Часть 1 (1/2)

Отделение интенсивной терапии специализированной клиники жило своей жизнью. Идя в ординаторскую, я был задумчив, ибо мыслей оказалось великое множество. В четвертой лежала девочка, с которой мы ночью наплясались — она будто бы не желала жить, балансируя на самом краю, поэтому надо бы посмотреть ее семейный анамнез.<span class="footnote" id="fn_32347443_0"></span> Такие состояния очень необычны. В третьей мальчика уже можно переводить к коллегам на этаж ниже,<span class="footnote" id="fn_32347443_1"></span> пусть копают сердце до победного конца. Начинается весна — самое жаркое время у детей с крайне редкими заболеваниями, когда просто не знаешь, где бахнет.

Решив заскочить по дороге в курилку, я повернул налево. В курилке у нас висят перлы от коллег, но и не только от них. Достав сигарету и отняв у кофейного автомата стаканчик с очередным кофе, я затянулся первой, самой сладкой порцией токсичного дыма. Курить вредно, пить противно, а помирать здоровеньким жалко — старая шутка, но актуальная, конечно.

Я доктор детской реанимации в нашей клинике, куда привозят бесконечные ошибки коллег. Крайне редкие болезни очень часто начинаются с диагноза «психосоматика». Иногда этих коллег хочется просто придушить, но нельзя — в Германии запрещено врача называть нехорошими словами. Бить тоже нельзя. Хотя иногда хочется, особенно когда очередную ошибку привезут… Но тс-с-с… Сейчас перекурю и пойду думать дальше — не нравится мне это затишье. Дежурства у нас не приняты, суточные, в смысле. Но я начальник, поэтому могу остаться и на ночь, если очень нужно. Правда, лучше не оставаться, потому что, кроме пациентов, есть и свои дети, а им нужен папа.

Стоял я, курил, бездумно глядя на пустую вертолетную площадку, пока забредшая в голову мысль не достучалась до органов этого самого… мышления. Если площадка пустая, значит, вскоре кого интересного и очень срочного привезут. У нас сюрпризов типа юных лесбиянок с вагинизмом на цукини<span class="footnote" id="fn_32347443_2"></span> не бывает — если привозят, то такое, что мало не покажется.

— Влад! — кардиологи пожаловали. Они курить топают всей толпой, потому что у них практикантка завелась — мозг жует на тему курения, а много кто из экстренников дымит, как-то так повелось… А Влад — это я, сокращенное имя, значит. А полное я не скажу, из вредности, ибо с кем поведешься…<span class="footnote" id="fn_32347443_3"></span>

— Жалуйтесь, — предложил им я, тяжело вздохнув. Знаю, с чем они пришли, знаю… У ребенка прогноз сильно так себе,<span class="footnote" id="fn_32347443_4"></span> очень сильно: четырежды останавливалась малышка, и ведь десять лет всего.

— Штерн<span class="footnote" id="fn_32347443_5"></span> опять утяжеляется. — Эти щенячьи глаза означают просьбу перевести ко мне. Страшно им, и я их очень хорошо понимаю. Девочка, конечно, неизвестно как в жизни держится. Сочетанный порок,<span class="footnote" id="fn_32347443_6"></span> и оперировать нельзя, опасно очень, поэтому и сердечная недостаточность, и другие сюрпризы.

— Ладно, переводите… — я вздохнул, но они правы — у них Марьяна не выживет. — Пацана этого, Уиллиса,<span class="footnote" id="fn_32347443_7"></span> я вам отдам, есть у меня ощущение боталлова протока,<span class="footnote" id="fn_32347443_8"></span> но доказать субкомпенс…<span class="footnote" id="fn_32347443_9"></span>

— Реанимация ошибаться не умеет, — хмыкнул Дитер, глава кардиологии. — Договорились.

Кивнув друг другу, разошлись. Пока пауза, можно писать очередную часть к фанфику. Ну да, я пишу фанфики… По миру Роулинг, и это даже не тайна. Нина вон стихи публикует, Вольф каждые выходные на стрельбище… Нужно какое-то занятие, чтобы сбрасывать эмоции, нужно, иначе, по мнению нашего психиатра, просто собьет крышу. Вот я и пишу сказки, начинающиеся часто очень грустно, но заканчивающиеся всегда счастливо, потому что это же сказки. Часть из них друзья даже на немецкий перевели, чтобы детям подкладывать… И ведь работает — появляется надежда, где-то даже вера в победу. Даже когда шансов нет — появляется надежда. Значит, не зря пишу. Скорость печати у меня высокая, потому успеваю почти часть, когда за окном возникает этот звук… Его ни с чем не перепутаешь — вертолет идет на посадку, значит, надо отложить планшет и топать в направлении приемного. Если гоняли вертолет, значит, точно нам работа прилетела.

***</p>

Я, как всегда, не ошибся. Девочки-близняшки лет пяти, основной диагноз «психосоматика», а им больно, просто больно и все. Как этого можно не видеть, ну вот как?! Всех боятся. Сейчас дядя доктор успокоит маленьких солнышек. Очень удивились, кстати, тому, что они солнышки, даже переспросили. Ошибся я с возрастом, им по семь лет. Значит, надо и кардиологию подключить, особенно учитывая обморок и апноэ<span class="footnote" id="fn_32347443_10"></span> в школе. Сердечники всегда выглядят младше своих лет. Испугались они сильно, ну да это знакомо… Близняшки — значит, в один бокс, и все сам. Пока родителей не привезли, надо успокоить детей.

— Ну вот, здесь вы немножко поживете, а мы выясним, почему так больно, — улыбаюсь, глажу — как иначе, дети же. Тут спешить нельзя, у обеих суставы отечные, значит, проблема давняя и очень серьезная. Поэтому никуда не торопимся, потерять контакт с детьми очень просто, но категорически нельзя.

— Больно… — прошептала лежащая слева. Мария ее зовут, Машка, если по-русски. Но мы говорим по-немецки, что вполне логично в Германии, не правда ли?

— Вот тут больно? — Знаю я, конечно, где у вас болит, ничего особо нового в гипермобильном типе<span class="footnote" id="fn_32347443_11"></span> нет. Лучезапястные, иногда пальцы, часто еще и колени… И больно до слез. А вот отдельные коллеги читать не умеют или не любят, поэтому диагноз — «психосоматика».

— И еще тут… — прошептал ребенок, увидевший, что ей верят. Каждый раз, видя это недоверие, а потом сразу, взрывом, счастье — яркое, волшебное… Поверили, значит. Вот каждый раз не хватает зла на коллег. — Когда дышу…

— А вот доктор вас сейчас гладить будет… — На мониторе такое, что волосы дыбом. Жму кнопку оповещателя, ибо дети на грани шока, доигрались с ними, значит…

— А Луиза не может сказать. — Несмотря на то, что близнецы, но одной из них намного тяжелее. В палату вальяжно входят коллеги,<span class="footnote" id="fn_32347443_12"></span> начинаем работу…

Через час дети уже сладко спят. Кислород, провода, но зато нет боли. Это очень важно, чтобы не было боли, да. Дети не любят, когда больно, да и когда им не верят — тоже. Марта, это наша старшая медсестра, показала — прибыли родители. Пойду пугать. Раз детям не верили, значит, нужно напугать до непроизвольного мочеиспускания, ибо они должны запомнить — детям больно!

Действительно, двое самоуверенных… «Они притворяются, чтобы привлечь внимание». Ну, гады, держитесь, я вас за язык не тянул!

— А зачем им привлекать внимание? — поинтересовался я нарочито спокойным голосом. — Может быть, вы недостаточно проводите с ними времени? Не обнимаете? Или они думают, что их не любят?

Для Германии это очень серьезно — недостаточный уход за детьми может очень больно ударить по кошельку, вплоть до очень тяжелых последствий. Во-о-от, испугались, это хорошо. Продолжаем разговор.

— Мы совсем не это имели в виду! — мать детей сообразила, на что я намекаю, сразу же сдав назад. Намного проще обвинить ребенка в симуляции, чем поверить в то, что доктор может чего-то не знать и искать, искать, не сдаваясь.

— Болезнь ваших детей относится к редким…

Ну и лекция минут на сорок. Да, у меня есть на это время, потому что лучше потратить его сейчас, чем потом пытаться откачать этих маленьких котят, для которых еще не поздно. Сердца им посмотрят кардиологи, хотя я и так уже по монитору вижу, в чем дело, а это значит… Нехорошие вещи это значит, честно говоря, но тут ничего не сделаешь — если абляцию<span class="footnote" id="fn_32347443_13"></span> не выдержат, совсем плохо будет. Хорошо, что хоть это решать не мне. Вон как побелели, когда я им рассказал о том, что девочки могут «закончиться»<span class="footnote" id="fn_32347443_14"></span> от любого стресса.

Мы не используем слова, напрямую связанные со смертью, чаще всего говорим немного иносказательно, чтобы не накликать. Очень страшно накликать, на самом-то деле. Потому так и говорим… Все, тут разобрались. Дети проснутся, пустим к ним уже достаточно напуганных родителей, готовых сотрудничать. Теперь остается только ждать — будет приступ у малышек или пронесет. Они все для меня малыши, солнышки, котята… За каждого сердце болит, оттого и фанфики пишу — чтобы слить эмоции. Чтобы не выгореть. Ведь кто, кроме нас-то?

Жутко устал сегодня. Сейчас еще раз пройдусь по отделению и можно домой, где меня ждет самая любимая на свете жена и три доченьки. Обнять каждую, расспросить, похвалить… Каким бы уставшим ни был — это дети, им нужно внимание, тепло и уверенность в том, что папа есть для каждой из них. Это нормально — быть для своих детей. Ведь для пациентов я есть в любое время суток, бывает, что и посреди ночи могут дернуть, когда нужна помощь…

И любимая моя, конечно. Самое лучшее, что случилось со мной в жизни — любимая жена и наши дети… Четверть века вместе живем, а любим друг друга так же, как в самом начале… Жена моя зеленоглазая, концентрированное счастье в одном человеке… Пусть работа не всегда проста, но вот прихожу домой и просто тону в этих глазах, как и в самый первый наш день.

***</p>