Глава 1 (1/2)
…Я занимаюсь фигурным катанием уже пятнадцать лет. За эти годы я добился многого, мам. Стал чемпионом мира по фигурному катанию, добился оглушительного успеха, обрел известность… Наверное, я благодарен тебе за то, что ты отдала меня этому делу, и я буду продолжать заниматься им ради тебя. Ведь ты так любила смотреть, как я катаюсь, любила помогать мне и учить. Улыбка, сияющая на твоём лице, для меня всегда была на вес золота. Это был тот самый лучик света, та самая причина, по которой я так старался и совершенствовался, лишь бы вновь увидеть радость и счастье на твоём лице. Тебя всегда смешила моя растерянность перед выступлениями и мои нелепые падения, когда я только начинал свой путь… Но сейчас, вспоминая эти моменты, на глаза наворачиваются слёзы, а губы сами по себе расплываются в улыбке…
Впервые встав на коньки, я был не уверен получится ли у меня вообще.
«Лишнее волнение» — понимаю сейчас, ведь с таким учителем, как моя мама, я не мог не стать чемпионом. Она была идеалом и совершенством абсолютно каждого, кто хоть раз видел её выступление. Недаром её подготовительная школа фигурного катания была известна на весь мир.
Всегда, когда у меня не получалось сделать какой-либо элемент, когда череда падений выбивала меня из колеи и я впадал в отчаяние, она хмуро, но с энтузиазмом говорила:
«Представь, что лёд — это твои воспоминания. Позволь ему окунуть тебя в них, дай себе прочувствовать все пережитые эмоции. Тогда ты сам сможешь понять, как нужно двигаться. Представь, лед — твой партнер, которого нужно уважать и любить, чьи чувства должны совпадать с твоими собственными, иначе ты никогда не будешь удовлетворён своим результатом.» — Мама всегда считала, что движения, взлеты и падения на катке — отражение нас самих в тот момент. И поэтому я всегда следовал за своими чувствами. Нельзя быть безразличным, ведь тогда ты не коснешься сердец тех, кто наблюдает за тобой. Однако, не факт, что ты сам сможешь понять их.
В тот день, когда тебя не стало, моя жизнь поделилась на до и после. До глупости банально, но… Раньше я не понимал как все свои эмоции вложить в движения. Теперь же наоборот, я не знаю какие чувства испытываю, когда катаюсь.
Когда мама умерла, я стремился лишь к одному — вновь почувствовать, пройти по уже протоптанному пути. Но мне не удавалось. Раз за разом, попытка за попыткой… Я начал задумываться: «что я вообще делаю? Разве этого хотела от меня мама?» И каждый раз, в поисках ответа, я приходил в одному — я не стал тем, кем она так хотела меня видеть… В один момент всё-таки что-то изменилось. До сих пор не понимаю этого чувства, но перед глазами всегда бегала улыбка мамы, ее теплые руки и строгие наставления. Это был прорыв! Хоть какие-то ощущения и я уже был рад до беспамятства. В тот день я скакал по льду как маленький ребёнок, был бы на катке кто-то ещё, продумали бы что я сумасшедший. Но счастью видеть твою улыбку, мама — это самая лучшая награда, что может быть. Ведь даже придумывая композиции во время тренировок, я катался с закрытыми глазами, цепляясь за это чувство. Для меня это стало уже обыденностью.
Я учился, старался, отдавал себя всего этому делу… Катаясь, вкладывал душу в каждое движение. Научился быть сам с собой, мне было этого достаточно. Но, словно гром среди ясного неба, прозвучало «время работать в паре». Я не хотел этого, но понимал, что просто продолжаю стоять на одном месте. Мне нужно было что-то новое, более сложное и интересное.
И тут все пошло под откос…
Я вновь перестал чувствовать. Только теперь своих партнеров, да и себя тоже. Как можно почувствовать что-то, если другой человек катается с безразличием, либо путается в собственных эмоциях? Некоторые из них были здесь по указке. Идеальное исполнение, точность в движениях. Придраться вроде не к чему, но… я совсем их не чувствовал, не видел их души в танце. Всё было безвкусным. Были и такие, которых настолько переполняли эмоции, что они не могли с ними справиться. То заплачет, то начнет импровизировать на катке. Слишком много лишних движений, о которых даже не предупреждали. Очень сложно работать с такими людьми, они будто и не чувствуют свою ответственность перед партнером. И наши чувства совершенно точно не совпадали. Как вы могли понять, найти пару оказалось делом сложным.
И каждый раз я возвращался к одному и тому же: «достаточно ли я стараюсь? Получится ли у меня оправдать ожидания мамы, возложенные на меня?» Даже умирая, она говорила мне, что я смогу, что я стану фигуристом, каких мир еще не видел… Но сколько прошло лет… Год? Два? Семь… Семь чертовых лет я тяну руки к звезде, которую не могу сорвать с небес. Постоянно совершенствуясь, я выучил огромное количество элементов, которые могли бы расстелить предо мной красную дорожку: аксель, дупель, лутц, флип… Но смысл в этом, если до собственного идеала мне как до Луны пешком.
Я пытался делать что-то новое, открывал для себя новые горизонты. Пробовал смешивать фигурное катание и различные виды танца… Пробовал всё чаще танцевать в паре, пытаясь понять других людей, прочувствовать, но каждый раз безрезультатно.
Каждый раз мы терпели неудачу, даже выигрывая. В таких случаях, я просто понимал, что не достиг своей цели. Эти награды, якобы отражающие моё мастерство, уже полностью переполняли мой дом. Порой мне было даже просто тошно на них смотреть. Медаль, грамота, кубок — без разницы, они ничего для меня не значат. Я не понимаю своего партнера, не понимаю себя. Ничего не понимаю. Как же мне взбираться на вершину, чье подножье для меня в тумане, мама?
Перманентное чувство вины — словно веревка на шее. Ничего не получалось. Возникало ощущение, что я стану разочарованием. Фигурист, завоевавший медаль в финале Гран-При, пятикратный чемпион Южной Кореи, который не понимает, как кататься в паре…
Меня не покидало странное чувство. Даже те невнятные ощущения, что я испытывал, катаясь один, пропадали, стоило мне встать на лед в паре. И я не понимал почему. Успех мне мог только сниться, а ключом к нему могла бы стать только моя воскреснувшая мать. Что я могу сделать?! Я просто бессилен…
Очередное выступление и вновь разочарование. Я понимал, что мне не хватает именно того самого плеча, на которое можно опереться, толчка, который направит меня на верный путь и, наверное, просто близкого друга, который поймет мою истинную цель … Возможно в этом плане я был слишком привередлив и ожидал слишком много, но вдруг? Ведь я не мог сдаться на полпути, поэтому вновь и вновь устраивал отбор. Мне было необходимо выбрать партнёра. Тренер стреляет в меня молниями каждый раз, когда я сообщаю, что вновь отказался или не нашел подходящей пары.
«В этот раз я обязан выбрать кого-то, кто сможет продержаться дольше месяца…» — Каждый раз думаю я, заранее зная что это так не будет…
Большой зал, в котором нетрудно околеть, исчерченный лёд, хранящий воспоминания… Лёд, на котором проигрывали и побеждали. Холодный воздух окутывает, ласкает и заставляет дышать глубже, чтобы хоть как-то согреться, до выхода на лёд.
Вновь парень тренирует свою одиночную программу.
Мягкое вступление арфы, сопровождающееся скрипкой, похожее на шёпот фей, спустя десяток секунд, сменяется на тревожную беготню пчел в улье. Колокольчик смягчает атмосферу, звуча как капельки росы, падающие на землю.
Хёнджин любил выбирать такую музыку для своих выступлений. Она не заглушала его чувства, наоборот, помогала выразить их хоть немного, но лучше. Каждое отточенное движение, несмотря на резкость, казалось ласкающим и нежным. Он словно порхал надо льдом, аккуратно и почти бесшумно приземляясь. Его длинные черные волосы были собраны в неряшливый пучок, а выбившиеся пряди выделяли его лицо, заостряя внимание на его мягких чертах лица и загадочном взгляде.
В одиноком зале, стоя где-то в тени и не смея отвести от парня взгляд, стоял мужчина. Он наблюдал за ним, поражаясь его мастерству, зная, что парню этого было мало, что тот хотел достичь большего. Но чего? Не знал никто, кроме него самого.
Музыка стихла. Обессилевший парень переводил дыхание стоя посередине стадиона. Капельки пота стекали по вискам, волосы намокли. А в глазах стояли слезы. Быстро утирая их рукавом кофты, Хёнджин направился к скамейкам, чтобы немного передохнуть. Тогда мужчина подошёл к нему, хлопая от восторга.
— Теперь я понимаю, почему ты так не хочешь делить этот лёд с кем-то ещё. Ты захватил мое внимание вновь, хотя я сотню раз видел эту программу. Безусловно, за свою жизнь я видел программы намного сложнее этой, но я все ещё смотрю на «Танец нимфы» с замиранием сердца, — улыбнулся он, смотря на своего ученика с неподдельной гордостью.
Хёнджин смущённо улыбнулся. Тренер очень часто приходил на внеплановые тренировки парня. Он прекрасно понимал, что тот хочет побыть сам с собой, вновь попытаться почувствовать то, чего ему не хватает. Почувствовать то самое чувство свободы, которое люди чувствуют, ступая на свою сцену. Но всё-таки вот так, смотря на истинные эмоции молодого чемпиона, можно было понять, насколько усердно он работает и то, насколько ему тяжело.
— Хён… Вы мне льстите. Я сделал ошибку в первой четверке, думал упаду. Да и руку в конце держал ниже обычного…
— Главное ты знаешь о своих ошибках, а значит мы сможем над ними поработать, и ты даже не будешь ныть. Хотя твое мастерство превосходит всех, кого бы я мог предложить тебе в пару… Я бы сказал, что ты уже достиг уровня мастерства своей матери, Хёнджин, —улыбнулся тренер, довольный своим учеником, и двинулся к выходу.
Бан Кристофер Чан — знаменитый фигурист, ставший не менее знаменитым тренером, и просто хороший человек. Они с мамой были близкими друзьями, поэтому после её смерти он продолжил меня обучать. Я считал его кем-то вроде друга или родственника, чувствуя близость и доверие между нами. А как он катался — это было удивительно! Если бы он остался в спорте, мне пришлось бы попотеть, чтобы стать его соперником. Он отдавал себя с головой своему делу, но после смерти мамы, решил передавать своё мастерство детям… Клуб нуждался в тренерах, а он был разбит смертью близкой подруги и не смог в то время выступать. Может, спустя пару лет, он и хотел вернуться, но почему-то решил, что готов посвятить себя тренировкам маленьких несмышлёнышей, только что вышедших на лед, и будущих чемпионов, каким я и стал. И я благодарен ему. Если бы не Чан, многое бы осталось бы в моих мечтах, так и не воплотившихся в жизнь. Но сколько бы сил в меня не вкладывал Чан, сколько бы я сам не старался, я не мог сдать экзамен маме, экзамен самому себе…
— Ах, да… — обернувшись, вспомнил тренер. — Все, кого я выбрал провалились, да? — мой короткий кивок заставил его ухмыльнуться, — Почему я не удивлен? — казалось, он был доволен таким исходом, — Сегодня тебя просили заглянуть в школу, где работала твоя мама. Там ежегодный экзамен. Сходи, может, там будет кто-то, кто тебя заинтересует. Больше вариантов у меня нет…
— Не уверен, — выдохнул я, накидывая мастерку. — Я уже очень долгое время ищу себе подходящего партнёра и ни-че-го, — слишком разочаровано прозвучало из моих уст. Я просто не мог поверить в иное. Полтора года поисков партнёра и ничего. В чудо было поздно верить.
С каждым разом это самое «ничего» просто высасывает из меня все оставшиеся силы и надежду. Слишком часто я использую это слово. Всё меньше я верил в успех своих поисков. Время летело, а графа «Партнер» в моем досье всё ещё пустовала. В моем арсенале куча авторских одиночных номеров, но нужно было двигаться дальше, что-то менять.
— Ну, посмотрим… — загадочно улыбнулся тренер и ушел, оставляя меня наедине со своим мыслями.
После еще нескольких прогонов, я поехал домой и, уже стоя под холодным потоком воды и медленно нанося на волосы шампунь с черникой, я размышлял, стоит ли ехать на экзамен. Я не любил заглядывать в школу, где раньше учился сам и преподавала мама. Да что там, меня там не было уже больше трёх лет. Но партнер сам себя не найдет, а терпение Бан Чана велико, но не безгранично. Да и сам я не мог смириться и опустить руки, продолжая выступать одному. Поэтому быстро помывшись и накинув на себя джинсы, рубашку и пальто, я поспешил на экзамен. Лёгкий весенний ветерок придавал уверенности, да и на сердце было как-то волнительно, будто бы оно знало, что должно было произойти что-то необычное.
Когда я приехал, фигуристы уже готовились, надевая коньки и поправляя яркие и сияющие костюмы. Судьи же потихоньку приглядывались ко всем участникам, гадая, кто в этом году получит грант на обучение в лучшей Сеульской школе фигурного катания. Туда проходят лишь единицы. Чаще всего лишь один человек из пятидесяти. Мне повезло стать одним из счастливчиков лет пять-шесть назад, точно уже и не вспомню. Круглосуточно катался, день и ночь я проводил на стадионе. Вернувшись домой, я был словно легенда среди тех, с кем тренировался и общался.
Притаившись на самых последних рядах, я терпеливо ждал начала, кусая губы из-за неестественного волнения.
И вот на льду появился первый фигурист. Парень, на вид лет шестнадцати. Темные волосы и хитрые карие глаза. Словно грациозный кот, он катался изящно, плавно, но точно выполняя каждый элемент. Он был первым, но меня уже посетила мысль: «Победа должна быть его». Когда он закончил я услышал имя, которое пропустил «Ли Минхо». Ему подходило, хитрое и мягкое. Кошачье, как и он сам. Его выступление было прекрасным. Но. Всегда у меня было это «но»! Я его не почувствовал, не понял. Где в этом номере был он? Я не смог ответить… И это разочаровывало сильней всего.