46. Прюитт, Эванс и Поттер (2/2)

Феб быстро глянул на меня, рукой взялся за край кровати у моей правой коленки, другую опустил вниз, а сам наклонился — я зажмурилась — и коснулся клитора ртом.

Хватило бы и пальца, но с языком кончить оказалось еще проще. Я закусила пальцы, чтобы не издавать громких звуков. Мало ли, вдруг мама наказала миссис Кранч подслушивать под дверью.

Да ну тебя, Эванс, делать ей больше нечего в Рождество.

Я с трудом открыла глаза — свет от экрана телевизора показался слишком ярким, — и попыталась сфокусировать взгляд. Феб тоже глухо застонал, дернулся и, широко улыбнувшись с закрытыми глазами, запрокинул голову, будто напился после мучительной жажды.

Надо бы свести ноги, мелькнуло в башке, пока он не сделал еще что-нибудь подобное, и я не продала ему душу.

— Мне так нравится целовать тебя, Лили, — Фабиан открыл глаза, привел себя в порядок и поднялся с колен. Он как будто продолжал прерванный разговор.

— То есть я могу считать, что ты просто целовал меня? — Я торопливо свела ноги и напялила обратно холодные от влаги трусы и шорты.

Феб коварно ухмыльнулся и сел рядом со мной:

— Ну, можно же не уточнять, куда. Я даже руками там ни разу не коснулся, не то что членом.

Он показал мне руки и повертел ими — как в детстве, когда родители хотели убедиться, помыла ли я их с мылом.

Я, раскрыв рот, минуты две пялилась на него, как будто Феб продемонстрировал охренительный фокус. Он все это время самодовольно-снисходительно улыбался.

Хотелось громко засмеяться.

Я пару раз нервно хихикнула.

Фабиан все еще внимательно рассматривал меня, не торопясь, как непривычно неподвижную фотографию на стене.

— Так что совесть твоя чиста, Эванс. — Он вроде задумался и пожал плечами: — Ну и моя, наверное, тоже.

Тогда откуда ощущение, что Феб трахнул меня в самую душу? Я осмелилась глянуть ему в глаза. Он даже не подумал отвести их и слегка прищурился, как на солнце.

— Становится не по себе, когда ты так смотришь, — честно сказала я.

— Как — так? — Феб поднял брови. — Как будто думал о тебе несколько лет? Тебе показалось, это не тот взгляд, — вроде бы в шутку, но вполне серьезно произнес он. И продолжил пялиться. Я подавила желание протянуть руку и коснуться его колючей щеки.

— Шмэри говорила мне, что ты… ну, что я тебе нравлюсь.

— Вообще-то Шмэри пора научиться держать язык за зубами, — почти равнодушно и без злобы заметил Феб. — Иначе моя пощечина не будет последней в ее жизни. А нам, в свою очередь, пора начать слушать Мэри, она говорит правду гораздо чаще, чем мы.

У меня голова пошла кругом от мысли, что Шмэри все знает.

Как я теперь буду смотреть ей в глаза. Пожалуй, все же стоит убедить себя в том, что Фабиан просто целовал меня. И никому об этом не рассказывать.

— Все еще хочешь, чтобы я остался в Хогвартсе на будущий год?

Я как раз обдумывала, как связана осведомленность Шмэри и пощечина, которую он ей отвесил, когда Фабиан задал этот вопрос.

— А должна перестать хотеть? Ты сам сказал, что это… несколько поцелуев.

Ничего ведь не изменилось. Мне все так же нужно видеть его рядом, и я по-прежнему хочу вдыхать его запах, когда он обнимает меня перед завтраком.

Вряд ли Феб сможет это делать, когда станет преподавателем. Не принято вроде как.

— А если их будет больше, Лили? — Феб провел рукой по своему лицу и без предисловий пояснил: — Вряд ли я смогу остановиться.

Я бы испугалась — с такой решимостью он это произнес — будь на его месте кто-то другой. А Фабиана я не боялась.

— Если только ты меня не остановишь.

Из церкви на окраине города доносился звон колоколов.

Едва слышный, будто, чтобы добраться до нас, он преодолел несколько дней.

Или несколько столетий.

Таким звоном в темные века собирали на центральной площади людей.

— Хочу напомнить, что последний парень, который целовал меня после Поттера, сейчас мертв.

— Это первая попытка меня остановить? — поддел Феб. — Я же не идиот. Я не собираюсь сосаться на глазах у изумленной публики.

— А как собираешься? — ляпнула я и тут же прикусила язык. Мои слова запросто можно было принять за согласие.

— Я найду способ. — Он сцепил руки в замок между широко разведенных колен и, увидев выражение моего лица, со вздохом сказал: — Не переживай, Лили, если не захочешь, больше не буду этого делать.

Это же еще не захотеть нужно. Сложно продолжать подставлять под поцелуй щеку, когда однажды подставила губы.

Я опустила глаза и уставилась на его голени, покрытые темными волосами, и огромные ноги в носках почти вдвое больше моих.

— Я так полагаю, что Шмэри мы тоже ничего скажем.

— Шмэри сама догадается, — щелкнул языком Феб. Я отметила про себя, что он тоже начал звать ее так. Ну либо передразнивает меня. — Даю ей срок до пасхальных каникул. Но скорее всего, раньше.

— Не боишься потерять ее?

Я сама очень боялась, до ужаса, поэтому и спросила. Чтобы услышать, что Феб тоже до дрожи страшится этого. В ушах звучал только настойчивый перезвон с окраины.

На городской площади, в центре голодной вонючей толпы, под такой перезвон мое прошлое тело сожгли на костре — за колдовство и за блядство.

Фабиан вскинул подбородок, тяжело взглянул на меня и проговорил:

— Я боюсь потерять только тебя, Лили. И если для того, чтобы остаться рядом с тобой, мне придется потерять всех остальных, я это сделаю.

***</p>

Проснувшись, Джеймс почувствовал, как в ногу упирается что-то твердое.

Он привычно протянул руку за очками, но вместо них пальцы наткнулись на небольшую коробку.

— Кто-нибудь, помогите Сохатому выбраться из-под горы подарков, — услышал Джеймс ехидный голос Сириуса.

— Завали, хер собачий, — он попробовал без помощи палочки приманить очки, но спросонья получилось не с первого раза.

Джеймс огляделся, обнаружил свою палочку и отлевитировал часть коробок на середину комнаты, чтобы встать наконец с кровати.

Бродяга побросал подарки от родственников в мусорку, даже не открыв — с таким выражением лица, будто это было дерьмо в мешках.

— Тебе даже не любопытно, что там? — поинтересовался Лунатик, принимаясь за свои свертки, которых было втрое меньше, чем у Джеймса.

— Очередная хуйня с фамильным гербом, — выплюнул Сириус, зубами разрывая упаковку с подарка Джеймса. — Ох, ну ни хрена себе, — присвистнул он, вынимая выпущенное тиражом всего в сто экземпляров издание о его любимой команде «Корнуэльские гиппогрифы».

— Добыто при поддержке отца, — заметил Джеймс, довольный произведенным впечатлением. Бродягу вообще было сложно удивить.

Пока тот, плюнув на остальные подарки, завалился на постель и занялся книгой, Джеймс решил начать от подножия кровати и двигаться к изголовью.

Родители все-таки прислали ему новую модель «Серебряной стрелы», которую производители презентовали на прошлой неделе. Он мог поклясться, что еще около месяца ни у кого в Хогвартсе такой не будет.

Метла оказалась потрясающей, Бродяга даже забыл про книжку, когда Джеймс достал ее из узкой длинной коробки и осмотрел.

— Охуеть, — завистливо ляпнул Питер, а Ремус, который квиддичем интересовался исключительно с аккуратной вежливостью, оценил:

— Интересный дизайн древка.

— Вот после завтрака и опробую, — решил Джеймс, — как там их дизайн влияет на маневренность. Слышь, Бродяга, а тебе мои что прислали? Бесконечный запас маминых тарталеток, которые ты жрал горстями летом?

Он покопался в коробках, большинство из которых как всегда были полны ненужного хлама типа разноцветных перьев и вредноскопов. Отставил подальше все пакеты со съестным: не проходило ни одного праздника, чтобы ему не пытались подсунуть приворотное зелье.

— Тарталетки миссис Поттер прислала на день рождения вместе с часами, а сегодня вот, — он гордо продемонстрировал куртку и ботинки из драконьей кожи. Девки от такого писались, но Джеймсу этот стиль не нравился.

— Не подходи ко мне, — предупредил он, натягивая штаны и пытаясь сохранить серьезную мину, — я уверен, что хочу продолжать любить девушек, — Джеймс все-таки заржал и увернулся от подушки. — Вдруг увижу тебя во всех этих нарядах и трахну ненароком.

— Эванс свою трахни, — беззлобно огрызнулся Бродяга.

— А Эванс нету, она домой уехала, — хмыкнул кто-то голосом Макдональд.

Сама она стояла в дверях, одетая в старые маггловские джинсы и длинную растянутую майку. Было непривычно видеть ее в таком виде.

Интересно, а Эванс тоже так одевается, пока у родителей, невольно подумал Джеймс.

— Я в курсе, — ответил он, поднимаясь на ноги.

Хвост, до этого щеголявший в трусах и не ожидавший появления гостей, залез на свою кровать и натянул одеяло по самый подбородок.

— Да не бойся ты, — нагло бросила ему Макдональд, по-блядски оскалившись, — что бы там ни придумывали, я не набрасываюсь на парней. Во всяком случае, ты, Петтигрю, точно в безопасности. И твоя девичья честь тоже.

— Вообще-то принято стучать, когда заходишь в чужую спальню, — заметил Джеймс между прочим, хотя ему было глубоко плевать, даже если бы Мэри обнаружила их всех голыми. — Слышала о таком?

— Не, не слышала, — отмахнулась та. — Я вообще-то пришла тебе кое-что передать, но могу уйти, если вы тут такие трепетные.

Бродяга, за все время не издавший ни звука, небрежно проговорил:

— У меня есть то, что заставит тебя остаться, Мак-Мак.

— Член, что ли? — хором проговорили Лунатик и сама Макдональд. Она зыркнула на Ремуса, как будто тот не имел права угадывать такие вещи наравне с ней.

Сириус пропустил эти слова мимо ушей и показал ей «Взлет с «Корнуэльскими гиппогрифами».

Она вытаращилась на обложку и выпалила:

— Откуда она у тебя?

— Поклонница одна подарила, — ввернул Бродяга. Сука плешивая.

— Слушай, Блэк, дашь почитать, а? — Макдональд даже машинально сделала шаг к его кровати.

— Ну, если ты мне тоже что-нибудь дашь, — он посмотрел на нее, как будто хотел выебать прямо сейчас. Ну, Сириуса можно было понять. В этой майке сиськи Макдональд смотрелись еще больше, а сама она выглядела полураздетой. Джеймс начал смекать, зачем придумали школьную форму — чтобы девок трахали не так часто, как могли бы.

Она закатила глаза и язвительно велела:

— Ну и засунь ее себе в жопу, — потом повернулась к Джеймсу: — Я не сова и бесплатно не работаю, так что гони золото.

— Да я даже не знаю, что ты хочешь мне передать, — заржал он, вспарывая очередной пакет и доставая новую парадную мантию, присланную лично мадам Малкин. Мама когда-то вытащила с того света ее отца, и теперь все семейство Поттеров на каждый праздник получало по превосходному одеянию.

Макдональд сунула руку в задний карман джинсов, вытащила небольшой сплюснутый свиток и, зажав между указательным и средним пальцами, помахала им перед его носом.

— Что это? — спросил Джеймс без улыбки, хотя уже догадывался. Он успел заметить, что письмо подписано его фамилией с двумя характерными «t» — поперечные черточки у них были скошены.

— Золото, Поттер, — раздражающе повторила Макдональд, догадавшись, что он уже на крючке.

Джеймс с полминуты, прищурившись, сверлил ее взглядом, потом сделал шаг к тумбочке, рывком выдвинул ящик, сгреб монеты, которые в нем валялись вперемешку с презервативами и клочками пергамента, и высыпал в протянутую ладонь Макдональд.

Девка явно не пропадет в жизни.

Она самодовольно хмыкнула и осторожно, как мокриц лукотрусу, протянула ему пергамент.

Джеймс вытащил свиток из ее пальцев и сунул в карман брюк.

Макдональд осмотрела гору его подарков.

— Хорошо живешь, Поттер. Это все твое? Сколько же у тебя родственников?

— Только родители, — пожал плечами Джеймс, уничтожая уже открытые коробки.

— И весь чистокровный род, — ввернул Бродяга, успевший вернуться к книге. — Я вот Сохатому какой-то там племянник.

— Извращенцы, — скривилась Макдональд, взяла с тумбочки первую попавшуюся голубую шкатулку, открыла ее и присвистнула: — А у вас принято, да, дарить на Рождество всякие безделушки стоимостью как дом моего папаши? «Дорогой Джеймс, — с придыханием прочла она записку, выпавшую из шкатулки, — поздравляю тебя с Рождеством и всей душой надеюсь, что ты наденешь этот скромный…» Скромный, да? Вот прям скромный? — скептически уточнила Макдональд, разглядывая золотые запонки, и продолжила: — «... скромный презент на наше следующее свидание в Хогсмиде. Твоя Скарлетт».

Джеймс еле сдерживался, чтобы силой не выставить ее за дверь. Ему так хотелось прочесть письмо Эванс, что он почти не слушал бормотание Мэри

— Иди уже, а, — разозлился Джеймс, отнимая у нее шкатулку и письмо.

— Как красиво,— Макдональд сделала вид, что всплакнула. — Интересно, Флаффи человека специального наняла или сама сочиняла? — Значит, Скарлетт не оставила попыток привлечь его внимание. — Думаю, все-таки наняла. Ладно-ладно, ухожу, — она будто делала одолжение. — Передай Фьорд, чтобы уволила этого идиота. Я чуть не блеванула, пока читала.

И она выскочила в коридор.

Сириус секунд десять смотрел Макдональд вслед, словно раздумывал, стоит ли идти за ней, но все же остался лежать и снова исчез за книгой. Хвост боролся с хитрым бантом, который завязала на свертке его маменька, а Лунатик сосредоточенно изучал присланную отцом бутылку с каким-то снадобьем: его родители не теряли надежды помочь сыну с проблемой по мохнатой части. Джеймс ногой отодвинул короб с мятными червячками, уселся на кровать и, воровато оглядевшись, распечатал письмо от Эванс.

Там было всего несколько строчек, написанных ровным летящим почерком:

«Привет, Поттер.

Веселого Рождества.

Надеюсь, у тебя все хорошо.

У меня вот, например, просто отлично. Особенно после того, как я в поезде выдрала у Марлин половину волос…»

Здесь Джеймс обрадованно ухмыльнулся, представив, как Эванс сверкнула своими глазищами и оттаскала Маккинон за патлы — неважно, по какой причине.

Его невероятным образом возбуждала мысль, что Эванс может вцепиться ногтями кому-нибудь в морду. Он сам не отказался бы от пары царапин на спине, но Эванс, когда Джеймс трахал ее, чаще всего судорожно скребла пальцами поверхность, на которой лежала — будь то одеяло, пол или стол.

Нужно будет как-нибудь подсказать ей, что он не против.

Джеймс нетерпеливо вздохнул и продолжил читать:

«Сегодня я весь день думаю о том, как сильно хочу тебя увидеть.

И отдаться тебе.

Ужасное слово «отдаться», да? Но вроде бы в письмах не принято писать «трахаться».

В общем, ты знаешь, о чем я.

Наверное, не стоило мне уезжать.

Отправляю это письмо вместе с совой Мэри, так что заранее извиняюсь, если она возьмет деньги за доставку. Это же Мэри, ты понимаешь.

Если будут новости про суд, напиши.

Скучаю по тебе.

Эванс».

Джеймс перечитал письмо трижды, прежде чем сунуть обратно в карман.

Он постарался вообразить, как Эванс, закусывая губу, писала эти строчки. Как ее длинные волосы норовили скользнуть по пергаменту и размазать чернила.

Возможно она даже делала это перед сном и голая.

От письма пахло дождем. Джеймс подавил желание поднести пергамент к лицу и принюхаться.

У него дрожали руки — так сильно он хотел засосать Эванс в этот момент.

— Как там Эванс? — невозмутимо осведомился Бродяга.

— С чего ты взял, что это от нее? — Джеймс постарался добавить в голос безразличия.

— Ну, письмо принесла Макдональд, и ты уже минут пять как отсталый пялишься на этот клочок, — он хохотнул и кивнул на пергамент. — Там же три строчки. Не нужно быть профессором, чтобы догадаться, кто его написал. Так что там Эванс?

— Тебе будет неинтересно, — ухмыльнулся Джеймс и, быстро сложив оставшиеся подарки в кучу около кровати, принялся напяливать спортивную форму.

— Ну почему, мне очень интересно, что такого Эванс там нацарапала, что ты сохранил ее письмо.

Джеймс дернулся. Он, в самом деле, никогда не хранил письма от кого бы то ни было и, прочитав, либо сразу уничтожал, либо отправлял в мусорку. А записку Эванс машинально сунул в брюки — чтобы перечитать позже. И перечитывать, пока она не вернется. А Бродяга, псина сраная, наблюдательный, нюх у него звериный, ничего не скроешь.

— Нацарапала, что оттаскала Маккинон за волосы, пока ехали до Лондона.

— И это тебя так восхитило, что ты аж дар речи потерял, — издевательски фыркнул Сириус. — Не веди себя как мудак, Сохатый. Так и скажи, что это не мое дело. Ведь не мое же?

Джеймс ответил не сразу. Сначала неспешно нацепил наколенники, затем натянул свитер и мантию, только потом размеренно произнес:

— Прости, Бродяга, но я не хочу обсуждать Эванс.

— Ну вот, не сложно же. А то носишься с ней, как дракониха с яйцом. Все и так в курсе, что вы с ней поебываетесь, скоро совсем неинтересно станет об этом говорить.

Ему почему-то не понравилось это бродягино «поебываетесь», но он промолчал и вскинул метлу на плечо.

Выходя из спальни, Джеймс вспомнил, как Эванс умела медленно опустить ресницы, а потом взмахнуть ими и уставиться на него, вынимая душу.

В прошлом году она так не делала, наверное, все лето тренировалась.

А еще Эванс за какие-то сраные полгода отрастила волосы, сиськи и длинные тонкие пальцы. Хотя пальцы, скорее всего, всегда были такими, просто он не обращал внимания.

Ему нравилось раздевать ее, обнажая груди и тонкие плечи. Джеймс каждый раз чувствовал натянутые под кожей мышцы и выступающие ребра.

Эванс наверняка знала, насколько у нее безупречное тело, — и умела его демонстрировать.

Чего стоят только ее широко разведенные ноги тогда, в первый раз. Джеймс еще пару недель видел их — и длинные тонкие пальцы между — во сне. Сколько он ни перебирал в голове девиц, которые давали ему, не припомнил ни одной, которая сумела бы растянуть связки до упора.

В раздевалке, осмотрев как следует новую «Стрелу», Джеймс положил ее на стол и машинально провел пальцами по столешнице.

Ему так не хватало Эванс, что желание заполнить пустоту становилось удушающим.

Джеймс вспомнил, как она лежала на этом столе. Как смотрела на него потемневшими зелеными глазами. Он ни у кого больше не видел таких. Не знай он, что перманентные изменения внешности являются исключением из закона Гэмпа об элементарной трансфигурации, решил бы, что Эванс наколдовала себе эти глаза.

Впервые Джеймс захотел ее незадолго до пятнадцатого дня рождения.

Приближались пасхальные каникулы, а у него все не получалось обращаться без усилий. То рога были разного размера, то одна нога оставалась человеческой. Смотрелось жутко. Бродяга над ним ржал, правда беззлобно, а Хвосту это помогало не терять веры в себя: раз уж у Джеймса не всегда получается, то, может, и у него со временем выйдет как надо.

Один странноватый тип, целитель Мунго, рассказывал ему летом, что любое заклинание требует не только движения палочкой, но и обычной человеческой страсти. Того, что есть даже у магглов, но они не умеют этим пользоваться. Любого сильного желания. Желание владеть чем-то или кем-то подойдет, многозначительно улыбнулся целитель Брайан Лавгуд.

Джеймс тогда не понял намека и посчитал, что тот, работая с пациентами пятого этажа, тоже слегка сошел с ума. Самую малость.

Он ведь хочет превратиться. Он никогда ничего так сильно не хотел. Куда еще сильнее-то?

В день очередного полнолуния, после ухода за магическими существами им удалось улизнуть в Запретный лес, пока все жрали в Большом зале.

Бродяга швырнул сумку на пень, несколько раз глубоко вздохнул — все-таки не так давно у него стало получаться — и сделался псом.

— Слу-у-ушай, — протянул Джеймс, — у тебя член вроде как отвалился. Его нет, точно тебе говорю, — заглядывая Сириусу под брюхо и покатываясь со смеху, уверял он.

— У собак все по-другому, придурок. В следующий раз обязательно вытащу его и выебу твою ногу, — пообещал Бродяга, широко ухмыляясь. Наверное, в прошлой жизни он и правда был кобелем, раз научился первым. — Теперь ты. — Он уселся на свою сумку и внимательно стал наблюдать за Джеймсом. — М-м, нет, у тебя твои глаза, а не оленьи. Олени так не смотрят.

— Как? — с досадой огрызнулся Поттер, становясь обратно человеком.

— Ну, олени смотрят как Кассандра Плэр, когда хочет, чтобы ее отодрали, — Сириус скорчил жалобную физиономию и выкатил глаза. — А ты глядишь, как будто сам хочешь кого-нибудь отодрать.

— Если не заткнешься, — пригрозил Джеймс, — этим кем-то станешь ты. — Он агрессивно глянул на часы, словно те были виноваты в очередной неудаче. — Идем, урок через пятнадцать минут.

Питер пока даже не пытался обратиться целиком и просто наблюдал за ними.

Все трое бегом поднялись к замку в надежде успеть все-таки на обед и не сидеть всю трансфигурацию голодными.

В холле Джеймс, миновав небольшую толпу равенкловцев, зацепился за чей-то ботинок, неловко повернулся и лоб в лоб столкнулся с Эванс.

— Смотри, куда прешь… а, это ты, — он потер нос и поправил очки.

Бродяга с Хвостом задержались, чтобы выклянчить у Анны Смит с их курса эссе для Минервы и наскоро переписать хотя бы часть, пока будут запихивать в себя жратву.

Эванс потерла висок и прищурилась:

— Что, Поттер, где-то раздают мозги, и ты спешишь занять очередь?

— Если в соседней очереди будут раздавать сиськи, я тебя позову, — отбил Джеймс и выпрямился. Он был ненамного выше нее. А хотел быть намного.

— У меня свои есть, — задрала нос Эванс.

— Что-то не видно.

— Очки смени, — издевательски предложила она и обогнула его, направляясь к лестнице.

— Твои прыщи это не спасет, — сказал он ей в спину.

Эванс обернулась, ее длинные волосы, которые она совсем скоро укоротит вдвое, упали на лицо, и Джеймс видел только его половину.

— Вот и прекрати на них пялиться, Поттер. — Верхняя губа Эванс изогнулась, как будто она хотела презрительно улыбнуться, но вместо этого просто дернула острым плечом, развернулась и ушла.

И в ту самую минуту он понял, что Брайан имел в виду.

Эванс тогда, в самом деле, была плоская, вроде даже лифчик не носила, и ноги из-под юбки торчали худющие, но Джеймсу так захотелось догнать ее и прижаться к ней, что стало не по себе.

Раньше у него не вставал на однокурсниц. А Эванс сделала с ним что-то такое, отчего он почувствовал непреодолимое желание засосать ее и посмотреть, что там у нее под рубашкой. И под юбкой.

Слишком сильное желание сделать с Эванс то же, что ему позволяла делать с собой Мелисса.

Он махнул Бродяге и Хвосту, мол, идите без меня, а сам завернул за угол и захлопнул за собой дверь пустого класса.

Джеймс прикрыл глаза, глубоко вдохнул носом, задушив в себе позыв запустить руку в трусы, ощутил знакомое жжение в пальцах и в груди — и почти без труда обратился.

Он знал, что все получилось. Даже Бродяга в качестве наблюдателя не пригодился.

Лавгуд не обманул — нужно было захотеть. Возбудиться так, чтобы не осталось ничего больше, кроме этого.

Джеймс легко освоил невербальную магию еще на пятом курсе — потому что жажда оказаться с обнаженной Эванс наедине казалась нестерпимой.

И эта жажда не оставляла его по сей день.

Джеймс в раздевалке открыл глаза. Последние минут пятнадцать он сжимал край стола, чтобы вместо него не сжимать собственный член, пальцы онемели, во рту пересохло.

Нужно пойти на поле и взлететь, приказал он себе. Это должно унять голод.

А еще надо все же послать Эванс письмо, которое настрочил вчера, но утром передумал отдавать сове.

Джеймс даже раздобыл у ювелира, давнего знакомого их семьи, подарок для нее, попросив изготовить что-нибудь небольшое и изящное. Отец присылал ему достаточно золота, чтобы он смог обратиться к мистеру Вэн-Клиффу лично и убедить не сообщать об этом незначительном заказе родителям. Отец велел забыть ее и вряд ли одобрил бы.

Подвеска была крохотная — такая, чтобы Эванс спрятала ее под рубашкой. Если захочет спрятать.

Джеймс как раз размышлял, стоит ли дописать к письму пару строк, учитывая содержание утреннего послания Эванс, — например, добавить, что он с удовольствием позволит отдаться ему, когда она вернется, — но тут в дверь поскреблись.

Он в два шага пересек раздевалку и впустил взъерошенного филина, который принадлежал его семье.

— Привет, Крошшер.

Тот слегка клюнул его в щеку, здороваясь, и протянул лапу.

Джеймс, старательно отмахиваясь от тревожного предчувствия, отвязал записку, развернул и прочел:

«Суд в первый день семестра. Я заберу тебя накануне. Папа».