Трусы́ не предлагаю (1/2)
Два года назад</p>
— Хёнджин-а, зачем тебе жить в общежитии и делить с кем-то комнату? — говорит женщина, обращаясь к сидящему на заднем сидении чёрной Audi A8 сыну. — Мало того, что мы позволили тебе учиться в Сеульском университете вместо того, чтобы поехать за границу, так ты ещё и заполнил документы на заселение в это захолустье. Даже не удосужился нам сообщить. Слово родителей для тебя ничего не значит?
— Я не сказал, потому что твоя реакция была бы такой же, — нахмурился парень и зыркнул на салонное зеркало заднего вида, в котором можно было увидеть сведённые к переносице брови статного мужчины.
Он сидел за рулём и смотрел лишь вперёд, слушал, как его жена спорит с сыном, хотя машина стояла на месте возле ворот общежития.
— Зачем ты упрямишься? Иди в комендантскую и скажи, что не будешь заселяться, — не унимается госпожа Хван и разворачивается лицом к парню, который нервно сдирает кожу вокруг ногтя на большом пальце, время от времени прикусывает щеку изнутри и смотрит себе под ноги.
Хёнджин волнуется, боится возражать родителям, но продолжает, ибо устал притворяться, что в их семье всё хорошо. Когда-то он обязательно напишет стих о том, как сильно хотелось сбежать из той машины, как синьно хотел отдохнуть и забыть о постоянном контроле.
Невыносимо.
— Я же волнуюсь о тебе, забочусь! — говорит женщина.
Забота? Если держать человека в маленькой клетке, что построена из собственных мечтаний, хотелок, желаний и не выпускать его в мир целых восемнадцать лет называют «заботой», то мать Хёнджин отлично справляется. Даже слишком. А отец поддерживает…своим молчанием. Он бездействует, а у этого тоже есть последствия.
— Мам, я хочу сам жить.
— Ты не будешь сам, — выделяет последнее слово, — тебя с незнакомцем каким-то поселят!
— Мам, я не хочу быть с вами, я уже не маленький мальчик.
— Ты всегда будешь для меня таким. Я твоя мать и я волнуюсь.
— Мне уже давно не пять лет, я могу за себя отвечать.
— Ты по-прежнему ребёнок, просто останься с нами.
Бесполезно. Бес-по-лез-но.
Хёнджин решает закончить этот бессмысленный разговор, который ни к чему не приведёт, ведь отступать он уже не собирается.
Парень громко вздыхает и открывает заднюю дверь машины. Он хватает свой чёрный рюкзак за лямку и выходит под громкие крики матери с просьбой остановиться. Отец же опять молчит и лишь лениво поворачивает голову в сторону отдаляющегося от них сына. Госпожа Хван выбегла следом, громко грюкнув дверью, и просила не делать глупостей, кричала во весь голос парню вслед. На это обратили внимание все прохожие и студенты, которые тянули свои чемоданы в здание или те, кто уже расположился и вышел рассмотреть территорию вокруг.
Одним из таких людей был будущий сосед Хёнджина — Хан Джисон. Парень толкнул входную дверь от себя и вышел из общежития. Он выглядел расслабленным: ветер легонько развивал каштановые волосы, а из его ушей свисали белые провода от наушников. Руки грелись в карманах серого худи, а лёгкая улыбка на лице показывала, что тот в приподнятом настроении. Джисон не успел услышать всех криком и фраз от обезумевшей женщины, что стояла возле чёрного автомобиля за воротами и махала руками, тыкая пальцем в отдаляющуюся спину угрюмого парня. Хан услышал только последние слова:
— Хван Хёнджин, ты ещё пожалеешь об этом! — на последок бросила госпожа Хван и обернулась к своему мужу.
Мужчина до сих пор сидел в салоне и, немного приоткрыв окно, промямлил тихое:
— Оставь его, пусть идёт.
Джисон вытащил правый наушник и остановился, не понимая, что происходит. Через несколько секунд тот самый парень, на которого орали, пулей прошёл возле Хана и дерзко потянул на себя дверь, буквально забегая в здание общежития. Затем та чёрная машина уехала, а люди вокруг стали шептаться.
«Он из старших курсов?»
Промелькнуло в мыслях остолбеневшего парня. Он узнал правду только тогда, когда вернулся с прогулки в свою новую комнату и заметил того самого парня, который небрежно бросил свой рюкзак на пустую кровать и обернулся на шум открывающейся двери.
— Привет, — заговорил тот, — теперь мы соседи, я Хван Хёнджин.
— П-привет, я Хан Джисон, — махнул рукой. — А у тебя вещей с собой нет?
На это Хван лишь пожал плечами и сел на край кровати.
— Может, — тихо начинает госпожа Хан, сидя на лавочке в парке вместе с Хёнджином, — Джисон сам вернётся? Найдёт выход и придёт. Точно.
Солнце уже готовилось зайти за горизонт. К вечеру небо избавилось практически от всех грозных туч. Оно очистилось, скинуло с себя серость, грусть и слёзы. Что не скажешь об этих двоих, отчаявшихся людях, которые с тоской наблюдают за постепенно угасающим огненным шаром. Уличные фонари давно включились, как и неоновые вывески различных магазинчиков, кафешек, ресторанов. Мирно прогуливающихся людей стало намного больше. Кто-то просто гуляет с собакой в полном одиночестве, а кто-то держиться за руки со своей второй половинкой и шагает куда-то вперёд, не зная куда.
Сейчас погода прекрасна: свежий воздух, которым хочется заполнить лёгкие настолько, чтобы хватило на всю жизнь. Шелест листьев, что успокаивает, снижает уровень стресса до минимума. Руки так и тянутся, чтобы записать этот чудесный звук природы на старую кассету и переслушивать, когда накроет волной страха. Это намного атмосфернее, чем просто забить в поисковике YouTube «расслабляющие звуки»
Даже смех прохожих кажется каким-то другим в это время, комфортным. Какая-то девушка уже несколько минут разговаривает по телефону, стоя возле уличного фонаря. Она так заливисто смеётся, когда голос из мобильного что-то ей говорит.
Телефон.
Несколько часов подряд мобильный Хвана покоится в его кармане. Выключенный. Он достаёт его, но не решается включить, просто сидит, опустив голову вниз, и поглаживает свой зелёный чехол. Женщина замечает сомнения парня и решает наконец-то заговорить об этом.
— Поговори с ним, — подаёт голос, смотря прямо вперёд, а Хёнджин удивлённо хлопает глазами, уставившись на её лицо.
— Что?
— Не заставляй отца волноваться, — она повернула голову к парню и мягко улыбнулась. — Я не знаю, что произошло и не имею права вмешиваться в чужие дела, поэтому не буду заставлять или навязывать.
— Верно, вы не знаете.
Лицо Хвана так прекрасно, будто сам Бог своими руками лепил из мягкой, нежной глины. Ровная, сияющая кожа, аккуратный нос и пухлые губы. Красивый разрез глаз и не менее привлекательный, напоминающий карамель, цвет, а также родинка. Совсем маленькая, прямо под глазом. Такое чувство, что Всевышний с улыбкой творил эту красоту, а затем внезапно решил добавить что-то экстримальное, изюминку, значение которой люди на земле не приветствуют.
«Человек с родинкой под глазом рождён для того, чтобы плакать, лить слёзы».
Именно так тлумачат эту изюминку.
Хёнджин никогда не верил во что-то подобное, но иногда в голове проскальзывала мысль о том, что это не так уж и бессмысленно. Это «иногда» случалось слишком часто за последние два года. Когда он сидел как угрюмая тучка, наполненная дождём, укутывался в своё строгое тёмно-синее клетчатое одеяло и проливал слёзы, задумываясь над тем, правильно ли живёт, терпя всё это.
«У тебя не может быть своих планов, сегодня мы идём на мероприятие».
«Никогда не надевай эту убогую рубашку, она тебе не к лицу».
«Не смей грубить этим важным людям или говорить с ними неформально».
«Соответствуй».
«Подойди поближе к той девушке, заговори ей зубы».
«Перестань пропадать где попало с этим своим Хан Джисоном».
«У нас деловая встреча в понедельник, не ешь ничего, соблюдай фигуру, оставайся стройным».
«Поход в кинотеатр с другом? Пустая трата времени, займись чем-то более полезным».
Продолжать не стоит, ведь можно сутками проговаривать подобные фразы, которые врезаются в голову Хёнджина до сих пор. Может ли вообще кто-то его понять? Возможно, но только люди, что пережили что-то подобное.
— Вы не знаете, — тихо шепчет Хван.
— Что-то очень ужасное или обычная ссора, — произносит мать Джисона, — совсем не важно, ведь, если это ранило, значит останется шрам, который будет с тобой на протяжении всей жизни. Просто сделай правильный выбор, чтобы потом не жалеть. Сделай всё, чтобы не повесить на себя ярлык «беглец». Не убегай, не скрывайся, реши всё словами и просто поговори.
— Нет сил разговаривать, — отрицательно махает головой, хмуря брови, — если бы это только помогало.
— Тебя же это тоже мучает, чувство тревоги. Ты тоже переживаешь и не хочешь нормально общаться с родными. Я именно тот человек, который скажет «я понимаю» и не солжёт. Со мной что-то похожее было. Это невыносимо, когда ты понимаешь, что хочешь нормально проводить время с родителями, как и все остальные, нормальные люди, но, что-то пошло не так. Обида на себя, счастливых людей вокруг. Даже зависть, — легко усмехается женщина, поглаживая парня по спине.
— Да, я тоже привязан к ним и узел был слишком тугим, но сейчас я ослабил его, — махает головой и наконец-то поднимает наполненные грустью глаза вверх. — Просто нужно переждать, я смогу. Время всё решит, а не пустые разговоры.
***</p>
Щекастый и Минхо сидят на полу в доме Чонина и слышат разговор с улицы, точнее, пытаются услышать. Но до ушей доносятся только обрывки. Парниша обещал объяснить всю сложившуюся ситуацию своей бабушке и парни надеялись, что их примут, если даже нехотя, но позволят остаться и переночевать.
Джисон стучит обеими ладонями себе по коленям от нервов и спустя какое-то время темноволосому это начало действовать на нервы.
— Прекрати, — полушёпотом произнёс Мин, а затем положил свою руку поверх руки Хана.
— Почему они так долго?
— Не могу сказать, не умею видеть через стены, — саркастично произносит Минхо, который по-прежнему держит руку щекастого на его коленке.
В этот момент входные двери со скрипом открываются и внутрь заходит Чонин с корзиной, наполненной разлычными ягодами, а за ним и бабушка с ведром, на половину заполненым грязными от почвы грибами.
Парни моментально подскакивают на ноги и кланяются, в унисон произнося приветствие.
— Бо-о-жечки, — протянула бабушка, рассматривая растерянных детишек, — здравствуйте.
Женщина была довольно обычной: не худая, но и не толстая, примерно среднего роста. Чонин на голову выше, чем она. Всё лицо и руки покрыты морщинами, волосы полностью поседели. На ней надеты широкие удобные штаны и тёплый бордовый свитер. Бабуля, как бабуля, в городе тоже такие есть.
— Присаживайтесь, — махает рукой и направляется в сторону парней, которые послушно опускаются на пол. — Внучок уже мне всё объяснил, если вам и правда некуда пойти, то можете остаться, — дружелюбно улыбнулась женщина осторожно присаживаясь напротив.
— Спасибо большое, — благодарит Минхо и снова склоняет голову, вызывая у бабушки тихий смех.
— Да ничего, у нас тут очень большой лес, огромная территория, люди постоянно ходят на прогулки и ночуют в горах. Любят же подвергать себя опасности, я не понимаю такого. Ровно на жопе не сидиться дома, все идут, как это по молодёжном у вас называется…кем-кемптинг или альпупизм.
— Ба, кемпинг и альпинизм, — исправляет Чонин.
— Та да, я не разбираюсь в этих ваших пупизмах. Совсем не удивительно, что кто-то в итоге заблудился, — спокойно рассказывает бабушка.
Но затем она начинает оглядывать парней и замечает их грязную одежду. Сложно на самом деле не обратить на это внимание. Руки и лицо то они умыли, а джисоново худи и кофта Минхо до сих пор держат в себе лесную почву.
Женщина резко поворачивается к Чонину, который по-прежнему стоит с плетеной корзинкой в руках, и грубо выдаёт:
— У тебя нет одежды? Разве не видишь, что гостям нужно переодеться? Только посмотри какие грязные сидят. Разве я так тебя воспитывала?
Это она ещё не знала, что черноволосый приколист от Бога. Пранкер накормил этих уважаемых гостей какими-то непонятными сушёными корнями. Сам он их не пробовал, да и на мешке не было написано ничего, он забыл наклеить напоминалку, когда складывал готовые корешки. Мало того, они явно сделаны не в этом году и это ещё удивительно, что там не завелась какая-то мошкара или моль, которую никак не вывести. Приходится потом выкидывать полностью всё. Если бабуля прознает, то можно будет сразу звонить в похоронное бюро и заказывать себе местечко.
Она очень любит принимать гостей, ибо новых людей в этой деревне можно встретить только на новый год, когда чьи-то родственники приезжают увидеться и отпраздновать. Кроме соседей и кобылы Катерины тут не с кем общаться. Новые лица, это редкость в этих краях, поэтому бабуля, само собой, предложит всё самое лучшее.
— Я думаю, что моя одежда им будет маленькая.
— С ума сошёл, как маленькая? Ты только посмотри какие они худые, кожа да кости. Можно их прям так брать, кидать в кастрюлю и костной суп варить, — ляпнула, а Чонин выпучил глаза, когда заметил, как от последней фразы переглянулись удивлённые парни.
— Ха-ха, — выдавил черноволосый, — я же вам говорил, какая она шутница? — парень наигранно улыбается и подходит ближе к бабушке. Он осторожно подхватывает её под мышку и просит подняться на ноги, а затем тихо шепчет на ухо: — костный суп из них? Ты о чём вообще?
— Нет, ну…- возмущается та.