Глава 100. Менталист. Часть II (1/2)

”Черт! — мысленно выругался я, начиная догадываться, откуда у меня появились голоса в голове. — И по времени совпадает… Черт, черт, черт!”

— То есть?..

— Вы правильно догадались. Жаль только, что слишком поздно. Да. Происходящее с вами — результат вашего же самостоятельного изучения окклюменции.

— В чем именно я ошибся? Эта ошибка — серьезная или нет? Что теперь со… чем мне это грозит? Можно ли это исправить? И как? — откровенно засыпал я вопросами волшебника. Мне в этот момент стало как-то совсем не до соблюдения английских манер.

— Сколько сразу вопросов! Давайте я буду отвечать на них по-порядку, а вы зададите свои вопросы после того, как я закончу. Договорились?

— Принято, — кивнул я после короткой паузы, пошедшей на обуздание нервов.

— Хорошо. Как вы, наверное, догадывались до начала изучения и уже смогли отлично прочувствовать после — практиковать окклюменцию очень полезно. Благодаря этому улучшается память, увеличивается скорость мышления, и, наконец, можно без использования волшебной палочки сопротивляться вторжению в разум. Казалось бы, с таким набором плюсов окклюменцией должны в обязательном порядке заниматься все без исключения, причем начинать чем раньше, тем лучше, не так ли? Но этого никогда не было в прошлом, ни у кого не наблюдается сейчас и никогда не будет в будущем. Почему же?

”А действительно, почему?” — мысленно согласился я.

— Причина таится в серьезных минусах, которые, как яркий пример дуализма всего сущего, проистекают из и являются естественным продолжением плюсов. И ваш случай тут весьма показателен. Можно даже сказать, академический пример того, как делать не нужно.

Итак. Начав изучать окклюменцию, вы, как и требовалось в книгах, создали в своей изначально аморфной, неструктурированной памяти некий центр. Название у него, в зависимости от того, чью вы книгу читали, может быть разное. У нас это — ”веретено”; на континенте — ”крупинка”, та, на которую нарастает жемчужина; на востоке — ”кристалл”, ”сапфир разума”; в Индии и Китае — ”стебель лотоса”. Смысл однако у всех, как вы видите, похожий. Это нечто такое, на что у вас в памяти с каждой новой тренировкой накручивается, осаждается или кристаллизуется все больше и больше воспоминаний. Воспоминаний, доступ к которым у вас — быстрый и легкий, а у чужих легилиментов — долгий и непростой.

А вот чего в книгах обычно не пишут, а если и пишут, то буквально парой слов, так как предотвратить это никак нельзя в принципе, так это о том, что упорядоченные воспоминания становятся в процессе уже немного не такими, как были до этого. В процессе структурирования они слегка искажаются. Точнее, искажаются не сами воспоминания, они, наоборот, становятся только отчетливее, а их восприятие, которое и составляет основу вашей личности. Так, вы можете прекрасно помнить нанесенную вам обиду, отчетливо помнить, что надо отомстить, но при этом не будете больше испытывать тех эмоций, которые и заставили вас подумать о мести. Можно, конечно, очень сильно обобщая, сказать, что с воспоминаний удаляется эмоциональная составляющая, и они становятся похожими на просмотр чужих в омуте памяти.

”И что?” — подумал я.

— ”Быть спокойным и рассудительным — что в этом плохого?” — наверняка хотите спросить вы. Я на это отвечу — ничего. Быть спокойным и рассудительным — это нормально и полезно, особенно человеку, облеченному силой и властью. Вот только беда в том, что чем дальше практикуется окклюменция, чем больше мыслей и воспоминаний переоценивается, ”наматывается” и закрывается щитом, тем менее эмоциональным, ”сухим” и ”холодным”, как весьма емко подобрали термин вы, становится волшебник. Из-за отсутствия учителя ваше спокойствие постепенно трансформируется в безразличие, рассудительность — в бессердечность. Трудно? Плохо? Неприятно? Это ничто по сравнению с тем, во что превращается жизнь самоучки после грани. Старые окружение, работа, налаженный быт могут показаться отвратительными. Бывшие желания потеряют свою привлекательность и остроту. Зато появятся новые, совсем неожиданные. Удовлетворение новых потребностей, учитывая область приложения ваших родовых магических даров, мгновенно станет всеобщей проблемой, со всеми вытекающими из этого последствиями. Вы понимаете, на что я намекаю?

— Э-э-э… Нет.

— Статут Секретности не рассчитан на появление очередного Мастера Смерти, повелевающего ордой нежити в центре Лондона. Да и Министерство вряд ли такому магу обрадуется.

— И как это связано с окклюменцией?

— Да вас в силу банального желания жить постараются устранить как можно скорее! Вы что, вообще ничего не поняли? — и, прочитав ответ на моем удивленном лице, волшебник тяжело вздохнул. — О, Тривеликий Гермес, дай мне сил! Вы хотя бы раз целиком-то книгу прочитали, или нашли первые упражнения и сразу же стали их делать?

”А что, можно по-другому? Сразу в список ответов сзади посмотреть, что ли? Так я не на школьной контрольной, чтобы учиться ради оценки, а не ради знаний и навыков!” — подумал я.

— Хорошо. Попробую объяснить еще раз, попроще, хотя очень сложно в пять минут уложить опыт тысяч волшебников, — помолчав, продолжил мастер окклюменции. — Вы знаете, что такое рефлекс? Это когда вы укололи палец, то для того, чтобы отдернуть руку, вам не нужно: понять, что вы укололись, выработать решение и после осознано двинуть рукой. Нет. Организм сам сделает за вас это. Желание уменьшить страдание — это вот такой же рефлекс. Однако страдания бывают не только телесные. Душевные муки приносят не меньше, а иногда и гораздо больше боли. Плюс, память устроена так, что плохое мы помним лучше и дольше, чем хорошее, воспринимающееся как должное. Вместе это приводит к тому, что при самостоятельном формировании ”веретена” оно чисто рефлекторно формируется единственно возможным, и при этом абсолютно неправильным образом. То есть — из самых неприятных воспоминаний, а не как ”патронус” — из самых лучших.

Что в этом страшного? А то, что таким образом вы неосознанно спихиваете туда, на веретено, все плохое, оставляя себе только хорошее. Но веретено — не бездна и не помойное ведро — а часть вашей памяти. Часть вас. Ну а так как после грани именно она станет доминирующей, то именно выработанные реакции на неприятные события и составят основу вашей личности. Например, сейчас вы с ужасом отнесетесь к идее разобраться с недругом путем подъема на кладбище какой-нибудь Годриковой Лощины нескольких инферналов из трупов волшебников, взяв требуемую силу из десятка-другого маггловских жертвоприношений. А после грани вам покажется это хорошим, рациональным и даже человеколюбивым решением. Например: ”не живыми же людьми рисковать, если можно отправить конструкты?”

”Ну, доля логики здесь, конечно, есть, но…” — подумал я и вздрогнул в ужасе от такой мысли. Потому, что она была не чужой, не внутреннего голоса, а стопроцентно моя.

— Чтобы такой ошибки не совершить, и нужен был учитель, а не книги. Какими бы хорошими книги ни были, но они никогда не смогут определить, что является приятным воспоминанием именно для вас, а не для среднего волшебника. Книги, непрерывно наблюдая, не заставят силой пойди вас против собственных инстинктов и рефлексов. Книги не смогут вывести вас из депрессии, обязательно образующейся в силу уменьшения базы приятных воспоминаний при правильном создании веретена.

Вы же наверняка после создания веретена почувствовали удовлетворение и душевный подъем?

Я, припомнив свои ощущения, утвердительно кивнул головой.

— А должно было быть все строго наоборот. Отдаленно похоже на воздействие дементоров. Нужно сказать, что именно поэтому в Хогвартсе нет окклюменции даже в качестве факультатива. Просто отсутствует достаточное количество учителей. Это же не трансфигурация какая-то там, или, прости Мерлин, готовка-зельеварение! Это тончайшая работа с разумом! Только двое — учитель и ученик, не больше. Поставить же даже самого опытного волшебника, но только одного, надзирать над потоком из хотя бы десятка учеников — это без всяких альтернатив превратить этот десяток в хорошие заготовки маньяков и Темных Лордов. А темные Лорды не нужны никому. Даже им самим.

И это только естественные ошибки в обучении. А бывают еще преднамеренные. Это когда ”особо одаренные”, знающие о подобных побочных последствиях, пытаются таким образом избавиться от ”неудобных” им черт характера…

”Это жопа!” — кратко подвел я итог услышанному.

— Что такое ”грань”? — после долгой паузы спросил я.

— Грань — это переломный момент в практике окклюменции, когда половина всех воспоминаний становится ”намотана на веретено”. Слово тут используется в значении ”лезвие ножа”. Происходит серьезное переосмысление жизненного опыта, в чем-то похожее на взросление. Мгновенное.

— Чем именно мне это грозит?

— При неправильно сформированном веретене? Самое простое — это кардинальные изменения в характере и темпераменте. Изменения настолько сильные, что в профессиональной литературе до сих пор спорят, считать ли это всего лишь изменением или смертью старого и последующим рождением нового. Причем идут они в два этапа. Ведь очень часто случается так, что после перехода за ”грань” воспоминания, казавшиеся до этого хорошими, перестанут быть такими и будут вообще, как ненужный мусор, выброшены прочь. Это спровоцирует очередную смену личностных целей и приоритетов, пример последствий которых я вам уже приводил.

— Вы можете проверить, как далеко мне до этой самой грани?

— Точно сказать, сколько дней, лет или тысячелетий вам осталось, я не смогу. Это так сразу сделать невозможно, нужно долгое наблюдение. А приблизительную оценку вы и сами дать в состоянии. Первая стадия — появляются ”чужие” мысли. Вторая — возможность вести диалог. Третья — у собеседника появляется имя и личность. Четвертая — ”второй в голове” начинает иногда перехватывать управление. Руки-ноги ”сами-собой” делают что-то, о чем вы даже и не думали. Ну а пятая — это уже грань. Стадию ”именования” вы прошли? Ну, того-кто-у-вас-внутри вы в разговоре уже как-то называете?

— Нет. Хотя… — усомнился я. ”Внутренний голос” давно уже не просто внутренний голос, а имя собственное.

— То есть ответ — ”да”, не так ли? Так это и не удивительно. Скорее, странно, что вы до сих пор не перешагнули грань. Видимо, у вас было очень насыщенное событиями детство.

— В смысле?

— По вашим словам, вы начали изучать окклюменцию ”давно”, но уже после поступления в школу. И при этом три-четыре года событий и впечатлений юношества не смогли превзойти воспоминания детства. Такое может быть только в том случае, если вам и ”до Хогвартса” есть что соразмерно вспомнить.

”Ну да. Или была еще одна жизнь раз в семь-восемь дольше, чем эта”.

— Хм. И что мне теперь делать? Прекратить? — спросил я.

— Что?

— Ну, изучать окллюменцию?

— Можно, но не получится. Вы одновременно не захотите, не сможете и не будете иметь причин это делать. Скорее — наоборот.

— То есть?

— Для начала, ”веретено” уже создано, все будущие мысли будут уже накручиваться на него без вашего на то внимания. Или невнимания, в этом и есть основной его смысл. Разрушить же центр, конечно, можно, но только с потерей серьезного куска памяти и личности. Причем обрежется не так, как обливиэйтом, а гораздо… рванее. Ну а остальное…

Я как-то, по случаю, поинтересовался. У магглов считается болезнью, когда в голове хотя бы один ”чужой” голос. Они, я слышал, от такого быстро сходят с ума. К чему я это говорю? А к тому, что, видимо, вы немного неточно поняли, или я не так объяснил, про стадии. Они — не переход от одной к другой, а дополнение с ростом частоты, плотности и… неадекватности. То есть, на второй стадии ”чужие” мысли не пропадают. С личностью можно вести диалог и после того, как у нее появится имя. При приближении к грани при неправильно созданном веретене ваши и не ваши мысли, действия, голоса — все это превратится в одну единую… кучу, проявляющуюся постоянно. С кажущимися неравномерностью и случайностью. Например, на новогоднем приеме в министерстве ведете вы беседу с другим волшебником, а ваша рука сама бросает в него круцио. Это чистые воспоминания дают одну оценку, преобразованные, особенно на фоне гипертрофированно эмоциональных предыдущих — другую, холодную и взвешенную. Так что вы-сейчас-вы хотите сделать его другом, а другой-вы посчитал, что — это кровный враг, с которым никаких договоров быть не может. Впечатляет картина? — спросил меня окклюмент.

”Да это просто пиздец!” — подумал я, экстраполировав нынешнее состояние в будущее с повышающим коэффициентом. Волшебник же, получив ответ в форме согласного молчания, продолжил объяснения.

— Мы, волшебники, в целом, покрепче магглов, но это не тот случай. Поэтому большинство, видя, что проявляются симптомы приближения к грани, наоборот, усиленно занимаются, стараясь как можно быстрее перебежать за. Бывают и те, кто предпочитают пустить себе бомбарду в висок…

— Ясно. Проблема серьезная. Можно ли неверно созданное ядро… починить?

— Починить? Хм-м… Какое забавное слово. Репаро, хех, использовать? Да, ”починить” я это, теоретически, могу. Однако есть несколько ”но”. Во-первых, надеюсь, вы понимаете, что исправлять неправильное гораздо сложнее, чем сделать хорошо с нуля?

— Да.

— Это хорошо. Во-вторых, с учетом запущенности случая каких-либо гарантий положительного результата, кроме того, что я приложу максимальные усилия — у меня есть моя репутация — дать я вам не смогу.

— Это хуже. Но шансы есть?

— Шансы есть. Тогда, по цене. На ”протискивание новых нитей в готовый клубок” потребуется, ориентировочно, около двух лет ритуалов.

— Двух лет? — ужаснулся я.

— Ну, не постоянно. Сеансы, в среднем, раз в три-пять дней по три часа. И, сразу предупреждаю, для таких ритуалов нужны строго определенные условия, а именно — горные, так что вам потребуется на это время перебраться в Альпы.