Мир (2/2)

– Да ладно уж. – довольно промурчал Паша и поцеловал Олю в губы. Арефьевой было неловко, показывать свои чувства она не привыкла и поступок мужа её смутил.

– Я тебе это припомню. – процедила она.

Время пролетело незаметно, Аришка успела изучить новые игрушки, заметно устала и клевала носом.

– Всё, моя ягодка, сейчас пойдём баиньки, не переживай.

– Оль, а торт?

– Хорошо!

Аринка с помощью родителей задула свечку на торте, и Оля направилась в спальню укладывать малышку.

– Так, мы, наверное, пойдём, сегодня смена в ночь, вы уж простите. – вежливо обратился Ломагин.

– И мы.

– А мы почему? – удивлённо спросил Витя.

– Так мы в одной бригаде, фельдшер Ушаков.

– Блин. Чот я как-то не подумал.

Коллектив подстанции ушёл, а Павел остался наедине с матерью.

– Помочь? – спросила женщина, заметив, что он убирает со стола посуду и остатки еды.

– Помогай, раз ты тут и можешь быть свободна.

– Паш, я не понимаю...

– Чего ты не понимаешь, мама?

– За что ты на меня так обозлён?

Далее последовал рассказ об отце, его трагической смерти и многом другом, что долгие годы тревожило Павла. К его собственному удивлению сегодня он оказался готов выслушать и вторую сторону.

– Мы уснули. – облегчённо сказала Оля, выходя из спальни.

– Мы тоже. – усмехнулась Марина, поправляя плед, под которым спал её уже взрослый сын.

– Кажется, я что-то пропустила... – растерянно произнесла Оля и выпила воды.

– Спасибо, Оленька. – искренне благодарила Марина, приобняв дрожащую брюнетку за плечи.

– Помирились, значит? Ну и слава Богу.

Проснувшись, Паша увидел Олю и Марину тихо воркующих за чашкой чая.

– И представляешь, я стою за закрытой дверью на лестничной клетке, а Пашка пытается открыть дверь изнутри.

– Кто-то сливает всю подноготную? – с усмешкой спросил Паша.

– Делюсь воспоминаниями.

– И много тебе слили?

– Достаточно, чтобы я начала опасаться, что Аринка закроет меня на балконе или выльет банку с краской.

– Мам, ну это несерьёзно, зачем ты Олю пугаешь?

Женщины рассмеялись и долго смотрели то друг на друга, считывая уязвимость и светлую грусть, то на балагурящего Павла, который, кажется, так и не повзрослел.