно заявила об этом.

Слизерин на подобное лишь ненадолго закрыл глаза и опустил руку, которую до этого держал наготове на рукоятке меча, а Фауст, наконец услышав долгожданный ответ, словно не веря улыбнулся и осторожно протянул мне руку.

— Словами не передать, как я рад.

Я уверенно приняла его ладонь, а затем вдруг подошла ближе и демонстративно коснулась его губ. У меня мурашки прошли по коже от поцелуя холодного мрамора, бездушного и бесчувственного… а вот Фауст наконец ожил, крепче обнял меня и ответил на поцелуй. И мы, взявшись за руки, чинно прошагали к высокому камину и одновременно исчезли в зелёном пламени.

* * *</p>

— Сюда, Кэтрин… теперь это будут ваши покои.

Когда мы вышли из другого камина, то оказались в чуть менее шикарном особняке, чем в том, в котором был бал мертвецов. Наверное, он даже чем-то напоминал особняк Тома, хотя последний был на берегу моря, а сейчас в темноте окон я смогла разглядеть покрытые лесом горы. Кроме нас двоих, в пустых коридорах не было совершенно никого, хотя тот самый неуловимый сладковатый запах смерти никуда не делся, растекаясь в воздухе, словно эфир. И наконец, мой проводник привёл меня в одну из комнат на верхнем этаже, которая располагалась в отдельной башне, откуда открывался изумительный вид на горную местность вокруг. Только вот едва я подошла к окну в пол, чтобы рассмотреть открывшееся великолепие, как Фауст осторожно притянул меня к себе и мягко поцеловал… и в этот раз лёд напоминали мои губы, а не его.

— Вы сделали это назло своему мужу, Кэтрин? — прошептал он, не сводя с меня внимательного взгляда, и я ядовито усмехнулась, нисколько не скрывая эмоций.

— Разумеется. Не могли же вы поверить в иное, правда?

Фауст продолжал неотрывно смотреть на меня, а я вдруг с удивлением заметила, как под коркой льда действительно кипели страсти. Сразу это было заметить очень трудно, но если приглядеться, то…

— Вы были женаты, Ники?..

Чуть наклонив голову набок, я повторяла каждую скупую эмоцию на его лице, и он едва слышно выдохнул:

— Нет.

— А вы когда-нибудь любили?

С трудом пошевелив рукой, я осторожно коснулась кончиками пальцев его левой щеки, но Фауст один резким движением прижал её к своему лицу, закрыл глаза и шумно вздохнул.

— Однажды… в молодости. Нам было шестнадцать лет, цвели яблони… через год она умерла в санатории в горах от туберкулёза… а я так и не смог встретить ту, что смогла бы растопить моё сердце…

Он крепко сжимал мою руку, словно пытался растопить ей корку льда, которая сковала его тело, а я с горечью тихо протянула:

— За всю свою долгую жизнь я любила всего двоих мужчин. Один был монстром, который разбил меня, растоптал, превратил из меня чудовище под стать себе… а второй увидел в этом чудовище что-то, отмыл, приласкал и посадил на цепь, чтобы я не навредила другим. Вы представить себе не можете, Ники, сколько всего я натерпелась за те неполные двадцать лет, что мы знакомы с Томом… сколько боли я вытерпела благодаря ему… и поверьте, каждая клеточка моего тела жаждет отмщения в полном объёме. И я не упущу ни одной возможности причинить ему боль точно так же, как он причинял её мне…

Чуть нажав, я скользнула рукой по его лицу и остановилась на холодных губах, и Фауст приоткрыл глаза и внимательно на меня посмотрел.

— Человек, который спас меня от смерти, пропал несколько месяцев назад. Я уважала Дерека, я считала его своим мужем по закону и по совести, пусть между нами и не было той сводящей с ума страсти, какая была с Томом. Я благодарна ему за своё спасение. И я прошу вас быть джентльменом и уважать мой траур. Вы клялись, что не причините мне боль…

— Да… — прошептал он, накрыв мою руку своей. — Я обещал. И я сдержу слово, Кэтрин. Здесь вам ничего не грозит, и вашим детям тоже. Я согласен ждать столько, сколько будет нужно, чтобы ваше сердце зажило…

— А ваше стало снова биться… — закончила я, скользнув ниже, и остановилась на левой половине груди, и напротив меня послышался шумный выдох. — Но у нас же впереди вечность, не правда ли?

На последних словах бледные губы расползлись в улыбке, и Фауст осторожно коснулся моего лица холодными пальцами.

— Всё так. Хотите перед сном увидеть кое-что совершенно потрясающее?

Вместо ответа я скопировала его улыбку, и он наконец отстранился от меня на приличное расстояние и повёл куда-то вглубь дома, очевидно, в собственные покои.

Комната хозяина особняка находилась не так уж и далеко, на этом же этаже, но в другой башне. И не было в ней той аляповатой роскоши, которая рябила в глазах там, где предполагалось жить мне. Вместо гардеробных шкафов и ширм все стены были заставлены шкафами с книгами. Книги были и на всех столах… вперемешку с пожелтевшими свитками и муляжами различных опытов. Пожалуй, из всей площади девяносто процентов было отведено под книги, и лишь оставшиеся десять под совершенно обычную кровать и два кресла.

Правда, присесть мне так и не предложили. Не смотря по сторонам, как я, Фауст прошагал к одному из шкафов и постучал по корешкам книг три раза. И вдруг полка отъехала в сторону, и хозяин комнаты наклонился и взял что-то из открывшейся ниши.

На чёрной бархатной подушке лежал крупный кроваво-красный рубин, размером с куриное яйцо, обрамлённый жёлтым золотом, а вверх уходила тончайшая цепочка. Увидев подобной красоты камень, я не сдержалась и невольно распахнула рот, а Фауст едва заметно усмехнулся и положил подушечку на журнальный столик, а затем пододвинул к нему кресло и аккуратно усадил меня.

— Stein des Todes, камень смерти. По преданию, сам Дьявол… или тот, кто стоит за завесой Сида и распоряжается душами умерших… заключил свою кровь в камень и подарил его людям… двум братьям, которые когда-то давно правили на этой земле. Народ был удивительно дружный, все жили в мире, а братья так отчаянно хотели его сохранить, что попросили помощи у Смерти… и она дала им силы, невиданные доселе ни одному живому человеку. Только вот обладать камнем мог лишь один.

Я сразу почувствовала, чем всё закончится, но перебивать не стала, продолжая жадно смотреть на рубин, внутри которого, казалось, действительно плескалась кровь.

— Была война, — словно в подтверждение моим мыслям, прошептал Фауст и потянул за цепочку. — Семья раскололась… как раскололся и камень, служивший и спасением, и проклятием.

Разлом было совершенно невозможно заметить, но только Фауст потянул достаточно сильно, как одна половинка повисла в воздухе, а вторая, с такими же неровными краями, осталась лежать на черноте бархата.

— Я не так наивен, Кэтрин, как вы могли подумать, и прекрасно знаю, что будет с моей душой, реши я заглянуть чуть дальше позволенного печатью Брана, что горит на наших с вами ладонях.

С этими словами он зажёг свою, и осколки рубина, казалось, засияли ещё ярче.

— Благодаря этому камню можно сделать такое, о чём до этого люди могли говорить лишь шёпотом. Но и он не спасение, какую бы силу ни давал таким, как мы.

С трудом, но я оторвалась от разглядывания алых осколков, а Фауст галантно протянул мне ладонь, приглашая куда-то пойти. И я словно под гипнозом встала и прошагала за ним на открытый балкон.

Да, поместье определённо находилось в горах, об этом свидетельствовал и чистейший воздух, и россыпь мириадов звёзд на небосклоне, которые можно было сравнить с осколками бриллиантов на чёрном бархате в ювелирной мастерской. Но от вечного меня быстро отвлёк шум внизу, где на закрытом дворе несколько человек окружили огромных драконов, а те пытались стряхнуть с себя тяжёлые цепи. Они были чуть больше Дрогона и чуть… живее, строптивее, что ли, хотя и мой ящер тоже со временем обрёл характер, о котором Слизерин твердил чуть ли не каждую нашу встречу.

Внезапно одна тварь вывернулась и выдохнула в морозный воздух столб бело-красного пламени, и я вздрогнула, а Фауст довольно улыбнулся.

— Они прекрасны, не правда ли?

— Д-да… не знаю… я в драконах не разбираюсь… — прошептала я, осторожно коснувшись каменных перил, и он так же аккуратно подошёл ко мне и положил руку рядом с моей.

— Но вы же разбираетесь в своих тёмных силах, не так ли? Они как живые, такие же свирепые и злые, а не бездушные марионетки, которых создавали и вы, и я по неопытности. Но и это не предел мечтаний. Вы что-нибудь слышали о Треугольнике Света?

Я медленно покачала головой, продолжая следить за тем, как слуги Фауста пытались усмирить свирепых тварей, а тот безразлично скользнул по ним взглядом и повернулся ко мне.

— По легенде, его выковал из метеорита один народ, которого уже давно не существует. И в нём находятся три камня. Камень времени, камень пространства и камень души. Тот, кто соберёт все три камня и вставит их в оправу, — получит власть над жизнью и смертью.

— И вы верите, что он существует?..

— Я знаю, что это так, — невозмутимо ответил он на мои полные скепсиса слова и потянул обратно в тёплую комнату.

Вернувшись в кресло рядом с тем самым расколотым рубином, я принялась ждать, что сейчас передо мной предстанет оружие, способное разрушить города и даже страны, но через несколько минут мне открыли лишь стеклянный куб, в котором была только оправа, без камней на вершинах… и я про себя осторожно выдохнула.

— Сам треугольник было найти далеко не так трудно, как камни, дающие ему силу. Но я знаю, где они лежат. Они разбросаны по всему миру в трёх храмах, начинённых ловушками, так что достать их будет непросто. Но если это сделать, то в мире не останется силы, способной противостоять мне… нам.

В конце он оговорился на мгновение, но этого оказалось достаточно, чтобы я подняла голову. И Фауст, усмехнувшись, посмотрел на руку, в которой до сих пор держал одну из половинок камня смерти, а затем зашёл за мою спину.

— Я бы хотел сделать вам этот подарок, Кэтрин. Вы достойны большего… я восхищаюсь вами, и неоднократно об этом упоминал. И я надеюсь, что со временем оно перейдёт в более… тёплые чувства.

Камень был удивительно горячим, когда он коснулся моей кожи, будто в нём действительно плескался огонь, не иначе. И когда цепочка застегнулась на шее, я не удержалась и сжала его, и в зеркале заметила, как загорелись красными и мои ладони, и глаза.

— Вам удивительно идёт, — прошептал Фауст, выйдя передо мной, и я смущённо выдохнула:

— Спасибо, вы очень щедры…

И вдруг в дверь кто-то уверенно постучал, и без дальнейшего приглашения к нам ворвалась та самая женщина, что была приглашена на самую первую мою встречу с Фаустом — Винда Розье. Трудно было сказать, сколько же ей было лет, но выглядела она безукоризненно безупречно. Ни единого седого волоска в элегантно уложенных кудрях до плеч, ни единой морщинки на белоснежном, казалось, и вовсе восковом лице. Только вот глаза, чёрные, бездонные глаза с головой выдавали возраст, который явно был больше и моего, и даже Фауста.

— Ох, вы уже здесь, как… скоро! Ники, мне нужно пошептаться с тобой наедине, тем более что наша гостья наверняка устала и желает отдохнуть…

Мадам Розье не выказывала никакой явной агрессии, хотя в её взгляде в мою сторону теплоты тоже не было. Скорее настороженность. Но я с такой же безупречной выдержкой с улыбкой кивнула ей и встала с кресла, решив, что на сегодня потрясений точно было достаточно.

— Прислуга вас проводит. До завтра, Кэтрин.

Он на прощание поклонился и поцеловал мою руку, и я чуть слышно выдохнула:

— Спокойной ночи, Ники.

Молчаливая горничная появилась буквально из ниоткуда, из самой темноты, и повела меня обратно в мои покои, а дверь в комнату Фауста тотчас захлопнулась за моей спиной, отрезав разговаривавших от всего остального мира. И один дьявол знал, о чём же они шептались за закрытой дверью глубокой ночью.

* * *</p>

Как бы мне ни обещали свободу, но я оказалась в очередной золотой клетке, в которой не было ни входа, ни выхода. Я не могла трансгрессировать, не могла даже выйти за порог особняка, на который было наложено не одно защитное заклинание… я даже не могла навестить детей, ведь мне было обещано, что Томми сразу же окажется здесь, едва я отдам приказ. Но это, мягко говоря, не входило в мои планы, а потому нужно было срочно что-то придумать, пока всё не зашло… слишком далеко.

На следующий день за завтраком Фауст был необычайно молчалив. Я всё наивно ждала, что ещё чуть-чуть, и он сорвётся на поиски тех трёх камней для треугольника, но он всего лишь задумчиво читал газету и пил кофе. День был удивительно погожим для поздней осени, тот самый лес в горах догорал последними листьями, а учитывая немецкие заголовки и то, что в Англии в помине не было таких высоких гор, то мы явно были где-то в Европе… хотя опять же, это могла быть какая-то иллюзия. Или это моя паранойя?

— Я думаю, что вам стоит немного отдохнуть, Кэтрин, — флегматично проговорил Фауст, не отрывая взгляда от газеты, и я всё-таки молчаливо подняла на него глаза, ожидая каких-то пояснений. И он всё-таки посмотрел наконец на меня, но говорить пришлось мне.

— Я могла бы отдохнуть и в кругу своей семьи. Мой сын до сих пор не знает, где я… да и Морган переживает, в этом можно не сомневаться.

— Насколько я знаю, он вам не родственник, Кэтрин?..