Глава 6. Ну, здравствуй, Азкабан (2/2)

— Хм. Видишь ли, это не совсем так. Дементоры отнюдь не питаются самыми хорошими воспоминаниями, как вам говорят на уроках в Хогвартсе. Совсем наоборот. Дементоры гасят, отбрасывают их, вытаскивая из памяти мага самые отвратительные, заставляя волшебника страдать. Именно эти муки и страдания являются их пищей, а не светлые чувства. Было бы наоборот, то, как легко догадаться, дементоры охраняли бы не самую ужасную тюрьму в мире, а маггловский парк развлечений или магазин Зонко! А заклинание Патронуса было бы для них шикарно накрытым праздничным столом! Однако, для жертвы картина практически идентичная — хороших воспоминаний нет, а плохие, похороненные глубоко в памяти, так и лезут ”на глаза”. Что же касается твоего вопроса… Для тюремщиков в замке существуют специально зачарованные помещения, где влияния дементоров практически не чувствуется. Там они и проводят все свое свободное от работы время. А во время работы у них артефакты, которые… отгоняют дементоров. Бывали… несчастные случаи, когда служащий забывал артефакт и был дементорами съ… хм, пострадал. Патронусом ведь воспользоваться нельзя, так как ни у кого (!) волшебных палочек тут нет, — пробормотал Фадж, а потом, взглянув на меня, резко бросил. — Да. Есть влияние на служащих, не смотри так. Есть. Но в этом существует и положительная сторона. Легкое давление тренирует в работающих здесь магах великолепную умственную дисциплину, привычку смотреть, видеть и помнить только хорошее, а также невероятное спокойствие. Не так ли, Джон? Вон — смотри. Он отработал в Азкабане три смены, и — жив здоров. Тем более, они знают, на что идут и за сколько они на это идут. Охранники получают тут чуть ли не как замминистра!

Дальше мы плыли молча. Встречал нас на берегу, тоже молча, всего один маг. Кивнув министру, он повел нас через приоткрытую створку калитки, расположенной в проеме заложенных камнями ворот, внутрь крепости. Туда, где меня ожидал кусочек настоящего Ада…

Узкие лестницы с неудобно высокими ступенями. Решетки, запирающие темные коридоры с камерами. Влажные, блестящие в свете редких факелов каменные стены. Холод… Тьма… Маленькие камеры-кельи, закрытые ржавыми решетками… И полубезумные, совершенно не похожие на людей, существа в лохмотьях, запертые в них.

Чтобы сделать картину совсем уж похожей на Хельхейм, по стенам поползли неприлично прихотливые и изящные для такого темного ужасного места блестящие белые узоры. Это дементоры, почуявшие свежую, полную неболи пищу, слетались на обед.

”Как это забавно… Не знающие ужасов хлада южане представляют ад очень горячим местом. А вот северяне, наоборот — ледяным…” Только долго предаваться отстраненным размышлениям мне не дали. Вскоре появился первый местный охранник, и я с отвращением и легким страхом вжался спиной в Фаджа. Конечно, для меня, как бы потомственного мага-некроманта, это материал для работы, но… Одно дело дементор, как тогда, в Хогвартсе — либо далеко, либо на поводке, и совсем другое, как сейчас — с ”лицензией на убийство”. Да и не один…

Нежить крутились очень близко вокруг нас, навевая жуть своей аурой страха и небрежными качаниями черных, рваных саванов, пока Фадж не засунул руку во внутренний карман своего щегольского жилета. Почти мгновенно дементоры разлетелись в стороны. Теперь дистанцию до нас они выдерживали приличную, но окончательно не улетали. Следили.

Ждали…

Надеялись…

Чтобы хоть как-то отвлечься от окружающей обстановки и кружащейся невдалеке вполне возможной и весьма поганой смерти, я решил расспросить надзирателя об Азкабане. Бросив взгляд на Фаджа и получив негласное разрешение, тот неохотно стал отвечать на мои вопросы. Часть он просто игнорировал, бурча ”запрещено”, на часть очень кратко отвечал. Обобщив вторую половину, я в голове построил для себя следующую модель тюрьмы.

Если смотреть сверху, то в сечении крепость имела вид треугольника. Но не того, чистого, правильного, с острыми гранями из фильма-канона, а неравностороннего. Ко всему прочему башни были неодинаковыми по форме и размерам. Две были круглыми, побольше, одна, поменьше — квадратная. Башни соединялись толстыми стенами, в которых в два ряда и были вырублены камеры для заключенных. Внутренний двор — пустовал. Квадратная башня, в которой были единственные ворота, была отведена для проживания персонала и соответствующим образом обработана. Остальной объем был отдан на откуп дементорам.

Деления на мужские и женские зоны содержания не было. Все камеры были одиночными. По суровости условий заключения камеры сильно отличались друг от друга. Для начала, те, что выходили маленькими зарешеченными окошками на море, были гораздо холоднее и сырее тех, что выходили во внутренний двор. Далее, чем выше располагалась камера, тем большее давление ауры дементоров испытывал заключенный. Ну и, наконец, чем дальше от квадратной башни находилась камера, тем чаще ее коридор посещали дементоры.

Таким образом, камеры щадящего содержания, ну, насколько это вообще возможно в такой тюрьме, располагались у самой поверхности земли и в подвалах около квадратной башни, а самого жестокого — на верхнем урезе куртины между двумя круглыми. Именно там находились камеры, предназначенные для самых страшных преступников магического мира. Именно там сидели самые именитые Упивающиеся Смертью. И именно сюда после непродолжительной экскурсии мы и пришли. Фадж явно хотел услышать от меня четкую и недвусмысленную ”подпись кровью”.

— Господа. Леди. Согласно Договору, я, министр магии Корнелиус Фадж, в сопровождении действительного представителя Палаты Лордов, лорда Крэбба, совершаю плановый ежегодный осмотр условий заключения. Есть ли у вас какие-нибудь жалобы или просьбы?

— Сдохни, Фадж! — лениво произнес хриплый женский голос. — И не ври. Я не поверю в то, что с тобой полюбоваться нашими мучениями пришел кто-то из Палаты. Все же врагов у нас там уже не осталось. Или туда стали брать кого-то вроде Уизли?

”Похоже, сводить под шумок гражданской войны личные и родовые счеты придумка отнюдь не Логана Крэбба”, — подумал я и вышел из-за спины министра вперед. Развернулся к нему лицом.

Да. Министр однозначно ждет моей речи. Что ж. Он ее получит в полном объеме. Даже в большем, чем ожидает. А пока он будет наслаждаться театром, я высыплю из кармана маяк и выполню задание Волдеморта. Так. Нужно правую, наиболее опасную руку, по-наполеоновски большим пальцем сквозь ткань мантии зацепить за пуговицу, а левую, как в придворном поклоне, спрятать за спину. И ”забыть” ее там.

— Лорд Винсент Логан Крэбб к вашим услугам, мадам.

В ответ на мое честное представление на меня со всех сторон посыпались насмешки.

— А Крэбб-то поусох на малфоевском содержании!

— Угу. А ведь я его предупреждал!

— Ха, — послышался резкий выдох из камеры у меня из-за спины. — Какого несчастного министерские крысы в этот раз, интересно, напоили обороткой?

— Хоть бы в геральдические справочники мордредовы полукровки заглянули! Крэбб!

— Он бы еще Малфоем назвался!

— Или сразу Слизерином!

— Когда мастер вернется, я буду лично пытать самозванца! — проговорила Лестрейндж из темной глубины своей камеры. А потом настолько внезапно резко прыгнула вперед, что я непроизвольно отшатнулся. Видок у нее был тот еще: нечёсаные темные патлы, землистая кожа и впалые, горящие злобным бешенством глаза.

— Ути-пути. Иди сюда, сладенький мальчик. Тетя сделает тебе очень больно! Ха-ха-ха!

— Хм… Леди Лестрейндж? Вам бы, мадам, получше следить за своим лицом и гардеробом. И кожей…

— Ты! Ты!

— Я, мадам, я, — продолжил откровенно нарываться я.

— Я думаю, не будь решеток, ты, юноша, вел бы себя совсем по-другому, — поправили меня с другой стороны.

— Пользуется, что мы заперты, как пикси в клетке.

— Не слишком ли он наглый для смертника?

— Нет. Именно поэтому и наглый. Сказать, как и терять, ему нечего, вот он и придуряется по принципу: ”Na miru i smert' krasna”.

”О. Родная речь. Значит у меня за спиной сидит Долохов”, — подумал я, набрал в грудь побольше воздуха и разразился ярким спичем.

— К огромному вашему разочарованию, господа заключенные, я настоящий Винсент Логан Крэбб. Вы наверняка назовете меня предателем, и будете совершенно неправы. Увы вам, но моя преданность никогда не принадлежала тому, кого звали Томом Реддлом! Убившемуся с концами давным-давно об лоб простого младенца! — здесь я решил сделать небольшой шажок в сторону от написанной для меня лично Волдемортом речи. Сейчас между министром и Поттером пробежала черная кошка, так что лучше лишний раз при нем этой фамилии не произносить. — А что я могу сказать неудачникам, которые сделали ставку на давно мертвого…

Хорошо вызубренная речь лилась без участия разума. А вот мысли… Мысли были заняты совсем другим: ”Учитель! Я, конечно, все понимаю, но, мать твою, Меропу, за ногу! Мне же еще потом с ними работать! Как они будут меня воспринимать? И что со мной сделают? Это тебе не как бы добренькие, хотя и среди них тоже хватает отморозков, Орденцы. У которых любовь — самая великая сила и ”не следует уподобляться Упивающимся Смертью, мальчик мой”. А эти… Эти как выйдут, так первым же делом на куски меня порвут! Поймут ли они объяснения? И успеют ли их получить? Неужели, Учитель, ты не догадался… Стоп! Уж что-что, а своих последователей Темный Лорд знает как никто другой! И их реакцию на мое посещение он предугадал, да что там предугадал — запрограммировал, лично написав мне речь. Значит — нет здесь никакой ошибки! Совсем наоборот. Это хитрый и тонкий расчет. Как и положено, Волдеморт не хочет, чтобы среди его последователей образовывались крупные фракции. Сюда же отлично ложится поручение-пощечина Люциусу учить меня политике… Ага. Это с учетом того, что я блондина после этого так и не видел! Осторожничает Лорд. Осторожничает. Не доверяет своим бывшим соратникам. Год младенцем промучился, лишь бы не рассказать своим ”друзьям” о своем возвращении.

Клятвы клятвами, но слепо доверять даже магическим и вроде бы абсолютно непреложным — глупо. Так что старым добрым ”разделяй и властвуй!” дело не испортишь. Или испортишь? Не в этом ли причина его итогового поражения в каноне?”

— …Или поверите лживым россказням дурачка-Поттера о том, что Темный Лорд воскрес? Нет! Вы так и сгниете здесь…

— Достаточно, лорд Крэбб, — прервал меня, соловьем разливающегося в полной тишине, министр. — Не стоит попусту глумиться над побежденными. Это недостойно.

”Вот что значит — матерый публичный политик! Нутром почуял возможность на ровном месте поднять пару очков репутации и безошибочно выбрал роль ”доброго полицейского”, — подумал я. — Ну и ладно. Вперед. Хорошо смеется тот, кто смеется последним!..”

— Извините, министр. Наболело. Такие вот, как эти, склонили моего отца к противоправному бунту против Министерства.

— Они уже свое получили, — довольно благосклонно кивнул мне министр, засчитав прогиб. — Лучше исполните свои обязанности.

”Внезапно. У меня есть обязанности? Хотя да, логично. Иначе зачем тут нужен представитель Палаты Лордов?” — подумал я в замешательстве.

По глазам поняв, что я не в курсе, Фадж подсказал мне:

— Согласно Соглашению, примите у них просьбы и жалобы.

— Хорошо. Согласно Соглашения, я спрашиваю у вас, мадам Лестрейндж. Есть ли у вас какие-нибудь просьбы? — Фадж на такую формулировку слегка поморщился. Видимо, что-то я сказал не так, но была эта ошибка хоть и грубой, но некритичной.

— Чтобы ты сдох поскорее! Лорд вернется! Освободит нас! И я лично выверну тебя наизнанку! — завизжала Беллатрикс, отошедшая от моего невероятно наглого поношения ее Господина.

— Увы. Данная просьба не входит в разрешенный список. Так? — я вопросительно посмотрел на министра, и тот без всяких гримас утвердительно кивнул. — У кого-нибудь еще есть пожелания?

— ”Мне бы клубники поесть с грядки”, ”а мне бы любимого гиппогрифа погладить”, ”стены родного мэнора потрогать”, ”сказку от любимого домового эльфа послушать на ночь”… — посыпались со всех заказы.

— Смешно, — сказал я. — Даже если я и выгляжу настолько идиотом, то все равно министр ничего такого не позволит. Но я… оценил шутку. Только, увы. Все это, как только освободитесь. А так, данная просьба не входит в разрешенный список.

— Ты! — опять визжала Беллатрикс. — Мерзкий предатель! Мастер вернется и покарает всех вас!

— До свидания, джентльмены, леди, — поклонился я. И, сопровождаемые в спину бессильными проклятиями, мы вчетвером покинули этаж, а вскоре и крепость.

Обратная дорога оказалась не такой легкой и приятной, как туда. Море, видно, устало быть кротким и решило немного показать свой настоящий характер. Ледяной ветер и холодные брызги воды, срывающиеся с весел, очень быстро превратили нас с министром в дрожащих от холода мокрых котят. И это с учетом того, что ближайшие волшебные палочки находились в получасе пути, а беспалочково наложить заклинание согревания ни один из нас троих не мог.

В итоге, лучше всего в дороге чувствовал себя сидящий на веслах Долиш. Он хотя бы мог согреться греблей. Зато как на ура пошла кружечка горячего чая с капелькой огневиски в кабинете Фаджа! Именно им мы запили и бутербродами закусили неприятное на вкус зелье от простуды. Кстати, не дурно́е Перечное, а какое-то более щадящее.

Придя в себя и обменявшись впечатлениями о посещении, мы вкусили от щедрот министерского буфета, и я, получив намек, засобирался по своим делам. Когда я уже было вставал, министр остановил меня совершенно неожиданной просьбой.

— Ах да, чистая формальность, — Фадж протянул мне пергамент. — Подпишите протокол посещения.

— Угу. Давайте, прочитаю, — протянул я руку взять свиток. Но не смог.

— Ах, зачем вам это, лорд Крэбб, — свиток оказался зажат в руке министра. — Я думаю, что для вас там ничего интересного нет… Вы ведь согласны, что никаких нарушений в содержании членов Палаты Лордов, осужденных на пожизненное заключение нет?

— Хм… — я серьезно посмотрел в глаза Фаджа и произнес: — Вы знаете, сейчас род Крэбб находится в настолько бедственном состоянии, что у него осталось только доброе имя. Рисковать еще и им…

— Я думаю, что скромная сумма, скажем в пятьсот…

— Вы наверное хотели сказать ”тысяча”?

— Хорошо, семьсот пятьдесят галеонов поможет роду Крэбб?..