Отсеивание (1/2)

”Думаешь, у нас их достаточно, чтобы он мог выбрать?” Начальник тюремной охраны нервно вышагивает взад-вперед между рядами клеток, выглядя совсем крошечным на фоне возвышающихся решеток. ”Знаешь, у него очень своеобразный вкус”.

Повернувшись в девятый раз, он подходит ближе, чтобы внимательно рассмотреть тела пленников, невольно морщась от запаха кишечных жидкостей и крови. ”Зачем ему вообще нужна невеста? Он может просто взять их всех в гарем. Зачем ему жениться на одном из них?”

Пленники так крепко привязаны к проржавевшим прутьям, что, по сути, их удерживают в вертикальном положении колючие проволочные цепи, впивающиеся в плоть на груди и шее. Любые мысли о том, чтобы кричать, умолять или выпрашивать пощаду, уже давно покинули их. Не видя дневного света с тех пор, как они попали в тюрьму Долины Призраков – место, которое придает новое значение аду, – большинство потеряло счет времени, так как они дрейфуют в сознании.

Единственный способ определить, как долго пленники пробыли там, – то, насколько зажили их раны, насколько пострадавшая кожа затянулась, стараясь защититься. Некоторые выглядят так, будто из их груди растет колючая проволока, подобная виноградным лозам, вырывающимся из земли, в то время как плоть других сырая и все еще продолжает кровоточить.

”Мы заполнили все клетки здесь, их, должно быть, сотни”. Второй командир стоит у входа и ждет, когда спустится их Гучжу (1), глаза беспокойно перебегают с одного лица на другое. ”Конечно, кто-то из них будет достаточно хорош? Он любит симпатичных. Мы обыскали все бордели в стране, чтобы найти этих напудренных красавиц. На прошлой неделе я даже прихватил того лишнего, который возвращался из...”

Охранника прерывают тонкие пальцы, крепко обхватывающие его шею и скручивающие ее, как ветку, прежде чем он успевает отреагировать на безжалостное прикосновение. Когда тело обмякло, рука без усилий удерживает его в своей хватке, слегка приподнимая над землей.

”Что за «тот лишний»?” Обернувшись, начальник стражи видит, что его второй командир безжизненно болтается в руке недавно ”назначенного” Гуйгу Гучжу – Вэнь Кэсина. Он бросается на землю, кланяется так низко, что вдыхает кровь и грязь, давно испачкавшую землю, и хрипло произносит: ”Гучжу”.

Гуйгу Гучжу с грохотом роняет мертвого призрака, не удостоив того даже взглядом, и переступает через тело. Его бордово-красная шелковая роба почти сияет, скользя по белому безжизненному лицу призрака.

”Выстройте в линию”. Вэнь Кэсин высокомерно берет несколько грецких орехов из своего длинного, драпирующегося рукава и начинает перекатывать их в правой ладони, вперед-назад, почти лаская, чувствуя очертания скорлупы. ”И разденьте их”.

Начальник караула всползает, лая приказы своим подчиненным так быстро, что слюна стекает с его подбородка. Высокий звон металла о металл отдается эхом, когда ворота открываются с излишней силой. Приглушенные стоны и вздохи, когда цепи безжалостно срываются с их тел, тонут в торопливых шагах и звуках волочения.

Вэнь Кэсин наблюдает за тем, как муравьи выстраивают в ряд преподнесенных невест, остатки их одежды полностью разорваны и свалены в кучу на земле, а волны свежей липкой крови достигают его ноздрей. Если бы это было возможно, сцена, представшая перед ним, заставила бы его потемнеть в глазах. Обнаженная плоть, страх, сочащийся из каждой капли холодного пота, запах крови, такой густой, что почти физически ощутим. Он облизывает губы и слегка приоткрывает их в ожидании.

Когда суета и нескоординированная вереница пленников стихает, начальник стражи опускается на колени перед своим Гучжу, склоняясь скорее от страха, чем из уважения. Впрочем, в Долине Призраков эти понятия – одно и то же, или, по крайней мере, их никогда не разделяют большие расстояния. Его сердце бьется так сильно, что он задается вопросом, могут ли его подчиненные понять, что он напуган. Он потеряет лицо, и они смогут убить его, чтобы добиться благосклонности нового Гучжу. С трудом сглотнув, он говорит дрожащим голосом: ”Гучжу, они готовы к осмотру”.

Вэнь Кэсин с улыбкой, искривленной от неприязни и ожидания, идет вдоль подношений, перекатывая в руке грецкие орехи, проводит отбор на ходу, лишь бросив на каждого из них взгляд. Слишком низкий. Слишком худой. Не тот цвет волос. Что это за запах? Толстые лодыжки. Рот слишком маленький. Этот – девушка?

Переходя от одного к другому, он оставляет за собой след из безжизненных тел, уже остывающих, когда кровь перестает течь. Свернув шею одному, у которого просто неправильные пропорции, его внимание привлекает пара лопаток. Интересно. Прдходя так близко к мужчине ростом чуть ниже его самого, с завязанными в узел волосами, он чувствует, как теплая кровь струится по спине, почти стекая туда, где тонкая талия встречается с изгибом упругой задницы. Вэнь Кэсин игриво облизывает губы, фантазируя о вкусе этой крови и о том, каким окажется вкус, если кровь будет только что вызвана им самим.

Приподняв бровь, он протягивает стройную руку, и влажная салфетка тут же ложится ему на ладонь безымянным слугой, одним из многих, кто следует за своим Гучжу, куда бы тот ни пошел, исполняя любую его прихоть, потребность или желание.

Сглотнув и прикусив нижнюю губу, Вэнь Кэсин держит ткань между двумя сильными, но тонкими лопатками и смотрит, как вода стекает по изгибам четко очерченной верхней части тела, расходясь полосами вокруг удивительно упругой задницы. Мужчина не издает ни единого звука или движения, даже мурашки не пробегают по его телу от холодной воды. Послав немного духовной энергии в этот экземпляр, он чувствует, как энергия интригующим образом проходит через меридианы. Интересно. Духовное ядро этого мужчины великолепно. Какие боевые искусства спрятаны за этими лопатками?

Вэнь Кэсин облизнул губы во второй раз, его рот пересох от животного жгучего желания, преследующего его мысли, и медленно и методично очистил плечи от крови и грязи. Несмотря на то, что он целенаправленно наносит самые грубые раны на шее и пояснице, мужчина стоит как изваяние, не проронив ни звука с плотно сжатых губ.

Улыбка Вэнь Кэсина становится мягкой, когда он медленно обходит, чтобы наконец посмотреть на лицо мужчины. Вздрогнув, он возвращает сдержанную улыбку, рассматривая поврежденное лицо. Какое упущение. Он смотрит на, как ему кажется, два больших орехово-карих глаза, сейчас скрытых за черно-синими отеками. Густые ресницы спутаны в беспорядке засохшей крови, смешанной с грязью. Должно быть, он хорошо дрался. Изгиб рта мягкий и чувственный, несмотря на то, что нижняя губа рассечена в двух местах. Кровь, вытекшая из уголка этого опасного рта, багрово читается на фоне нетронутой части челюсти, сияющей нефритовой белизной. Идеально. Абсолютное совершенство.

Устремив взгляд на эти два скрытых орехового цвета глаза, он идет по кровавому следу, проводя кончиками пальцев по очерченной груди, обводя каждую мышцу пресса. Его дыхание холодно, когда он изучает лицо в поисках признаков страха или волнения. Когда кончики его пальцев спускаются ниже пупка, он поднимает бровь, удивленно улыбаясь, поскольку не чувствует ничего, кроме гладкой кожи, мягкой, как тончайший шелк мантий.