Часть 26 (2/2)

Спальня, освещённая светом безчисленных огоньков гирлянд, ламп была пуста. Дверь ванной оказалось приоткрытой, доносился шум воды. Брайн двигался как во сне или игре от первых лиц. Он облокился об косяк дверного проёма, наблюдая за Пенни. Та спокойно принимала душ, не сразу заметив нежданного зрителя, думая о своём, пока прозрачные стенки кабинки не скрывали её прелестной наготы. Бледная кожа отливала жемчужным блеском, пар окутывал её тело, как на сцене, а изгибы Афродиты показались бы древним богам куском глины, по сравнению с Пенни. Маерс обомлел, в приливе щекочущего адреналина и сератонина, разлитого по крови. В разных обстоятельствах вещи могут быть разными. Он упивался этой красотой, как прохожий- шедевром мировой живописи, имеющий достаточно вкуса для этого. Он напрочь потерял ход времени, но это не длилось долго.

Заметив ззрителя, объект вожделенных мыслей на пару секунд застыл, не показалось ли? Ораньжевый, как свет уличного фонаря, счастливый смайл вырисовывался в полумраке тёплого света проёма.

-Брайн, какого чёрта ты здесь делаешь?! – вскричала она, впрочем, цензурные места не торопилась прикрывать.

-Смотрю, - ровно ответил он.

-А меня предупредить не дошло?

-Из головы вылетело, когда увидел тебя.

-Не смешно.

-А я шутил?

-Слушай, мне неприятно. Мы уже говорили о наблюдении, помнишь?

-Помню.

-Тогда что ты здесь делаешь?

-Хочу тебя.

-Страсть и уважение к личным границам не равны, а я требую уважения.

-Знаю, и что же?

Он медленно и плавно, словно кот, подошёл к стеклянной двери. Тут реальный страх надежно взял её за горло.

-Отошёл.

Он шагнул.

-Слышала, что правила созданы, чтобы их нарушать?

В его неторопливой созидательности таилось что-то жуткое, нечеловеческое. Чёрт, пистолет с ножом на раковине, она безоружна, беззащитна. Чёрт, чёрт, дело дрянь. А, хотя, рядом же бритва.

-Ты идиот?

-Нет, ты хочешь меня?

-Иди отсюда.

-Размечталась. Помнишь наш разговор про мастурбацию? Помнишь, чем он закончился? Я возбудил тебя. Ты странная, не отвечаешь на вопросы.

Он вновь приблизился, почти прижимаясь к стеклу, словно дементр, не поддающийся никаким ограничениям.

-Спасибо, твоя речь помогла мне разобраться в себе, я стала ровнее реагировать на это явление, но тебя повесят на дерево, сделай ты со мной что-то сейчас. Брайн, мне не комфортно, я паникую и не могу конкретно знать, чего ожидать от тебя в таком состоянии. Я не видела раньше тебя таким помешенным. Давай не будем устраивать непоправимых ошибок? - искренне сказала она. И её искренний голос был не так гладок, не так холоден, не говорил о расчетливости, но кричал о стертости, сдержанности, когда в горле забиваются соленые слезы.

-Пен, хочешь я доведу тебя здесь до оргазма? Меня так вдохновляет твоё личико, когда ты его получаешь.

-Нет, не хочу. Не хочу, отстань! Уходи!

-Как, как мне тебя понять, скажи. Ты ведь и любишь боль, и любишь держать контроль, и любишь внимание, и любишь границы, и тебе недостаточно людей, и ты стремишься к одиночеству, я ничего не понимаю в тебе, где логика, Пенни? Где логика? И где ты мне лжешь? Где ты пытаешься произвести «правильное впечатление», а когда не лжешь? Как много ты лжешь, потому что такое чувство, что ты всегда, всегда являлась и являешься гребанной лгуньей

Он открыл дверь, нависнув над девушкой, словно грозовая туча, а стремительно намокающуя рука в перчатке, как чудовищная змея, овивала тело загипнотизированной жертвы. Пенни осталась на своём месте, не отводя взгляда с его глаз. Возможно, она в последний раз немо пыталась призвать его к адевату, но тот будто не видел этой просьбы в черной пропасти, в которые собирался безвозвратно провалиться.

На мгновение Брайн будто задумался, но, чуть неуверенно, словно давая возможность Пен сорваться и пацарапать его бритвой, приподнял маску и поцеловал девушку. Та не сопротивлялась, а внутри смешался животный страх и противоречивое возбуждение, твердолобая вера, что Маерс не зайдёт слишком далеко, а тот принялся обшаривать её рот и опускать руки всё ниже и ниже.

Тимом же овладел Гомо и он ушёл на улицу, до трёх ночи слоняясь по Бруклину и слушая лиричные французские песни. Злой Гомо шептал себе под нос, издевательски озвучивая мысли Тима, вперемешку со своими: «Ах, ты им завидуешь, какой же лицемер! Да, да, лицемер. Между феминизмом и другом и ты выбрал друга, толком-то не останавливал очередной срыв. Ой. Брайни, ты же помог мне спрятать трупы, я и не пикну, узнав об очередной девушке! А теперь заняться нечем, зачитываешься фанфиками по себе же, комментарии пишешь, стыд, стыд. Урод, они сочиняют, что вы - ебётесь с Брайном, что ты- очаровательный кролик, живущий любовью и службой. Службой, Карл! Они обожествляют Пана, как христиане единого бога. Они сочиняют. Лелеют, рыщут на тебя, а ты восхищаешься! Восхищаешься! Разбить бы им голову о камни и сделать узор из внутренностей перед домом их родителеей и поджечь. Смешно им будет, поэтично…»