Глава 3. Первый правильный профессор ЗОТИ (1/2)

Первые суббота и воскресенье нового учебного года были мной проведены в достаточно напряженных двойных и тройных отработках у Филча. Впереди — турнир, на завхоза упала и чуть ли не насмерть придавила гора работы, так что тут не до того, чтобы крутить носом от халявной рабсилы. Плюс ко всему, Филч, как и большинство людей, очень быстро привык к хорошему и, не получив в этот раз ежегодный ”послеканикулярный” пузырь, на меня слегка обиделся, что не могло не сказаться на его ко мне отношении. Вот и делай людям добро после этого, мда…

Для меня совершенно неожиданно после долгого рабочего уикенда на благо школы внезапно наступил понедельник. Все же, усиленно поработав, подсознательно хочется отдохнуть, а тут раз — и новая неделя. Да еще какая! Ведь пятого сентября вторым уроком у нас была первая в этом году лекция ЗОТИ. Ага. С профессором Моуди-Краучем-младшим.

Предшествующий нашему урок был у потока Слизерин-Гриффиндор, на котором, естественно, присутствовал и Поттер, Мальчик-угробивший-предмет-поклонения Барти-младшего. Из-за этого профессор Моуди выглядел слегка взвинченно. То есть, поясняю, гораздо более взвинченно, чем обычно. От полноты чувств он хромал еще сильнее, движения приобрели еще большую дерганность, а глаз в металлической глазнице вращался совершенно бешено. И урок поэтому начался сразу с места в карьер:

— Меня зовут Аластор Моуди. Когда они думают, что я их не слышу, меня называют Шизоглаз. Но я все вижу и слышу. Я слышу и вижу даже то, что вы съели за завтраком и сейчас усиленно перевариваете! Итак, тема нашего сегодняшнего занятия — Непростительные проклятья. Кто знает, почему их так называют?

В классе поднялось несколько рук. Глупо было бы ожидать, что второй по чистокровности и первый по академической разумности факультет, я имею в виду Рейвенкло, с которым у нас была сдвоенная пара, не знает, что это такое. Да и среди наших не подняли руки только Мун, Джонс, Янг и Хопкинс с Финч-Флетчли. И то непонятно, то ли не были в курсе, то ли были, но не хотели светить неположенными знаниями.

— Ты! Вот ты, — палочка Моуди указала на Эрни Макмиллана. — Почему они называются Непростительными?

— Потому, — встав с места, Эрни Макмиллан начал давать развернутый ответ, — что согласно принятому в тысяча семьсот седьмом году первым министром магии Британии Уликом Гампом закону, использование любого из этих трех заклинаний против мага на территории Магической Британии, запротоколированное по поданному иску и подтвержденное следственными действиями использование, карается безусловным пожизненным заключением в тюрьму Азкабан. Однако из этого закона есть исключение, рассмотренное и принятое полным составом Верховного Суда Визенгамот по ходатайству начальника Департамента по магическому законодательству Бартемиуса Крауча Первого в тысяча девятьсот семьдесят восьмом году. Согласно нему авроры при исполнении имеют разрешение на…

Профессора Моуди передернуло, и он грубо перебил своего ученика:

— Сядь, сынок! Слишком много слов! Ты, парень, собираешься стать во взрослой жизни судьей или адвокатом? Я ненавижу адвокатов! Слишком многие пожиратели открутились от Азкабана по вине таких вот крючкотворов, как ты! Ты! — профессор указал на рейвенкловца Энтони Гольдштейна. — Назови любое Непростительное!

— Проклятие подвластия.

— Империус! Отличный выбор, мистер Гольдштейн! Инсендио! — профессор кинул поджигающее заклинание в стопку каких-то рефератов на своем столе, после чего вытащил за хвост из своего кармана маленького пищащего белого мышонка, взятого, видимо, из комплекта лабораторных материалов Макгонагалл. — Правда, милый, да? — обратился он к классу, показывая его всем желающим. Потом направил на зверька палочку и четко произнес:

— Империо! А теперь, беги! Беги! Беги!..

И мышонок побежал. То он, повинуясь указанному палочкой направлению, дернулся было в сторону наших девочек, но те только равнодушно повели плечами, не выказав никакого испуга (сколько они таких натрансфигурировали на уроках Макгонагалл во всякую мелкую ерунду — не перечесть). Парень с Рейвенкло, к которым побежал мышь после, брезгливо выдал пытавшемуся залезть в рукав мантии грызуну смачный щелбан, отчего последний свалился с парты на пол.

— Беги, беги в огонь! — и, повинуясь безусловному к исполнению приказу, мышонок забежал в горящие бумаги. В кабинете резко запахло паленой шерстью и горелым мясом. Многие девочки отвернулись. Даже для весьма толстокожего и не толерантного магического мира такая неприкрытая и откровенная, а самое главное, бессмысленная жестокость профессора была перебором.

— Фините! Акваменти! — проговорил профессор, и огонь погас, оставив после себя тихо пищащий, полуобугленный кусочек плоти. Глядя на набухающие в глазах девочек слезы, профессор радостно произнес.

— О да, вы, наверное, думаете, что ему очень больно? Разве это боль?! Кто мне назовет следующее Непростительное? Никто? Тогда — смотрите. Проклятье Боли! Круцио!

Писк мышонка резко усилился. Подержав круцио совсем недолго, Моуди недовольно скривился и прекратил пытку.

— Знайте, обычно Пожиратели, которыми я лично заселил половину камер Азкабана, очень любят это проклятье и держат его гораздо дольше. Так. Кто следующий? Кто назовет последнее и самое Непростительное?

— Авада! — не вставая с места, в оглушительной тишине произнес я.

— Правильно, мистер Крэбб. Это проклятье Смерти! Авада Кедавра!

Короткий зеленый отрезок на мгновение связал кончик волшебной палочки учителя и подыхающего грызуна. Слабый писк затих.

— Только один человек выжил после него. Кто он — вы все отлично знаете, но он учится не в вашем классе! Теперь ты, Крэбб! Я помню тебя! Ты все еще не в Азкабане, сынок? Странно. Я думал, тебя уже посадили…

Мне после этих слов стало немного не по себе. А Барти ли это? А может быть, передо мной настоящий Моуди? Все же я уже много чего поменял в каноне, пусть и по мелочам, так, быть может, количество перешло в качество? Черт! Как проверить-то?

— Давай! Покажи, на что ты способен! Ну же!

— Что?

— Заклинания, что ты выучил. ЗОТИ! Дуэлинг!

— С кем?

— Со мной!

— Простите, профессор Моуди, но мне и прошлого раза хватило. И повторять свой печальный опыт, нападая на преподавателя и получая за это отработки, я не собираюсь.

— Как хочешь… Как хочешь… Но отработку ты у меня все же получаешь, — и, видя невысказанный вопрос в глазах студентов, пояснил: — За то, что не выполняешь указания профессора на уроке!

Мои друзья недовольно заворчали, но парой жестов я смог унять их. Согласно хаффлпаффским понятиям дружбы искать правды для меня они устали еще в прошлом году, так что ничего нового в данной ситуации не было. Тем временем Моуди оставил меня в покое и повернулся к доске.

— Запишите следующую тему нашего сегодняшнего урока…

Сама вечерняя отработка с Моуди оказалась подозрительно похожа на тренировку с Флитвиком. Просто, как только я зашел в класс, прямо с порога в меня полетел ступефай и диффиндо. Невербальные, кстати.

— Постоянная бдительность! — повторял Моуди, гоняя меня по классу. Вскоре все парты оказались поломанными и перестали меня защищать, так что некоторые невербальные режущие стали меня доставать, превращая мантию в рванину, а кожу — в покрытую синяками и глубокими ссадинами мечту экзекутора. Моуди — гад! Шкура заживет, а мантия некислых денег стоит, и репаро ее не починишь!

— Атакуй! Атакуй меня! НУ! КРУ… р-р-р! Стимулус Максима!

— Протего! Диффиндо! Диффиндо! Вербейра Сангвинум!

Плеть крови разбилась о выставленный невербально протего. Надо отметить, что даже невербальные режущие проклятья Моуди легко проходили мой протего, а мои вербальные палочковые об его простейший щит бессильно разбивались.