Том 2. Глава 58. Сон о сожалении (1/2)
Они вдвоём вернулись в поместье. Жеро в какой-то момент просто перестал говорить на волнующие Нуску темы. Казалось, сознание арцента просто отключилось, пока сам он медленно пересекал улицы, пугая рабочих одним своим видом.
Нуске так и не удалось проникнуться сочувствием к этому аристократу. Слишком легко он убивал, слишком просто говорил о смерти всей своей семьи и слишком высокомерно относился к окружающим. Почему Син должен ежедневно страдать от чувства вины, в то время как Жеро наслаждается жизнью, распивает вино и помышляет лишь о мести?
Все же рассказы об избранных и возможностях менять судьбу… Нуска не мог поверить в них так просто, но Жеро, казалось, и не намеревался никак доказывать свою правду. А лекарь не был одним из тех, кто принимает на веру слова медленно съезжающего с катушек, неконтролирующего свой гнев малознакомого аристократа.
Они вновь оказались в поместье. Жеро молча поманил Нуску рукой, призывая следовать за собой, приглашая лекаря пройти в покои.
«Скажите честно. Здесь что, произошло стихийное бедствие? Или военные действия с северной границы были зачем-то перенесены во дворец Герье?» — мысленно вопрошал Нуска, хотя очень бы хотел задать эти вопросы вслух.
Первой бросалась в глаза кровать с кроваво-красным балдахином. Плотная, свисающая с потолка ткань развевалась от порывов ветра, демонстрируя разворошенную, смятую простынь. Стеклянные балконные двери были открыты нараспашку, словно приглашая всех желающих пробраться в спальню Главного сурии огня и свершить над ним расправу.
Ценные бумаги от сквозняка с шелестом поползли по полу, посыпались с заваленного одеждой и документами стола. Все четыре стены были изуродованы свисающими клочками обоев и чёрными прожжёнными отметинами. Даже люстра, увешенная самоцветами, покосилась и сейчас покачивалась, так и норовя свалиться кому-нибудь на голову.
Нуска сглотнул. Опрятный внешний вид Жеро никого бы не натолкнул на мысли о том, что он способен жить в хлеву. И, всё же, так оно и было.
Жеро не подумал даже извиниться за беспорядок — просто сразу проследовал к балкону. Лекарь со вздохом поспешил его догнать — они вместе пересекли порог и вышли наружу.
Балкон мог уместить на себе по меньшей мере десять человек: с левой стороны примостилась софа с маленьким столиком, а с правой находился большой обеденной стол, на котором, к сожалению, царило не меньшее бедствие. Некоторые фрукты в вазах успели почернеть, а большая часть кувшинов от вина были опустошены и валялись прямо на скатерти и под столом. Пока Нуска всё это разглядывал, его брови медленно ползли вверх, а сам он пытался понять, каким образом потомственный аристократ мог довести место своего обитания до состояния выгребной ямы.
Жеро же лишь подошёл к столу, схватил кувшин вина и наполнил для себя, кажется, последнюю оставшуюся чистой чашу. Облокотившись на перила, он махнул своей чашей вперёд, словно указывая куда-то.
— Арцента кажется мне довольно дикой, но красивой. Что скажешь, Нуска?
Лекарь кое-как оторвал взгляд от творившегося на балконе бедлама и посмотрел вперёд, куда указывал Жеро. Несмотря на то, что это был всего лишь третий этаж, сам дворец был построен на холме. И Нуска, припав к перилам, уставился вдаль, разглядывая крохотные жёлтые домишки, выжженную степь и теряющиеся в горизонте пустыни.
Звезда прожигала землю насквозь, испещряя трещинами безлюдные степи. Дома, словно специально построенные друг у друга на голове, мостились меж узких улочек. Две высокие каменные стены очерчивали город, поделив его на трущобы отщепенцев и территорию богатых. Нуска на несколько секунд, конечно, проникся бесконечным пустынным простором, тонущим где-то далеко в небесах, но затем всё равно обратился к той отвратительной стене, что отделяла бедных от богатых, а простолюдинов от знати.
— Дикие земли красивы, не спорю. Но не те города, где бедняков выгоняют за забор подобно скоту, — процедил Нуска в ответ.
Жеро ещё некоторое время полюбовался видами, а затем развернулся, в задумчивости покачивая в руках чашу.
— В чём-то ты прав. Но ты считаешь, что так просто преломить взгляды людей и заставить их полюбовно относиться к друг другу?
Нуска на это ничего не ответил и лишь уставился на вино, которое арцент с удовольствием поглощал.
— Ты пьёшь всё время один и тот же сорт вина, верно? — спокойным тоном поинтересовался лекарь, сделав несколько шагов навстречу к Жеро.
— Верно. Хочешь попробовать? — с улыбкой отозвался он.
— Я уже пробовал. Не понравилось, — качнул головой Нуска, а затем, выхватив чашу из рук арцента, одним точным движением отправил всё её содержимое за перила. После лекарь в не менее наглом жесте вернул опустевшую посудину владельцу. — Ты хоть знаешь, что пьёшь?
Жеро не выглядел ни раздражённым, ни растерянным. Он лишь с неким удивлением наблюдал за Нуской, а затем так же спокойно принял из его рук пустую чашу.
— Знаю, — коротко ответил он.
— Тогда для чего? Ты не понимаешь, что потребление такого количества афродизиака может привести к…
— Конечно, я знаю, — с лёгкой улыбкой кивнул арцент, а затем тут же направился к столу за новой порцией. — Ты считаешь меня за дурака, Нуска?
— И для чего тогда…
— Как раз для того побочного эффекта, о котором ты говоришь, — легко и равнодушно бросил Жеро, а затем залпом влил в себя целую чашу этой отравы.
Нуску в это мгновение просто перекосило. Столько лет юношества он потратил на то, чтобы лечить подобные недуги, а Жеро… калечил себя осознанно?
— Мы не можем обсуждать здесь какие-либо важные темы, однако моё прошлое к незыблемым тайнам не относится. Когда ты планируешь…
— Сейчас.
Нуске настолько уже осточертело поведение этого зазнавшегося, ни на что не способного арцента, который мнил себя не только самым важным, но и во всём правым, что ему хотелось как можно скорее выполнить свою часть договора и направиться в столицу на заслуженную встречу с эрдом. А этот убийца… Пускай сам разбирается и с Арцентой, и со своими проблемами. Главное то, что повстанческое движение теперь оказалось подавлено, а власти эрда ничего не угрожает.
Внезапно набежавший ветерок всколыхнул распущенные, лишь недавно успевшие высохнуть волосы Жеро. Он прикрыл глаза, а с лица его медленно сползла обыкновенная безучастная улыбка.
— Тогда… Тебе, наверное, нужна частица моей дэ? Между нами связь сильнее, чем между обычными людьми, а потому этого должно быть достаточно. Тем более, я заметил, что ты не так уж хорошо переносишь местный климат.
Нуска просто кивнул. Он и сам уже чувствовал, что всё сильнее и сильнее обливается потом, а жар медленно и безвозвратно затмевает рассудок. Возможно, и излишнее раздражение, направленное в сторону Жеро, было вызвано этим. Кровь Жамина была слишком слаба, чтобы надолго уберечь лекаря от пагубного воздействия огненной дэ.
Жеро вдруг приложил руку к груди и вынул свой посох. Лекарь смог лишь судорожно вздохнуть, наблюдая за ярко-красным, переливающемся в свете звезды оружием дэ. Внезапно лёгкая палка с округлой верхушкой начала менять форму, медленно, но верно принимая обличие красного лезвия. Нуска только вылупил глаза, наблюдая за этим, ведь никогда в жизни не слышал, чтобы сурии мог по желанию менять вид оружия.
— Жеро, это…
— М? Переданное мне оружие. Ничего особенного — только осколок былого меча, — покачал головой арцент, долго разглядывая сверкающее лезвие. Затем он точным движением вспорол на запястье вену, подставляя под медленно стекающую вниз кровь пустую чашу.
Нуска хмыкнул. Всё-то у аристократов должно быть изысканно — даже подобные процедуры. В доме Жамина было всего несколько некрепких чашек, которые не смогли бы выдержать огненной крови арцента, зато Жеро мог позволить себе и портить посуду, и использовать её для того, чтобы наполнять своей кровью.
«Неслыханно», — мысленно возмутился и съязвил Нуска, используя одно из типичных знатных словечек.
Даже эта смуглая рука, что подала лекарю наполненную кровью ёмкость, была изысканна. Ровно обстриженные ногти, позолоченные браслеты и кольца… Большинство бойцов не могли себе позволить носить украшения, ведь как иначе держать меч или, хуже того, какую-нибудь секиру? Но лёгкий посох Жеро, видимо, не накладывал на него подобных ограничений — аристократ мог и покрасоваться вдоволь, и сжечь разом пару-тройку деревень.
— Будь осторожен. Моя кровь достаточно сильна, можно и обже…
— Ты правда думаешь, что меня может что-то испугать после крови эрда? — не выдержал Нуска, а затем залпом выпил всё содержимое.
И, кажется, совершенно, совершенно зря.
Свет рассеивает тьму. Вода тушит огонь. Металл обрастает землёй.
Но свет не способен потушить пламя.
Словно кипящее масло потекло по гортани, сжигая всё на своём пути. Нуска со стоном повалился на плитку и, насильно удерживая себя в сознании, схватился руками за горло. Лёгкий свет забрезжил под пальцами, обволакивая обкусанное огнём горло и глотку. Нуска мучился от боли, но не мог произнести ни звука, лишь катаясь по земле и дожидаясь полного излечения. Только вот кровь уже скользила по пищеводу, выворачивая всё внутри наизнанку. Руку, что всё ещё плохо справлялась с дэ, пришлось перевести на грудь, сдерживая потоки огненной дэ.
— Нет, она должна попасть в твой желудок. Иначе ничего не выйдет. Потерпи, Нуска. Это не убьёт тебя.
Лекарь смог кое-как разобрать слова Жеро и, скрипя зубами, медленно спустил руку вниз. Огненная жидкость потекла дальше, наполняя собой не только желудок, но и каналы, выжигая каждую клеточку тела.
«И всё же… Кровь эрда больнее на вкус…» — усмехнулся про себя Нуска, медленно склоняя голову набок.
Уже находясь в полусознании он почувствовал, как чьи-то руки аккуратно подхватили его и, кажется, уложили на софу.
«Что же… Надеюсь, здесь хотя бы нет гнилых яблок и грязной посуды…» — успел подумать Нуска, медленно проваливаясь в такие же кроваво-красные сны.
А красным было всё. Всё, что Нуска видел вокруг себя. Языки пламени и прогорающие в воздухе цветы вновь заполнили собой опустевшее пространство. Лекарь на секунду даже испугался, что ничего больше и не сможет увидеть. Неужели Жеро настолько поглощён одним единственным воспоминанием в своей жизни, что даже Нуске не удастся разглядеть его утерянное прошлое?
Этот дикий запах. Разве листва, сгорая, не пахнет гарью? Что не так с этими цветами, которые, загораясь, лишь сильнее раскрывают свой дикий терпкий аромат?
Нуска стоял посреди пустой выгоревшей местности, объятой огнём, и боялся лишь задохнуться здесь, навсегда затерявшись в воспоминаниях Жеро.
Они мелькали как звёзды на небосводе: миллионы смазанных и размельчённых в прах воспоминаний. В забитой арцентами комнате Жеро вершит расправу: с маской гнева на лице пронзает клинком каждого члена своей семьи.
Клинком? Но разве Жеро… владеет не посохом?
Множество голых мужчин собрались в богато обставленной спальне. Жеро среди них, но напуганный, ослабленный и со слезами на лице. На кровати в полупрозрачных одеждах сидит девушка, внешне неотличимая от Жеро. На её лице смешались страх, ненависть и боль. Несколько мужчин с усмешками на лице хватают Жеро под плечи и толкают на кровать, прямиком в объятия девушки.
Но разве Жеро был способен что-либо сотворить по своей воли в том состоянии, в котором был?
Вновь пожар. Кто-то невидимой тенью пробирается в оранжерею и поджигает всё, что видит, превращая цветущий сад в огненную бездну. Нуска проник в воспоминания только ради этого момента, но… Рассмотреть что-либо не смог.
— Эти воспоминания… ненастоящие.
Нуска резко обернулся. Он вновь стоял посреди кровавых огненных лугов. Рядом с ним оказалась та девушка, которую он успел рассмотреть в промелькнувших воспоминаниях. Красивая, мягкая… и внешне почти ничем не отличимая от Жеро.
— Ты уверен, что хочешь знать правду?
Нуска нахмурился, но кивнул. Зачем бы он решил отправиться в полное боли, смерти и страдания прошлое этого полубезумного арцента? Он бы лучше провёл вечер за трубкой и кружкой эля.
— Ты расскажешь ему правду, верно? Я так долго… хранила воспоминания. Удерживала Гирру от падения, но совершенно не обращала внимание на то, что всё это время он находился на краю обрыва. И любой лёгкий ветерок мог бы отправить его прямиком вниз, в бездну.
— Ты… его сестра? — решил уточнить Нуска.
— Так и есть, хаванец. Я думала, что мутные воспоминания позволят ему избавиться от чувства вины, заменят ненависть к себе гневом. Так и произошло, но… — она вдруг поморщилась и опустила голову. — Он переиграл меня. Он перекроил свои воспоминания до такой степени, что и вовсе позабыл обо мне, но лишь его чувства… Они… остались прежними.
Нуска молчал. Неужто ему привелось говорить с трупом? Но каким образом? Разве от мертвецов остаётся хоть что-то, кроме медленно разлагающегося тела? Или это ещё одна необыкновенная способность, доставшаяся ему от лесного народа?
— Клинок. Гирру успел забрать осколок моего клинка и сделал его частью себя. Ровно здесь… — женщина вдруг приложила ладонь к груди Нуски и надавила. — Он хранит часть меня здесь. Если бы он слил клинок с посохом, то это было бы не так страшно, но… Его личность, хаванец. Он потерял её. Он забыл, кто он. Он не знает, что любит, а что ненавидит. Он похоронил своё сознание в ненависти и всё глубже утопает в этом бесконечном омуте. Ещё немного. Ещё немного и он окончательно сойдёт с ума. Спаси его, хаванец.
Девушка плакала. Она накрыла ладонью щёку Нуски и приблизилась так, что лекарь смог разглядеть подрагивающие на её ресницах слёзы. Кроткая и грустная улыбка играла на устах красивой девы.
— Этот ребёнок не должен был разделить мою участь. Этот ребёнок добр и сострадателен. Прошу, помоги ему.
Картина сменилась. И лекарь медленно, как сахар, растворился в долгом сне.
* * *</p>
Тел было слишком много. Так много, что Гирру давно прекратил считать их или различать лица своих мёртвых родственников.
«О, кажется, брат».
«А что здесь забыла она? Разве она не умалишённая с тех пор, как прошла свой ритуал совершеннолетия?»
«Ребёнок? Неважно. Я точно помню: он — сын отца. Подобные гнилые отродья не должны пачкать ногами пол, по которому ходит Она».
«Кажется, он участвовал в ритуале до меня. Надеюсь, ему действительно больно».
Гирру медленно переводил посох с одного на другого: множество мужчин, женщин и детей были связаны. Они плакали и что-то вопили, умоляя оставить себя в живых. Она пожелала, чтобы их выстроили в ряд — Гирру так и сделал. Она начала убивать их с правого края, а он — с левого. И ровно через каждые десять секунд в одно и то же мгновение на пол падало ровно два бездыханных тела. Одно — с прожженной насквозь грудиной, другое — располосованное до костей.
Обеденный зал медленно наполнялся насыщенным запахом крови. Криков и всхлипов становилось всё меньше. Гирру старался не вслушиваться, старался не видеть лиц тех, кого убивает, но…
— Сын, — бесстрашно обратилась женщина, горделиво вскинув голову. — Ты понимаешь, что вы творите?
Ритм уже был сбит. Потому Гирру ответил:
— Как и учили меня Герье, я жаден, бесстрашен, красив, силён и жесток. Разве Вы не должны похвалить меня?
— За резню, которую ты устроил в собственном доме?! — женщина, кажется, привычно повысила голос на сына, даже не задумываясь о том, в каком положении находится.
— Это никоим образом не противоречит тем истинам, которым Вы учили меня с детства, мать.
— Я не учила тебя поднимать оружие на тех, кто слабее! — не выдержала она. Лицо когда-то красивой женщины были испещрено морщинами, ожогами и следами от пыток. Гирру в этот момент действительно не понимал, как она может защищать тех, кто сотворил с ней подобное.
— Герье изгнали Галана, потому что он был слаб и орудовал розой, изгнали Ольи, потому что она рожала слабых детей и понесла от фасидца. Герье продавали неспособных женщин в бордели. Герье вынудили Вас понести ребёнка от Вашего дяди, а затем породить меня.
— Но твой ребёнок!..
Прежде чем мать договорила, в её глотку вонзился клинок. Уже через секунду раздался взрыв — Гирру, подхватив Её под пояс, отскочил к противоположной стене. А все, кого они не успели добить, разлетелись ошмётками по комнате.
— Брат, зачем ты слушал её? — наклонив голову набок, спросила сестра. — Тебе всё-таки жаль их? Тогда я…
— Нет, ты не будешь одна. Никогда. Я буду поддерживать тебя во всём, — покачал головой Гирру. Но на его лице застыло вымученное и отстранённое выражение.
Девушка вздохнула. Покачала головой и обвела взглядом комнату. После, подавив смешок, широко улыбнулась.
— Братик. Мы — последние из Герье. Мы последние, понимаешь? Никто из них не сможет навредить нам, не сможет заставить или вынудить нас. Мы оказались сильнее, чем они все вместе взятые. Представляешь? Братик?
Гирру только кивнул, выдавив улыбку. Вглядываясь в ту кровавую кашу, что осталась от его матери, он выдал лишь один судорожный вздох. А затем развернулся и, даже не бросив взгляда на сестру, пошёл прочь.
В тот день поместье Герье вновь окрасилось красным. Как Она того и хотела.
* * *</p>
Гирру был слишком слаб в те годы. И недостаточно предусмотрителен. Его заранее сковали в цепи и в одной из подземных камер сутки держали в ледяной воде, выжигая всю накопившуюся в теле дэ. Когда же его, с завязанными глазами и цепями на руках, наконец силком выволокли из воды, он не был способен ни призвать оружие, ни сопротивляться.
Он ничего не видел. Но примерно угадывал, куда его ведут. Сердце от холода и страха бешено колотилось в груди. По пути Гирру несколько раз падал на колени и прочищал желудок. Его со смехом вновь поднимали на ноги, хлопали по плечам и весёлым тоном уговаривали:
— Не надо так волноваться!
— Ты только не подведи.
— Если ты не справишься, то её придётся продать в бордель, понимаешь…
— Кто ж знал, что самой сильной арценткой в семье окажется она?! Ни один арцент ей неровня!
— Вот же она svishe! Уже каждый попытался, а толку — ноль! Если арцент не будет сильнее, то и продолжения рода мы не дождёмся…
Гирру вдруг застыл. Лёд сковал ноги, сердце, замерев, в одну секунду было готово остановиться. Они… они хотят… чтобы… чтобы он…
— Вы… Ч-что вы… Сделали… С ней… — сквозь плотно сжатые челюсти прошипел Гирру. Говорить он всё ещё не мог, потому что зубы стучали друг об друга, а тело била дрожь. И с каждой секундой — всё сильнее.
— Не волнуйся, сегодня ты будешь первым. Если уж и это не удастся, то придётся избавляться…
— Да, хотя так жаль. Данные же просто превосходные! Сильна, красива, м-м…
Вверх по лестнице Гирру уже волочили. Он отказывался идти. Он не желал идти. Он понимал, что выбора нет, что, возможно, всё быстро закончится и необходимо воспринимать это как обычную процедуру, но…
«Она поймёт. Она всё поймёт. Она поймёт. Поймёт. Поймёт. Поймёт…»
— … поймёт, — шёпотом пробормотал он, а затем его силком впихнули в комнату.
Когда кругом собрались братья, дяди и отец, Гирру уже содрогался всем телом. От страха его сознание помутилось — он успевал лишь отпихивать плечами всех, кто касался его, в редких, но необузданных вспышках гнева он начинал искрить, призывая на помощь крупицы дэ, а заодно вгрызался в руки и ноги каждого, кто приближался к нему. И рычал, рычал, как животное, брызжа слюной. Но глаза его всё ещё были завязаны, но он уже чувствовал… Она. Она здесь.
— И что же будем делать? Афродизиак?..
— Нет-нет. Он уменьшит наши шансы на успех. Да и… Ты же знаешь, как сильно он привязан к любимой сестрёнке.
— О-о. Ты думаешь, что Гирру?..
— Ну конечно. Все мужчины в Герье одинаковы. Не то что с женщиной, даже с хорошенькой фигуристой коровой…
— Только не снова! Не хочу вновь это слушать!
— Да не так и плохо…
— Просто замолчи! Давай лучше решим, что делать с ним. Думаешь, стоит сначала попробовать нам, а потом…
— Нет.