Спин-офф. Отчаяние. (2/2)

Знакомое обращение выбило дух. Джин Ву отчаянно поднял взгляд, но глаза, смотревшие на него, были не коньячно карими, а светло-зелёными, а маленькая ладонь с шершавыми мозолями и шрамами — тёплой.

Злость и отчаяние, которое он испытал, обернулось жаждой крови.

— Не прикасайся, — несмотря на вязкий ком в горле, голос звенел чистой яростью. Джин Ву с трудом сдержал разбушевавшуюся волну маны, вмиг высушившую траву вокруг. Единственное, что осталось нетронутым дыханием самой Смерти — десятки ярких букетов возле безжизненного камня.

— Н-но…

— Убирайся! — слегка повышенный тон заглушил даже раскат грома. Джин Ву резко выдернул ладонь из хватки, с трудом сдерживая желание сжать дрожащие пальцы на клинке. — Пожалуйста, оставьте меня.

Ча Хэ Ин резко отвернулась, скрывая влажные глаза, и быстрым шагом удалилась. Страшно. Наблюдать за тем, как медленно умирает изнутри человек, страшно.

Джин Ву поднял голову, не поморщившись, даже когда шея хрустнула от боли. Пустые серые глаза были похожи на небо — такие же хмурые и неживые.

Грянул гром.

***</p>

В квартире Реин было тихо. Пусто, даже если со дня смерти хозяйки не изменилось ничего. Лишь вещи близнецов пропали — они уехали во Францию под опеку одного из друзей семьи до совершеннолетия. Кроме сестры их не держало здесь ровным счётом ничего.

Джин Ву осмотрелся задумчивым взглядом и истерически хмыкнул. Каждый раз, стоило только шагнуть во двор, в подъезд, лифт… Каждый раз создавалось ощущение, что Реин привычно ждёт его в тёплой квартире с чашкой свежего кофе и книгой в руках. И каждый раз он бежал, будто его гнала стая гончих, чтобы увидеть пустые стены и знакомую до каждой царапинки деревянную мебель.

Реин нравился простор и минималистичный стиль, но сейчас ему казалось, что окружающая пустота душит. Взращивает все сильнее зреющее одиночество и успокаивает бьющееся в панике сознание пугающей тишиной. Что-то здесь туманит сознание, позволяя на мгновение вдохнуть полной грудью и спокойно прикрыть глаза, чтобы потом обнаружить себя погребённым заживо в пустой могиле. Больно.

Джин Ву с трудом переводит дух, невидящим взглядом скользя по темным стенам. Хотелось то ли разнести тут всё так, чтобы и пылинки на месте не осталось, то ли вырвать себе глаза. Но в сознании отпечатывался каждый шаг, в ушах звучала мягкая элегантная поступь и тихая тёплая усмешка. Ему не нужно было видеть — Сун знал это место.

Он приходил сюда каждый день. Ему казалось, что Реин здесь. За барной стойкой или у дивана с ноутбуком в руках. Она была жива и похоронена здесь, в своей квартире, а не у одинокой могилы на холме.

Джин Ву тяжело упал на пол возле дивана. Откинул голову на мягкое сидение. Всё здесь дышало и жило Реин. Он чувствовал это, потому каждый раз вдыхал морозный воздух до боли в лёгких — его личный самый сладкий и болезненный яд, которым хотелось захлебнуться.

— Я снова здесь, — он с трудом выдыхает, мутным взглядом разглядывая светлый потолок. В последнее время всё казалось серым, обесцвеченным, словно в старом плёночном фильме, и не спасало даже пресловутое зрение Охотника. Словно это он выцвел изнутри. — Я знаю, что я надоедливый. Но по-другому не могу, — сил на то, чтобы пожать плечами не осталось, но уголки губ всё же дёрнулись в подобии усмешки. — Мама и Джин А тихие. Они боятся и переживают за меня, но не знают, как подступиться. Как успокоить и приободрить. Такие смешные, — он хмыкнул. Поднял дрожащими пальцами белую чашку с кофе. Горячий напиток обжёг язык и горло, но даже приторная сладость не смогла растворить горький ком в глотке. — Пью за тебя, так что не обижайся, что налил только себе. Ты же знаешь, что я терпеть не могу сладкое, а алкоголь убивает, — большая доза кофеина ударила в мозг, отчего потолок перед глазами закружился, но Джин Ву не сдвинулся с места. Сил делать что-либо не было. — Мама и сестрёнка боятся, что я убью себя, — он снова хмыкнул, усмехаясь криво, словно кто-то продел нити в уголках губ и старательно тянул их вверх. Но паршивую марионетку не старался спасти даже кукольник. — Я не умру, ты знаешь. Как я могу? Ты же места от меня живого не оставишь, если узнаешь… — тихий смех был отвратным. Каркающим и скрипучим, словно его душили. В нем звучало отчаяние и слезы.

Джин Ву отвернулся, прикрывая глаза, словно застыдился самого себя. Замолчал ненадолго, понимая, что тишина оглушает.

— Я убил Сириля, твоего маленького Сириля… Последнее, что осталось от тебя, Реин, — он рвано выдыхает, чувствуя, как грудь раздирает изнутри. Что-то жжётся и грызёт, словно пытаясь выбраться наружу. Хотелось бы, чтобы оно слизало острым языком раскрошившееся сердце. Оно почему-то всё ещё билось. — Он мучился от боли, от разорванной связи и медленно тлеющего тела. Риль не мог жить без тебя, — «как и я» беззвучно виснет в воздухе, потому что какого-то чёрта он ещё жив. — Я пытался его спасти, правда. Но моя сила противоположна твоей. Она разрушила его изнутри, — Джин Ву жмурит глаза, словно это помогло бы прогнать кошмарное видение. Он будто наяву видит тело маленького черноволосого ребёнка, извивающегося от боли на его руках. В ушах эхом отдаются хриплые выдохи сорванного голоса, а сознание жжёт дикий взгляд жёлтых глаз. Сириль умирал медленно, но так же тихо, тоже на его руках. — Он был красивым, маленьким, похожим на нас. Сириль был ребёнком, — Джин Ву откидывает затылок назад, словно надеется, что под мягким сидением острые шипы. Безрезультатно бьётся ещё раз. — Зачем ты умерла, Реин? Почему? Архитектор ведь не убил бы меня. Ему нужен Теневой Правитель… Ты знала это, да? Чертовка с поразительной интуицией, — он кривит губы в усмешке, подавляя рвущийся наружу всхлип. Рука сжимается на лезвии кинжала, металл легко режет кожу. Джин Ву вздыхает, чувствуя облегчение, и с трудом давит желание провести лезвием по запястью. Вдоль, как это неудачно сделал Джи Ху. — Я разрушил жизнь и им, твоим любимым братьям, — он горько усмехается и прячет оружие в инвентарь, вытирая выступившую кровь о черную рубашку. Нельзя запачкать пол или диван. — Раньше ты возмущалась за однотонную одежду. А теперь вот каждую вещь как траур. Твоя практичная натура оценила бы…

Каждый раз, как он в шутку сетовал на монохромные цвета её гардероба, она саркастично выгибала светлую бровь и показательно сверлила его карими глазами, каплю лукавыми и совершенно беззлобными. В такие моменты Джин Ву едва сдерживал смех, потому что что-то щекотало изнутри от мимолётно брошенного взгляда. В груди пузырьками шампанского взрывалось счастье и он пьянел то ли от этого ощущения, то ли от тепла в коньячных глазах.

Теперь сознание подкидывает лишь картинку мутной тускло-коричневой радужки и залитых кровью век, которые он закрыл своими же руками.

Как же, чёрт возьми, больно.

— В Японии прорвались Врата. Я единственный, кто отправился на помощь со всей страны, — голос хрипнет ещё сильнее. Скорее всего из-за душащего кома в горле.

Реин всегда очаровательно краснела, стоило услышать хрипотцу в глубоком голосе, с трудом скрывала чертей во взгляде. Она всегда смотрела на него, и ему всегда казалось этого мало. Сейчас он бы отдал жизнь за то, чтобы увидеть язвительную ухмылку на пухлых губах.

Джин Ву с трудом втягивает в себя воздух, заставляя непослушное тело дышать. Он подводил даже сам себя.

— Тебе бы там понравилось, ты любила осеннее море. И людей там не было. Тихо и спокойно, не считая бродивших время от времени великанов. Очень тихо… — он молчит пару минут, усмехаясь так же криво. Выдавить из себя что-то большее трудно. — Во Вратах был Правитель. Один из низших, его заковали в цепи и сводили с ума одиночеством и голосами. Я сказал, что понимаю его. Он — что я мёртв.

Джин Ву закрывает ладонями лицо, исказившееся в ужасной гримасе. Он давит руками на лоб и виски, словно пытаясь размозжить себе череп. Быстрее было бы сломать шею.

— Зачем ты ушла? Почему? Я тебя так раздражал? Вечно заставлял таскаться за собой да светиться перед людьми, — он рвано выдыхает, не в силах рассмеяться по-настоящему, и тянет уголки губ вниз. Больно. — Прости, Реин. За всё прости. Я же люблю тебя. Все ещё люблю. Схожу с ума в пустой квартире, — Джин Ву судорожно взмахивает руками, едва не опрокинув на пол пустую чашку. Аметистовые глаза горят безумием, отчаянием и тоской, он сам пылает в адском огне. Сидит на полу у дивана, сдерживая жалкое скуление, словно брошенная псина. — Прости. Кажется, я не проживу долго. Я буду стараться, правда. Не лгу… — кожу висков холодит влажная дорожка, тонкие бескровные губы дрожат и кривятся, подавляя рвущийся вой. Он не может жить, дышать, существовать без Реин. Джин Ву сам убил себя. — Прости меня, Реин…