Глава II. Муза. (1/1)

Вскоре пролетел очередной день, в попытках Франции обратить на себя внимание Британии. Так и наступил вечер, окрашивая горизонт алыми нитями.

Дверь в комнату аристократки была приоткрыта, а сама дама стояла в центре своих покой и играла на скрипке, полностью отдаваясь инструменту. Барышня ничего не слышала, кроме музыки, что сама воссоздавала. Каждую ноту скрипачка отрывала от своей души, от чего мелодия становилась все более изящней.

Юноша прекрасно слышал эту райскую игру, потому сидел под дверью и наблюдал за своей любимой, попутно набрасывая эскизы в своем блокноте. Франция никогда не пропускал «выступления» своей музы, на которых ему посчастливилось быть единственным слушателем и зрителем. Он был готов слушать эту музыку до самой смерти. Каждая клеточка на теле француза наслаждалась прекрасной мелодией, что заставляла юношу вдохновляться и писать лишь ее образ, лишь ее портрет и лишь ее глаза. Ах, эти синие, бездонные, точно океан, очи сводили романтика с ума! Он был в плену у ее глаз, в плену у ее пухлых алых губ, длинных ресниц и этих румяных щек. Француз желал, чтобы ее любовь смотрела на него хотя бы чуточку чаще. Художник был готов тонуть, захлёбываться, погибать в глазах этой чертовки, что заставила его, словно под гипнозом, вот так, сидеть на коленях, с блокнотом в руках, под ее дверью, словно пёс! В прочем. Он был не против. Даже совсем наоборот.

Глубоко в своей душе, мальчишка грезил о том, чтобы полностью подчиниться своей музе. Страна любви был готов сидеть хоть на цепи, что держала бы Британия и ухмылялась, видя это жалкое, но столь же невинное, юношеское личико у своих ног.

Грёзы, грёзами, ну, а мы, пожалуй, вернёмся к реальности. Мелодия стала наколяться, из-за чего смычок все быстрее и упорнее бегал по басовым струнам. Не прошло и мгновения, как барышня слишком сильно надавила на струну, из-за чего та лопнула.

— Аргх! Черт! — Воскликнула дама, нахмурившись. Положив скрипку со смычком на кровать, та подошла к камоду и стала в нем искать запасные струны.

Увидев данную картину, француз был изумлен. Даже в такой ситуации, Великобритания все равно казалась ему, чем-то превосходным и идеальным. «Это не Британи слишком сильно надавила на струну. Эта струна была слишком хлипкой» — пронеслось в головушке художника. Мальчишка явно любил ласково называть аристократку именем «Британи». Это казалось ему, чем-то милым, однако в жизни он бы и пискнуть такого не посмел.