7. Семён (2/2)

— Я напишу ему, что ты бегаешь по утрам?

— Пиши что хочешь, — вздохнул Семён.

Он и правда бегал иногда, не желая совсем уж расставаться со спортом и терять форму, но каждый раз, добегая свои три километра, смотрел на часы, отсчитывал, на сколько опоздал, и приходил в ужас. Помнил, что отца уже нет, что девятнадцать секунд не выльются в удары ремнем, что никто не заставит его идти домой босиком или выбирать между прыжками на скакалке и поркой ей же, но все равно дрожал. Решал, что больше бегать не будет, несколько дней не выходил на стадион, а потом возвращался — чемпионы же не сдаются и тренируются каждый день.

Мама, добившись разрешения написать отцу о стараниях Семёна, разговор прекратила, будто и вовсе думать о нем перестала, а Семён так не смог. Ушел к себе, вспомнил все, что с ним было, пока отец его тренировал, вспомнил, как ходил давать показания и как клялся, что не выдумывает, как просил расспросить кого-нибудь из детей, которые занимались у отца, вспомнил, как отец в зале суда сплюнул, услышав приговор — вроде как на пол, но уж очень было похоже, что в Семёна. Вспомнил, как выпросил у физрука в школе гантели, чтобы тренироваться и, когда отец выйдет, снова дать отпор. А потом вылил все, что накопилось, на бумагу, будто всю жизнь только этим и занимался — не задумываясь и не подбирая слов.

Стих на конкурс за него отправила Валентина Олеговна, заметив, что даже Есенин когда-то начинал с малого. Семён спорить не стал — зачем-то же показал ей его, на что-то же рассчитывал.

А потом оказалось, что он выиграл. На городском празднике его заставили выйти на сцену, похвалили, пожали руку и вручили путевку. Сказали, что за неделю он как раз успеет собраться и настроиться, и пожелали творческих успехов.

Семён слез со сцены, отказываясь верить в произошедшее и чувствуя себя не победителем, а главным неудачником в мире. Потому что был уверен — это из жалости, это все потому, что все в городе теперь знали, кто он такой. Но чемпионам ведь жалость не нужна!

Смирился с произошедшим он только через два дня, когда понял вдруг — отцу бы это все очень не понравилось. Он взбесился бы, он отлупил бы его даже хлеще, чем тогда, за желание бросить бег. Значит, не так идея с лагерем и плоха.

Пакуя сумку, Семён посмотрел на кроссовки, в которых бегал с прошлого года, спортивные штаны, за которыми прятал синяки, и шорты, в которых выходил на стадион даже в холод, если того требовал тренер — и не взял с собой ничего из этого.

Пусть он больше не чемпион. Зато он наконец начинает жить.