23. трава того не стоила /p.a. (2/2)

Хакон спит как ангел, иногда подрагивая веками и громко дыша. Эйден одновременно хочет и не хочет его будить. Вроде, нужно обрадовать, а вроде сейчас как начнет вонять…

Но выбора его Маттиас лишает, и, наверное, так оно и к лучшему.

Он приоткрывает один глаз, недоверчиво смотря на «гостя», и не спешит делиться реакцией.

— Молодой человек, вы по какому вопросу?

— Я? — Эйден точно не ожидал такого, но подыгрывает. — Да, это, говорят, с вами самый лучший секс в Вилледоре, вот я и пришел попробовать. Если вы не против, конечно.

— Ты хорош собой, но я с недавних пор, как бы сказать. Женат.

— Правда? — Колдуэллу становится все сложнее давить улыбку. — Бля, и зачем я сюда пёрся две недели…

Хакон прижимает его к себе и от души вдыхает аромат. Эйден кривится, потому что от него пахнет немытой псиной, но у стариков свои заморочки.

— Если ты думаешь, — шепчет Хакон, — что я не дам тебе пизды за то…

— Поверь, даже не заикнусь. Заслужил — всё что сделаешь. Но… ты же вроде как меня любишь?.. — жалобно спрашивает Эйден.

Хакон в последний раз от души занюхивается и отстраняется.

— Люблю. Очень люблю. У меня рука дрогнет, но я попрошу Лоан, — заговорчески произносит мужчина. У Эйдена в глазах почти неподдельный ужас.

— Нет, лучше я отсюда сразу к зомби, окей?

— Сюда иди, — Хакон часто выдыхает носом от смеха и крепко прижимает парня к себе. — Сейчас чуть полежим, и я буду тебя намывать. Долго и обстоятельно. И можешь не делать вид, что у тебя нет ран на животе.

— Ну бля… — грустит Эйден. Но ничего удивительного.

— Ты траву-то хоть нашел?

— А? Да, да, нашел. Будем с местными учёными колдовать над ней.

— Я все ещё не думаю, что это того стоило, если хочешь знать.

— Честно? Я тоже так не думаю, — Эйден млеет и лёгких поцелуев по всей голове и покрывается мурашками.

— А я говорил.

— В следующий раз я к тебе прислушаюсь.

— Следующего раза не будет.

— И ещё…

— А?

— Я где-то кольцо посеял.

— Да хуй с ним. Новое сделаю.

Эйден улыбается и подтягивается, чтобы их губы были на одном уровне. У Хакона они опять все искусанные.

Пилигрим тянется к рюкзаку и достает банку с мёдом — удивительно, думает бегун — и пальцем хватает немного, чтобы размазать по губам несчастного супруга. Хакон стоически выносит это; что за жизнь — у него было четыре (с половиной) брака, и все пассии стремятся че-то с ним сделать. Ещё спасибо, что в наше время уже нет всяких машинок для удаления волос и прочей ереси. Мед ещё можно стерпеть.

Эйден тем временем заканчивает и исключительно доволен собой.

— А поцеловать мужа не надо?

— Надо.

И Эйден его целует, чувствуя, как его притягивают к себе изо всех сил. Мед в очередной раз размазывается по их губам, и Хакон уже не так недоволен, потому что, эй, ещё вчера он не был уверен, что увидит это лицо снова.

— А теперь, — Эйден медленно отрывается от него, между их губами тянется дорожка сладкой слюны, — если я сейчас не помоюсь, то сдохну, уж прости.

— Да, тут ты прав. Сейчас организуем.

Хакон встаёт и начинает шуршать у плиты. Эйден остаётся лежать, с удовольствием вытягиваясь поудобнее. УФ-свет приятно освещает поверхности, и Эйден рад, что его впервые за последнее время так много. И чудом живые свечи тоже стараются.

Хакон заканчивает предварительные приготовления и возвращается обратно, заключая Эйдена в объятья. Пилигрим льнёт и трётся об него головой прикрыв глаза.

— Я запрещаю тебе быть пилигримом.

— Я запрещаю тебе быть бегуном, — парирует Эйден. — Ты, кстати, не думал, что у нас примерно один род деятельности? Только мне бежать нужно больше и дальше.

— Я всё-таки натравлю на тебя Лоан.

— Ладно. Только сначала ты меня трахнешь, чтобы я ушел спокойно.

— Я подумаю.

— А я-то думал, ты скучал по мне.

— Я скучал и зол, такого не может быть?

— Я тебя разжалоблю.

— Уж постарайся.