1. Эванс (2/2)

— Ты чего творишь?

— Обычно когда я так делаю, обязательно появляется какой-нибудь Блэк и начинает орать…

— ...про голую шмоньку, ага. Но что-то пока не видать. Может, это не так работает?

А может и так.

— Вау, Лили, у тебя… ноги голые, — восторженно-дипломатично ляпнул Прюитт, появившись из-за угла. — Это так надо? — он сунулся к уху Шмэри и заговорчески зашептал: — Что раздают? Может, позвать кого, а?

— Зачем? — на полном серьезе спросила она, а я тем временем опустила юбку.

— Тут тебе не очередь за шоколадными лягушками, — я слегка пихнула его в грудь. — Пароль скажи.

Фабиан скорчил загадочную рожу.

— Паучьи лапки.

— Самый дурацкий пароль за все мои годы в Хогвартсе, — заверила Шмэри.

— Сам придумал, — похвастался Фабиан. — А вы чего, кстати, под дверью третесь?

— Мы все просрали, — с излишним, на мой взгляд, драматизмом возвестила она. — Эванс просрала, если быть точной.

Прюитт дружил со всеми девчонками своего курса и ни с кем из них не встречался. Каждый раз он приглашал одну из них в Хогсмид, и каждая надеялась, что Фабиан на нее запал. Потом рассказывали, что он болтал всю дорогу, купил сливочного пива в «Трех метлах» и даже за руку не взял. Как по мне, это была бы лучшая прогулка, но меня Фабиан ни разу не приглашал. Зато постоянно орал через весь коридор: «Салют, лохматая!»

Я, кстати, не лохматая, с чего он это взял вообще. Может, примется за нас, когда кончатся однокурсницы.

Юбка опять развернулась и теперь моталась у колен. Фабиан запнулся и налетел на меня.

— Хватит путаться под ногами, Лили, — он погрозил пальцем как строгая тетушка. — О, Флаффи, а ты чего тут делаешь?

Флаффи звали Скарлетт Фьорд, она же вся такая… воздушная, в башке только побрякушки и поблядушки. Не знаю, как ее взяли в команду по квиддичу, возможно у них в Равенкло отбор идет по длине шеи, и тогда Флаффи одержала вполне закономерную победу.

Мы с Мэри звали ее Коко. Потому что курица и потому что кокетка. Такие, как Коко, у магглов становятся фотомоделями.

— Была у Джеймса, Эванс, — она повернулась ко мне и многозначительно застегнула верхнюю пуговицу рубашки.

— Эта информация имеет какую-то ценность лично для меня?

Я была занята юбкой и заворачиванием ее пояса. Поттера я сегодня видела только издалека. Но, кроме него, я видела еще двадцать наших однокурсников и не собиралась запоминать все, что связано с их однообразной жизнью. За лето я успела забыть, как выглядит половина из них, а вторая половина — настолько изменились, что стоило забыть их тоже.

— А вы с ним прям при всех, а? — с неподдельным сочувствием уточнила Шмэри, поднявшись на цыпочки и сунувшись к самому подбородку Коко. На ее лице нарисовалась жалость, как будто бабушка Флаффи умерла, не оставив ей ни кната, и отвращение, как будто мы обнаружили разложившийся труп этой самой бабушки. — Прям при Блэке и Петтигрю?

— О-ля-ля, — прокудахтал Фабиан, якобы облизывая кончики пальцев. — Минус двенадцать очков Равенкло, кстати, за нахождение вне своей гостиной после отбоя.

— Ну и сволочь же ты, Прюитт, — надулась Коко.

— Не обижайся, дорогая. Как иначе снимать с вас баллы, вы же там все умные и порядочные, аж страшно.

Фабиан всегда снимал или выдавал неровное количество очков. Наверное, в его некрологе когда-нибудь напишут: «Покинул нас на девяносто втором с половиной году жизни».

— Увидимся на уроках, Прюитт, — мстительно пообещала Флаффи и проплыла мимо нас к выходу.

— Увидимся на улоках, Плюитт, — передразнила Шмэри, когда портрет за Коко закрылся. Она терпеть не могла Флаффи за то, что ту взяли в команду по квиддичу, а Шмэри нет, хотя она и пробовалась каждый год. Коко играла неплохо, между прочим, но кому это интересно.

— Ну что, Шмэри, — я попыталась отвлечь ее от Флаффи и сосредоточиться на квиддиче, пока мы поднимались в спальню, — снова пойдешь на отборочные?

— А то. Без меня и речи Поттера о моей бесполезности в качестве охотника, отборочные потеряют свое очарование. Моя мамаша, пока не преставилась, всегда говорила, что настырность и умение клянчить — мое наследие. В общем-то, это единственное наследие, которое мне от нее досталось.

Я сдержала смех, чтобы никого не разбудить, и тихо прикрыла дверь.

Раздевшись, я привычно покрутилась перед зеркалом с одних трусах. Моя мама говорила, что надо запомнить себя в лучшем виде, пока я худая, грудь не обвисла, спина прямая и бока не покрылись растяжками.

— Хватит понижать мою самооценку, — пробурчала Шмэри, забираясь под одеяло.

— Отстань. Осознание собственной офигенности помогает мне игнорировать всяких… менее офигенных, но отвратительно-высокомерных куриц.

— Просто ты любишь, когда парни на тебя пялятся, Эванс. Мы все это любим.

Раньше, лет до двенадцати, когда я ловила на себе взгляд однокурсника, начинала представлять, как мы будем гулять по вечерам у озера, держаться за ручки и сидеть в Хогсмиде по выходным. За пять секунд успевала нафантазировать себе нашу жизнь вплоть до выпускного, а будь у меня больше времени, успела бы и до самой свадьбы.

Спустя пару лет до меня дошло, что большинство из них просто хотят засунуть кому-нибудь в рот свой язык и похвастаться этим в спальне. Нам этого тоже хотелось — причем скорее похвастаться, чем засунуть.

И чем длиннее очередь из мальчиков к тебе тянулась, тем проще жилось. Такие дела.

А про хорошие оценки и баллы для факультета пусть рассказывают дурочкам с первого курса, они охотно верят. Я тоже такой была.