Бонус-2 (2/2)

— Что такое?

— Я всё ещё вспоминаю епископов, — тяжко вздохнул он.

— Лешего нет, но цветы, как видишь, всё ещё растут в чаще.

— А грибы в болоте? Такие ядовитые, как сама Хекат. Ха! — он рассмеялся. — Я перерезал ей глотку, но даже это не остановило её речей… Этих ядовитых, прожигающих саму её душу…

— О, конечно растут! Я сейчас же тебе их принесу! — так вот в чем дело! Если разные вещи из мест обитания епископов помогут ему жить спокойнее, я их достану! Ведь для меня это такая малость!

Нариндер замер. Я вижу — он не решается меня попросить об этом напрямую. Его гложут разные чувства.

Он винит себя за проигрыш. Ему стыдно перед своими мальчиками за свою беспомощность и подобную жизнь.

Но…

— Нариндер? Знаешь, твои мальчики тобой гордятся, — он поднял на меня взгляд. — Я это знаю.

— Снова мысли читаешь? — он прячется от всех за той высоченной стеной, что сам и воздвиг. Нет. Не сам. За той стеной, что силой четырёх епископов сдерживала его от всего мира. Он провёл в одиночестве многие сотни лет, он разучился общаться, в мире простых зверей ему некомфортно. Сколько ещё времени пройдёт, прежде чем он исцелится окончательно?

Я не знаю. Но я буду поддерживать его на пути к исцелению. Всенепременно.

А сейчас отправляюсь во владения Хекат, ныне почившей, дабы добыть дурманящих грибов!

***</p>

Кто-то из последователей захотел ритуал промывки мозгов, дабы унестись в радужный мир.

Из шести десятков последователей семеро здоровы. Остальные лежат с отравлениями.

Что же я натворил?!

Нариндер тоже тяжело приболел, как и Баал. Аим же, на удивление, выстоял. Помогает мне — присматривает за братом и моим любимым, пока я днём и ночью лечу своих последователей. Эх, какие они всё же глупые.

Когда моя деревня вновь была жива, я пришёл к Нариндеру. Он ещё болел, большую часть времени спал.

— Я приведу его в чувство, не беспокойся, — Аим. Он ненавидит меня. Если Баал хотя бы немного проявляет милосердие, то этот, в чёрной накидке, отказывается принимать моё правление. Я не заставляю его. Он подчиняется Нариндеру — мне этого более, чем достаточно.

— Хорошо. Я отправляюсь в топь. Надеюсь, скоро буду, — я оставил у двери корзину с цветами и ягодами — из них делается целебный раствор и мази. Надеюсь, ему полегчает.

Вернулся я так скоро, как мог. И принёс пришедшему в себя Нариндеру сувениров из топи — кристаллов.

— Это… Всё, что осталось от храма Калламара? — он выглядел грустно. — А какой он был величественный, этот храм…

— Я принёс ещё вот это, — специально уложил в корзинку мотки с паутиной.

— О, старший епископов, Шамура. Умён не по годам… Однако, я был старше и умнее во всех отношениях… — Нариндер сидел в кровати, вертел в руках кристалл и изредка поглядывал на корзинку с сотками паутины. — Аим, Баал, оставьте нас.

— Но! — Баал, как всегда, пытается перечить. Они такие честные с ним.

— Оставьте нас, — рявкнул на них Нариндер. Даже я пугаюсь в такие моменты рядом с ним находиться. Он вновь загорается той смертоносной аурой. Мальчишки его быстро выскочили из дома, оставив нас наедине. — Я хотел кое-что тебе сказать…

— Да, я слушаю?

Он мешкает. Опять его страхи, опять его стены мешают ему признаться в своих чувствах.

К мальчишкам, к епископам, ко мне…

К каждому живому и не живому существу.

Но я не буду ждать! Я помогу ему стать снова живым!

Я положил копытце на его ладонь и улыбнулся:

— Ты самое дорогое, что у меня сейчас есть, — я снял корону со своей головы, ощущая, как большая часть сил уходит вместе с ней. Положил корону на колени Нариндеру и произнёс: — Сейчас, пройдя с тобой такой долгий путь, именно с тобой, а не по твоей указке, пока ты был взаперти, я начал видеть тебя иначе. Не потому что могу читать твои мысли, нет. Потому что вижу, как ты меняешься. И, если ты всё ещё хочешь вернуть корону, то вот она и моя жизнь… — его свободная рука, дрогнув, протянулась к короне. — Однако, сие ничтожество просит милосердия и выслушать его последнюю просьбу.

Нариндер замер. Его рука почти коснулась короны. Тогда, ночью, я не отдавал всю свою силу. Я лишь позволил ему носить этот головной убор, не более.

Сейчас же моя жизнь, жизнь моей деревни зависела от его выбора.

— Говори, — так спокоен. Ему нравится держать меня на цепи. Ха. Мило. Он и сам был на цепи. А ещё на его губах усмешка. Он слышит мои мысли?

Впрочем, какая разница.

— Жалкое ничтожество, что возомнило себя Богом, — начал я, — не стало бы тем, кем оно является без вашей помощи. И оно просит смилостивиться над жителями его деревеньки. Жизнь его — в ваших руках, господин. Да будет так, — я закрыл глаза и склонил голову.

Будь что будет…