Глава 8. Возвращение в Хогвартс (1/2)

За всю дорогу от Хогсмида до Хогвартса — аппарировать со мной к границе щитов Снейп не захотел — мы не сказали друг дру… хм, попутчик попутчику ни единого слова. И только у самых ворот замка Снейп наконец-то разродился:

— Мистер Крэбб… — начал было он, но сразу замолчал.

— Что? — после долгой паузы не выдержал и спросил я.

— Ничего. Идите на ужин.

”Что значит, ”ничего”? Что тогда вообще начинал разговор? Всю дорогу нагнетал и нагнетал, а вместо удара или укола — пшик. Странно все это… Ни яда, ни оскорблений, ни угроз. Зельевара как будто подменили! Даже не намекнул на свое неудовольствие… Ладно. Все буду разбирать в порядке живой очереди...” — размышлял я, идя по знакомым ступеням.

Дверь в Большой зал, где сейчас собрался на ужин практически весь Хогвартс, я открывал с ощутимым внутренним трепетом. Первым делом, пока еще меня не заметили широкие массы, я упер свой взгляд в учительский стол. Уж кого-кого, а вот его обвинить в невнимательности было невозможно.

Поймав ответный пристальный серьезный взгляд директора, я напрягся и непроизвольно сделал короткий шаг назад. К двери. Дамблдор же никак (для широких масс) не прореагировал на мое появление. Совершенно правильно интерпретировав мое состояние, он лишь… добро улыбнулся мне. И даже легонько отсалютовал поднятым кубком!

Я содрогнулся. ”Сука! Будет теперь мне нервы мотать! — про себя выругался я. — Но придется терпеть... А что еще мне остается делать? Заодно поотращиваю себе толстую шкуру, а то я в последнее время веду себя как воспаленный прыщ. Слишком остро реагирую на все, что происходит со мной”, — рассудил я и опять поморщился. Поморщился потому, что в голове снова проскользнула насмешливая мысль внутреннего голоса, он же совесть: ”Ага-ага! Нас ебут, а мы крепчаем…”

Впрочем, долго стоять незамеченным мне не пришлось. Кто-то слишком сытый или особо бдительный обратил внимание на новое действующее лицо, сказал соседу, и по залу поползли ленивые перешептывания. Но это если не брать во внимание стол Хаффлпаффа. Они мое возвращение в Хогвартс встретили настоящей овацией. Меня приветствовали радостными возгласами, пожимали руки, засыпали вопросами и тут же вываливали свежие сплетни. Быстро уплотнившись, мне освободили место прямо посредине, и я, сопровождаемый пожеланиями хорошего аппетита, стал ужинать.

”Черт. А как же это, оказывается, приятно — когда тебе так непритворно рады! И никаких тебе зубодробительных комбинаций, поиска третьих-пятых смыслов в каждом слове. И своем, и чужом… Только чистые и светлые чувства! С этим ученичеством я совсем забыл про то, что может быть и так… — подумал я. — Впрочем, не следует обольщаться. Похоже, дело тут в том, что новизна ощущений от начала года, учебного года, у учеников уже успела порядком схлынуть. Все новости уже не раз рассказаны и перерассказаны, все ”мисс Х изменилась за лето” уже обсуждены, а каникулы забыты под спудом навалившейся учебной рутины. А тут — раз, и я тут такой весь из себя появляюсь. Событие!”

Пока накладывал себе еду, вокруг моего места столпился почти весь Хаффлпафф. Говорили все и сразу, перебивали друг друга, размахивали руками и вообще вели себя настолько непривычно и неприлично, что декану Спраут даже пришлось громко хмыкнуть и легонько постучать по кубку ножичком. Принимая во внимание ее недовольство, хаффлпаффцы, как всегда корректные и послушные, расселись по своим местам, оставив немедленный допрос бедного меня в руках случайно занявших соседние со мной места счастливчиков.

Отбив задаваемые вопросы: ”Где ты был? Что случилось? Расскажи как…” и кучу других похожих кратким: ”Да дайте мне хотя бы чуть-чуть поесть-то!”, я переключил окружающих в другой режим. Теперь, вместо того, чтобы расспрашивать меня, они опрокинули на меня скопом все, что произошло с ними за лето и, особенно, за осень. Я оказался просто погребен под вываленными на мою голову новостями и проблемами. Особенно — проблемами. И чем дальше я слушал, чем больше недомолвок и умолчаний переводил в факты причинно-следственной цепочки, тем хуже у меня становился аппетит и тем сильнее портилось настроение. Ибо пока я ”отдыхал”, дела в Хогвартсе кипели весьма и весьма бурно. И приятного аромата от этого бурления оказалось на редкость мало.

Для начала, пресловутое ”Золотое Трио” претерпевало очередную, появляющуюся с периодичностью в среднем раз в год, стадию совершенно внезапного раскола. Уизли-младший из-за погибшего на турнире Крама за первую неделю выпил из Поттера всю кровь, снял кожу, соскоблил мясо, а сейчас, похоже, догрызал кости.

Усугублялся раскол тем, что на этот раз очень недовольной была и цементирующая троицу Гермиона Грейнджер. Мало того, что завистливые девчонки после фееричного Святочного бала устроили ей наполовину обструкцию, наполовину — травлю (в зависимости от факультета), так еще Гарри, с удачно закончившимся далеко не для каждого чемпиона Третьим Испытанием, подложил конкретную такую свинью и лично ей. Ведь какой бы непопулярной у парней запустившей себя заучкой ни была девушка, все равно в глубине души она мечтает о принце, на роль которого вполне подойдет молодой, богатый и красивый спортсмен с мировой известностью. Ах, какие у нее, наверное, были планы на лето! ”Виктор… Болгария… Родовая библиотека Крамов…” И все это пошло прахом со смертью Крама! А виноват кто? Ясное дело, кто!

Так что бедняга Поттер, как козел отпущения, отдувался один за всех. Только и делал, что рвал на себе волосы, посыпал голову пеплом и твердил: ”это из-за меня…”, ”это моя вина…”, ”это я предложил…” и все такое прочее.

Рассказали мне и про нового профессора ЗОТИ. Ничего приятного или нового я не услышал, а детей реально было жалко. Хорошо еще, что на ужине Амбридж отсутствовала и не подошла с вполне естественным вопросом ”А где это вы, мистер Крэбб, так задержались? Занятия начались уже больше месяца назад!” (Кстати, только сейчас узнал, какой именно месяц идет. Оказалось, субъективная вечность дрессировки у Волдеморта объективно уложилась в период длиной всего лишь чуть больше пяти недель.) Впрочем, такой разговор с Амбридж, я ни на секунду не сомневаюсь, обязательно состоится. И к нему тоже нужно хорошенько подготовиться.

Ну и самая важная новость. Значок старосты носил Эрни Макмиллан. А Диггори… Седрик, как отводя глаза поведали мне хаффлпаффцы, учебу в Хогвартсе бросил. Неделю назад.

”Что за херня?” — удивился я, отставил еду в сторону и начал ”копать”.

Сбивчивые и косноязычные из-за стыда объяснения хаффлпаффцев позволили мне более-менее восстановить реальную картину всего случившегося в мое отсутствие. Когда Барти наложил Империус вместо Крама на Диггори (это, естественно, знал только я), он хоть и спас этим жизнь Седрику, в глобальном плане поменять положение дел не смог. И пока я разбирался в том, как повернулась ситуация сейчас, у меня все больше и больше крепло впечатление, что в каноне бедняге Диггори… повезло больше.

События развивались следующим образом. После того, как на проводимом в Хогвартсе, школе Магической Британии, Турнире Трех Волшебников (превратившемся из-за планов Волдеморта в турнир формата ”два англичанина против двух континенталов”) погибла мировая звезда квиддича, недовольство просто не могло не появиться. И оно — появилось. Крайнее неудовольствие. Которое, в свою очередь, не могло не трансформироваться ”под давлением мировой общественности” в требование официального разбирательства, с последующим нахождением непричастных и наказанием невиновных. Поттера на нем, по неявным слухам, защищал сам Дамблдор, а вот Седрику… На беззащитном, отданном англичанами на съедение Диггори-младшем континентальные маги отыгрались по полной.

Считать англичан рыхлыми и трусливыми тварями, готовыми по первому же окрику отдать чужаку на растерзание своего, — это глупое и опасное заблуждение. Уж чем-чем, а сплоченностью рядов перед исходящей от иностранцев угрозой они отличались везде и всегда. Причем, что характерно, в обоих мирах. Конечно, сами своих они жрали с не меньшей страстью, но вот чужакам к этому ”столу” путь был заказан. И лишь в очень редких случаях в межнациональных противостояниях они оставляли своего без дружественной поддержки или вообще — отдавали на суд чужим. И, к огромному горю всех Диггори, одним из таких стала история разбирательства случившегося на последнем этапе Турнира Трех Волшебников. Причем, вот злая ирония ситуации, начало пути к падению Седрика положили его собственные искренние… честность и благородство.

Тут нужно принять во внимание следующий нюанс. В Магической Британии после прошлой войны слова оправдания ”я был под Империусом”, благодаря не лишенной некой ”харизматичности” фигуре Люциуса Малфоя и прочих оправданных судом Дамблдора Упивающихся, теперь являлись синонимом ”я вас красиво наебал!”. Грубо, конечно, но смысл и отношение магов к таким отмазам передает очень точно. Поэтому, как только во время разбирательства всплыло оправдание именно в такой форме, немалая часть знакомых магов от семьи Диггори отвернулась сразу же. Соври Седрик что-то вроде: ”Это было так и задумано, я сделал это без всякого принуждения, чтобы победить!” — и никаких вопросов ни у кого не возникло бы. Соревнование есть соревнование, а первое место только одно, и чтобы не делить его все средства хороши. Но продолжая непреклонно честно стоять на своем, Диггори в итоге растерял последние симпатии судей, и его равнодушно бросили на съедение чужакам.

Континенталы же повели себя откровенно похабно. Руководствуясь подстегнутыми жаждой мести за все хорошее мыслями: ”не истинный виновник, так хоть какому-то англичанину навредить за все прошлое и будущее!”, они абсолютно не стеснялись в черном пиаре. ”Каждое твое слово, типичный англичанин, будет понято предельно предвзято, максимально искажено и растрезвонено на весь мир”. В итоге, к началу учебного года из Седрика Диггори магическая пресса на континенте вылепила такого монстра, что будь хоть половина всего этого правдой, даже Волдеморту было бы уместно поучиться у моего бывшего старосты. И, самое печальное, к этим историям стали прислушиваться и сами англичане…

Раздувая сенсации (частично за плату, чтобы задушить слухи о возвращении Волдеморта, частично из-за истовой любви к искусству обливания ближнего и дальнего своего вонючими помоями), даже Рита Скитер включилась в процедуру мытья костей бедняге Седрику. Младший Диггори быстро осознал много новых для себя истин. И ”…злые языки страшнее пистолета…”, и что отбиться слабому от наветов сильного просто невозможно, и что люди в большинстве своем неблагодарные и невежественные твари. Ко всему прочему, начались неприятности по работе и у Амоса Диггори, а его жену перестали приглашать в гости… что косвенно и ненавязчиво было поставлено в вину сыну. Ведь очень трудно быть изгоем. Особенно если взамен старых приятелей невозможно, в силу узости коллектива, найти новых. Нет, никто из родителей его ни в чем не обвинил, даже поддерживал, но осадочек… осадочек, как говорится, остался.

Все давление на семью Диггори и рядом не стояло с тем, какой прессинг окружения чувствовал непосредственно Седрик… Ему было хуже всех. Так ничего официально и не доказав, Аврорат выпустил его из камеры предварительного заключения как раз к началу учебного года. Седрик, ожидая от родного Хогвартса (а последний, без всяких шуток, для взрослеющих в нем детей становился в силу психологических причин настоящим домом) понимания и сочувствия, вместо этого получил смачный ”плевок в лицо”. Здесь на его многострадальную голову свалилось все и сразу.

Громковещательное презрение взрослых. И плевать, что его слова оказались подтверждены допросом с веритасерумом. Проблемы у родителей. Проигранный турнир. И разом забыто то, что Седрик два тура прошел очень неплохо. И плевать на то, что Кубок избрал его как самого-самого достойного из всех учеников Хогвартса. ”Проиграл и все тут! Неудачник! Да еще берет пример с мордредовых Упивающихся! Ату его! Ату!” — так думали приверженцы ”света”. И начали планомерную травлю. А эти самые пресловутые ”мордредовы Упивающиеся” и их дети с радостью ее поддержали, потому что точно знали, что Седрик никогда не был и не будет среди них. Потому, что не тот он человек…

То, что пришлось пережить Седрику, походило на начало Турнира у Поттера, только умноженное раз в десять, так как травлю поддерживали не только дети, но и их родители. Причем глупцы и предатели нашлись даже среди добрых и преданных ”барсуков”. Например, сильно мутил воду поттеролюбец Мэтью Барнетт. Да что там какой-то четверокурсник, если даже любимая Чжоу, под каким-то надуманным предлогом, а реально (как поведали ”лучшие подруги”) ”мне не нужен неудачник!”, и та порвала с Диггори?!

Чтобы без потерь выдержать настолько жесткий прессинг, нужно быть или бесхребетной амебой, или конченым стоиком-мазохистом. А ни тем, ни другим Седрик не был. В итоге Диггори, поссорившись с кем только можно и с кем нельзя, включая Амбридж, со скандалом покинул Хогвартс. Сейчас он, по слухам, работал на какой-то мелкой должности в отделе по контролю за волшебными существами, то есть под началом своего отца, параллельно готовясь сдать ЖАБА заочно. А ведь он так хотел стать дипломатом… Зато Упивающихся и все прочее, связанное с Волдемортом, Седрик, поверив Поттеру, теперь ненавидел просто люто. Со всем пылом максимализма молодости, потерявшей и первую любовь, и перспективы в дальнейшей карьере.

К сожалению, упорная травля Диггори ”рикошетом” не могла не задеть и остальной факультет. Который, несмотря на работу Барнетта, своего бывшего старосту… ну хотя бы пытался не травить. В итоге имелась невероятная ситуация редкого единения Гриффиндора и Слизерина: пусть и не вместе, но одновременно они мишенью своих нападок сделали студентов Хаффлпаффа. Конечно, определенных границ это не переходило. То есть — никаких Круциатусов на детях, не при живом Дамблдоре. Но все остальное — вполне. Вряд ли новое предназначение: служить эксклюзивным полигоном для отработки придумок Уизли, а также получать особо презрительное пренебрежение, причем действенное пренебрежение, от слизеринцев, для десятилетиями остававшегося в стороне от всех дрязг факультета стало радостной новостью.

К чему это все? А к тому, что зря я приписывал радость факультета от моего возвращения в школу своей невероятной харизме. Оказывается, хаффлпаффцы обрадовались мне как… защитнику!

Это был шок. Я как-то до этого не особо придавал значение оттенкам уважения ко мне на факультете. Есть оно? И хорошо. Да и свое повседневное поведение в отношении хаффлпаффцев специально особо не продумывал и не контролировал: там одного прикроешь, тут другому сопли утрешь, третьему поможешь с затыком в книге, четвертого подбодришь… Пусть внешне я был подростком, но внутренне… внутренне-то у меня нормальные реакции взрослого человека! Когда даже старшекурсники когнитивно проходили по разряду ”молодые люди”, то и отношение ко всем им было соответствующим. А ведь именно отношение определяет поведение… И как это поведение выглядело со стороны? И я еще недоумевал, ”а с чего бы это Помона и старосты навесили на меня возню с малышней?!” М-да…

Вот только все это было не стоящими внимания и благодарности мелочами (а мне есть с чем сравнивать) только с высоты (или точнее будет сказать глубины?) моих собственных проблем. А для находящегося в тяжелом положении ребенка, у которого вот эта вот мелкая проблема — самое ужасное горе всей жизни? Как с его стороны все это выглядело? Те, кого я успокаивал и угощал конфетами; те, которые теребили меня, требуя рассказов о летних приключениях; те, кто как защитное заклинание невероятной силы говорил ”я пожалуюсь нашему Винсу” (пипец, что я узнаю внезапно!)… А если припомнить историю с Уизли на первом курсе? Ага? То-то же! Вот все эти дети сейчас, по привычке, ждали от меня натурального чуда!

И ведь, что самое плохое, старшекурсники-хаффлпаффцы, на которых мое влияние в силу соотношения возрастов было меньшим, уже Хогвартс покинули! И облитый грязью Седрик, сам того не желая, лишившись авторитета на факультете перекинул большую его часть на меня. Просто потому, что больше не на кого было! Ах, как же я сейчас хотел сказать ему пару ласковых за такую подставу! Ведь обмани я ожидания этих вот детских лиц, что ”Винс сейчас дунет-плюнет, и все станет как обычно”, тогда уже мой авторитет рухнет в пропасть! Безнадежно и навсегда!

Правда, нельзя сказать, что откровенное ошизение поразило факультет полностью. Была и более спокойная реакция. Ну, Мэтью Барнетт — с ним все понятно. Он даже отсел от меня подальше. А еще держались поскованнее те, кто знал меня получше. То есть мои приятели-соседи: Эрни, Джасти, Захария и Уэйн. Нет, у них тоже в глазах была надежда, но… К их ожиданиям примешивалось и законное опасение, какими именно способами это все будет разрешено и какую цену придется за это заплатить всем тем, кто сейчас с надеждой смотрит на меня.

Долго находиться в подвешенном состоянии они не собирались. Или же за прошедший месяц сложившаяся ситуация их уже откровенно задолбала. Благодаря этому дорога к родной кровати для меня оказалась очень небыстрой. Отправив малышню в сопровождении старосты-Ханны в хаффлпаффские подземелья, бывшие соседи по спальне, придержав меня за рукав, завели меня в один из пустующих классов. Эрни поставил слабенький щит от прослушивания, Джастин с Уэйном наложили на дверь запирающие чары, а Захария обшарил палочкой все закоулки комнаты. Разговор предстоял серьезный, и случайностей никто не хотел.

— Винсент, — сразу в лоб, не став разводить церемонии, начал серьезный разговор Макмиллан. Уже одно это показывало, насколько мой одноклассник и второй староста факультета Хаффлпафф взволнован сложившейся ситуаций. — За последнее время я наслушался всяких слухов, поэтому мне нужно от тебя кое-что очень важное. Ты же помнишь, о чем мы с тобой договаривались в прошлый раз?

— Ну, если мне не изменяет память, то официального объявления, на которое мы с вами договаривались, еще не было, — решил прикинуться дурачком я.

— Винсент! — включился в разговор Джастин. — Не дури!

— Ты отлично меня понял! — взвился почти на крик всегда спокойный до чопорности хаффлпаффец.

— Понял, я понял. Так что вы от меня хотите?

— Покажи левую руку, — потребовал Эрни.

— Рука как рука, — для верности я показал им обе раскрытые ладони.

— Винс!

— Предплечье, — поправил друга более спокойный в силу своей магглорожденности, а значит и отсутствия переживших (или не переживших) войну родственников, Джастин Финч-Флетчли.

— Зачем?

— Хватит! — направил на меня палочку Макмиллан. — Закатай рукав! Сейчас же! Не заставляй меня применять силу!

— Эх, злые вы… — скорчив нарочито печальную гримасу, я расстегнул пуговицу на левом рукаве и медленно, нехотя стал задирать край мантии с рукавом вверх. А потом резко вздернул его к локтю и с нечленораздельным криком выбросил руку вперед.

Напряженные юноши непроизвольно все отшатнулись, а Джасти даже чуть не упал.

— А-а-а!!!

— Ты!

— Мордред!

— У-у-у! Моя нога!

— Ха-ха-ха, — заржал я. — Видели бы вы себя со стороны! — сквозь смех сказал я им. Спустя пару мгновений мне вторили трое других парней, а чуть позже, слегка натужно, к нам присоединился и Эрни.

— Фу-у-ух! А то я испугался, что ты уже успел сделать что-то страшное и… — начал было извиняться мой приятель, но договорить ему не дали.

— Погоди, Эрни, — перебил своего друга Джастин. — Винсент. Ты не против ответить на пару вопросов?

— Если… смогу, — выделил я голосом последнее слово.

— Спасибо, — кивнул мой одноклассник, не поняв пока подлинный смысл моей фразы. — Воскрес ли Темный Лорд?

— Без комментариев, — спокойно ответил я, и весьма показательным жестом потер свое правое предплечье, как бы намекая на надетое на него кольцо.

Улыбки у парней пропали.

— Встречался ли ты с тем, кого называют Лорд Волдеморт?

— Без комментариев.

— Говорил ли ты с ним?

— Без комментариев, — повторился я.

— Достигли ли вы какого-то соглашения?

— Без комментариев.