55. Поттер (2/2)

Признаться, что все эти три дня вспоминал, как Эванс попросила ее выебать. Как прошептала, что ей нравится на него смотреть.

Признаться, что она ему снится.

Джеймс попытался вдохнуть, чтобы выдавить из себя хоть какие-то слова, но у него ничего не вышло — как если бы он пытался разговаривать на выходе из отвесного пике.

— А в чем подвох? — осторожно спросил Найджел, вытягивая шею. Эванс улыбнулась ему. У Джеймса чесались руки вырвать из ее пальцев свиток и заставить Найджела сожрать его.

— Подвох в том, что эта вечеринка станет последней в твоей жизни, — заржал Бродяга, подходя ближе и вставая между ухмыляющейся Макдональд и скривившейся Анной Смит.

Кут хлопнул по плечу Ковингтона, получившего значок по наследству от Колдуэлла, шепнул ему что-то и кивнул на Эванс. Оба мерзко усмехнулись.

Джеймс злобно подумал, а не заменить ли ему одного из своих загонщиков.

Фоссет с Истбруком топтались на месте, поглядывая то друг на друга, то на Найджела, то с опаской на Джеймса.

Он скорчил такую зверскую физиономию, какую только умел.

— Я хочу, — объявил Голдстейн хорошо поставленным голосом капитана — таким же, каким обладал Джеймс.

Он отпихнул плечом Ковингтона, открывшего было рот, и выступил вперед, самодовольно ухмыляясь. Потом бесцеремонно пожирал Эванс глазами секунд двадцать — и, судя по морде, остался удовлетворен. Та оценивающе оглядела его в ответ и едва заметно дернула плечом:

— Хорошо. — По ее лицу и вежливой улыбке невозможно было понять, довольна она или нет.

— Продано, — хихикнула Макдональд. — Расходимся.

Джеймс бросил все силы на то, чтобы принять равнодушно-пренебрежительный вид.

Эванс удалось все же запихать приглашение в сумку.

Он тем временем поймал взгляд Макдональд и уставился на нее, потому что она — уже без улыбки — сжала губы и качнула головой из стороны в сторону. Джеймс прищурился, не до конца понимая, что Мэри хотела ему этим сказать.

Голдстейн громко заржал над какой-то шуткой Кута и обернулся, с превосходством посмотрев на Джеймса. Тот невозмутимо показал ему средний палец.

— Пошли жрать, — велел он парням.

— Какое жрать, Сохатый, у нас еще Минерва до обеда, — напомнил Лунатик. — Ты чего?

Бродяга громко фыркнул, как если бы знал, «чего» это он.

Пока шли до кабинета Макгонагалл, Джеймс успел напредставлять себе, как Голдстейн в следующий понедельник будет обжиматься с Эванс. Он-то своего точно не упустит, мудила сраный, это тебе не старина Найджел.

Джеймс уже три раза напомнил себе, что отец велел быть осторожным. Не бросаться громкими словами, которые, как оказалось, могут выйти боком. И не накидываться на каждого, кто косо посмотрел на Эванс.

Знал бы отец, как сложно будет выполнить его приказ.

Хотя не будь этого приказа, Джеймс прямо от класса Трэдуэлла отправился бы следом за Голдстейном и доходчиво объяснил, что трахнуть Эванс у того получится только через его труп.

На трансфигурации он поерзал на стуле, повернулся к Лунатику и попросил поменяться местами. Ремус шустро собрал манатки и перекинул на парту Джеймса. Эванс безразлично наблюдала за тем, как у нее меняется сосед.

Первые пятнадцать минут урока он молчал, слушая речь Минервы о хорошо известной ему формуле преобразования плоских поверхностей, и машинально чертил всякое на пергаменте.

Рука сама собой вывела несколько слов. Джеймс перечитал их, глянул на Эванс и, смяв клочок, сунул в карман, а сам наклонился к ней и прошептал:

— Ты правда собираешься идти с Голдстейном?

Она слегка повернула голову, и Джеймс оказался слишком близко к ее рту, чтобы и дальше продолжать мыслить ясно.

— Ну да. Я же у всех спрашивала, и он вызвался первым.

Эванс вроде как намекала, что если бы не тупил, он мог сразу указать остальным на место.

— Я тебе не позволю с ним пойти, Эванс, — заявил Джеймс, вдыхая ее запах и от этого забывая, что они сидят на уроке.

— А мне не нужно твое разрешение, Поттер, — тихо, но твердо ответила она.

— Не делай этого, Эванс, — почти беззвучно прошептал он, глядя на ее губы. — Голдстейн — не Колдуэлл, он не будет с тобой любезничать. А просто возьмет и трахнет.

— Как ты?

Эванс могла с таким же успехом размахнуться и въебать Джеймсу по роже.

За секунду до этих слов он сполз на стуле и почти коснулся ее рта.

Ему было плевать, что он собирается засосать Эванс на глазах у Макгонагалл и у всего класса.

Джеймс чуял, как по затылку потек жар, будто на него подействовали антидезиллюминационным заклятием, и пытался подобрать приличные слова, чтобы растолковать Эванс, насколько она тупая.

— Ваша личная жизнь, мистер Поттер, несомненно интереснее, чем формула Рилентроппа, — услышал он за десятки лет до сегодняшнего дня голос Минервы. — Но сейчас вам стоит продемонстрировать понимание формулы, а не ваше умение охмурять мисс Эванс.

Девки захихикали, Эйвери поржал, Эванс как обычно прикинулась целкой, Бродяга ввернул:

— Вот зря вы профессор. Умение-то баллов на тридцать потянет, а за формулу вы больше пятнадцати не дадите, — он улыбнулся краем рта. Так скалиться умел только Сириус. У Джеймса так не получалось, например.

Теперь заржали почти все. Даже Минерва выглядела уже не такой раздраженной.

Он рывком поднялся на ноги, вынул палочку и вышел к преподавательскому столу. Джеймс оглядел однокурсников, сосчитал количество парт и прикинул, какую площадь они занимают. Ярость, заполняющая легкие после слов Эванс, и возбуждение после упущенного поцелуя потекли по мышцам, в левую и правую руки. Джеймс медленно развел их в стороны, мысленно расчертив пространство на доли — так говорилось в учебнике, прочитанном еще пару лет назад, — парты со студентами остались на местах, а стены дрогнули. Он сделал нужное движение палочкой: крайние плиты каменного пола хрустнули, начали множиться и заполнять собой пустоту, оставленную разъезжающимися стенами.

Фоссет глупо раскрыл рот. Кто-то из девчонок восторженно ахнул.

Не Эванс.

Эванс просто повертела башкой по сторонам и уставилась на Джеймса. Он хотел бы увидеть в ее глазах восхищение. Хоть что-то.

Стены замерли примерно в пятнадцати футах от своего прежнего положения, и класс снова стал статичным. Поттер опустил руки и повертел палочку в руках, с ухмылкой глянув на равенкловок и дернув бровями.

Те заулыбались и похлопали.

Макгонагалл невозмутимо, как будто шестикурсники каждый день с первого раза демонстрировали на ее глазах владение сложнейшими формулами, прошлась по полу, которого на самом деле не должно было существовать здесь, и удовлетворенно притопнула каблуком.

— Двадцать баллов за превосходно выполненные чары, — объявила Минерва и ехидно добавила: — И минус двадцать баллов за неподобающее поведение на уроке. Итого ноль. Потрясающий результат, Поттер, — саркастично заключила она.

— А теперь верни все на место, засранец, — пропищал Бродяга и получил-таки десять очков штрафа от Макгонагалл за слишком длинный язык.

— Знали бы вы, профессор, — тихо протянул Сириус, и из-за удара колокола его услышал только Поттер, — что я еще умею своим длинным языком.

Джеймс машинально хохотнул и пропустил его вперед. Выходя из класса, он достал из кармана комок пергамента, разгладил и, прежде чем уничтожить, прочитал про себя:

«Я хочу пойти с тобой, Эванс».

К ужину башка раскалывалась. Хорошо, что он догадался не проводить тренировки по понедельникам.

Вечером Лунатик потащился на какое-то внеплановое собрание, а вернулся уже после отбоя. И принес дерьма, какого не ждали.

Выхлебал стакан воды залпом и выпалил:

— Вчера студентку убили.

Джеймсу показалось, что он ослышался. Кровать под ним качнулась — или ему померещилось.

— Чего? — раскрыл рот Хвост.

Бродяга отбросил книгу, которую перечитывал в десятый раз, и сел на кровати.

— В смысле? Прям насмерть убили? — задал он самый бессмысленный вопрос на свете.

Лунатик кивнул и словами пояснил:

— Угу. Прюитт сказал, тело осмотрели и нашли следы темного заклятия. Вот кого не нашли, так это убийцу. В общем, с завтрашнего дня отбой в восемь, на занятия ходим стадом и под присмотром преподавателей. А еще помните того нетопыря мордатого? Это какой-то представитель министерства, будет типа следить, чтобы никого больше не порешили.

— А имя есть у нетопыря? — настороженно спросил Джеймс. — У отца узнаю, кто такой.

— Вроде есть, но я не запомнил, — признался Лунатик, агрессивно снимая значок и бросая на тумбочку. — Завтра у Прюитта спросим.

— Вот прям следить будет, да? Один за всеми? — скептически протянул Бродяга. — А если я посрать пойду, и он станет наблюдать, как бы меня в туалете не грохнули, то все остальные без присмотра окажутся, получается?

— Да понятно, что все это сказочка для первокурсников. С другой он здесь целью, — махнул рукой Лунатик.

— Вот за кем надо последить, так это за ним, — свел брови Джеймс, перерывая чемодан в поисках невидимки.

— Может, по очереди под мантией, а? — похоже, Хвосту пришла в голову та же мысль. — Ну или я могу, когда уроков нет.

— Очень кстати, что ты сдал всего четыре СОВ, а? — добродушно ввернул Бродяга, швыряя в него пакетом Берти-Боттс.

— Кстати, а мы уже придумали, как выручить у Филча нашу карту? — Джеймс глянул на него.

Он до сих пор злился. Это ж надо было просрать карту — они ведь ее только-только закончили.

— Не смотри на меня так, — взъерепенился Сириус. — Я что, виноват, что он позвал Флитвика, и тот додумался обшарить карманы? Я же ее стер? Стер! Они никогда не поймут, как карта работает.

— Да, но мы тоже теперь не сможем ею воспользоваться, — заметил Лунатик, наконец приземляя жопу на кровать. — А сейчас она бы нам очень пригодилась. Да вот хотя бы отслеживать незнакомых людей в школе. Ведь кто-то же отправил на тот свет Дэнниса и Челси.

— Я понял, — надулся Бродяга, заваливаясь на постель прямо в ботинках. — Придумаю что-нибудь. Достану я вам карту. И в жопу засуну.

— Кому из нас? — на всякий случай поинтересовался Ремус и получил в грудь подушкой.

— Слушайте, а что вообще происходит-то? — не выдержал Джеймс, уже не слушая их и подскакивая на ноги. — У нас за полтора месяца двое убитых студентов. Такое вообще было когда-то? Почему никто не беспокоится? Почему у нас тут нет толпы авроров? Дамблдор что, совсем из ума выжил?

— Да ты никак зассал, Сохатый, — искренне удивился Бродяга. Он стер улыбку с лица и обеспокоенно уставился на него.

— Завали, — огрызнулся Джеймс. — Я не зассал. Я смогу за себя постоять. И ты сможешь. А вот Колдуэлл и Робинсон не смогли.

Сириус его понял, потому что нахмурился и притих.

Наверное, он думал о ком-то, кто не владел защитой так же хорошо, как они.

Точно так же, как Джеймс в эти минуты думал об Эванс.