Глава 28 (1/2)

Пожалуй, сегодняшняя ночь, даже несмотря на практически полное отсутствие сна, была одной из лучших, что за последние месяцы случались в жизни Тэхёна.

И дело было совсем не в том, что скоро у него на руках окажется идентичная копия «Звездной ночи» Ван Гога, а в чем-то совершенно ином… вернее, в ком-то.

И Тэхён очень многое бы отдал за то, чтобы заполучить себе сейчас суперспособность останавливать время и сделать так, чтобы эта ночь не заканчивалась.

Ведь этот самый кто-то тоже не хотел расставаться.

Жаль только, что не с самим Тэхёном, а с Ван Гогом. Но какая, к черту, разница!

В какой-то момент, когда Тэхён поймал полный грусти и жадной тоски взгляд, которым мальчишка провожал картину, его вдруг ни с того ни с сего осенила и взбудоражила просто-таки невероятная идея.

Сделать сейчас то, что когда-то и для самого Тэхёна стало настоящим потрясением. И, наверное, одним из самых сильных впечатлений в его далеко не самой спокойной и местами даже слишком перенасыщенной эмоциями и событиями жизни.

И разделить подобный момент с Чонгуком… Да, Тэхён определенно хотел этого. Неистово желал. Прямо здесь и сейчас. И Чонгук наверняка тоже… Просто он об этом самом желании, которое пока еще было запрятано у него где-то далеко-далеко внутри, даже не подозревал. Но это совсем не значило, что его исполнение не доставит ему удовольствия, возможно тоже одного из самых запоминающихся и ярких в жизни.

И медлить с этим определенно не стоило. Просто чтобы не упускать момент.

В один стремительный шаг оказавшись рядом с Чонгуком, Тэхён шепотом на ухо, так трепетно и нежно, как будто они сейчас не стояли посреди лаборатории, а лежали вдвоем в его постели, спросил у мальчишки:

– Хочешь, сделаем нечто безумное?

И, даже не собираясь дожидаться его очевидного и очень предсказуемого отказа, мягко обнял Чонгука за талию и подтолкнул его к столу. И еще ближе. Так, чтобы они стояли как можно ближе к «Звездной ночи».

Затем Тэхён ловко сдернул с растерянного и еще пока не сообразившего, что сейчас происходит, а значит, совершенно не сопротивляющегося мальчишки перчатку и, обхватив его прохладную ладонь своей рукой, практически сам поднес его пальцы к картине и… заставил Чонгука вот так вот, обнаженными подушечками пальцев прикоснуться к шероховатой, как будто бы слегка теплой поверхности картины, по-прежнему хранящей в себе весь талант и всю боль ее создателя. И всю ее историю – от чернового наброска и до последнего путешествия из Нью-Йорка в Сеул.

Чонгук. Сейчас. Своими собственными руками. Прикасался. К оригиналу. «Звездной ночи». Тому самому, к которому когда-то прикасался сам Ван Гог.

Он как будто прямо здесь сквозь годы, страны и расстояния касался пальцев самого Ван Гога.

На самом деле.

По-настоящему.

И это было совершенно невозможно, непростительно и неправильно!

– Что вы такое творите?! – резко, как от сильной пощечины, придя в себя, возмущенно начал было Чонгук с совершенно неприкрытым ужасом в своем голосе и попытался было отдернуть руку, однако Тэхён не позволил ему этого сделать. Ни отступить назад и оторвать пальцы от поверхности картины, удерживая самого Чонгука и его запястье в бережной, но практически железной хватке. Ни закончить огромную длинную тираду, которую собирался выдать Чонгук, чтобы объяснить этому напыщенному индюку, чертовому пижону и просто полному идиоту, что творить такое… просто неправильно, неприлично, непристойно, тупо, глупо, и вообще Ким Тэхён не имел совершенно никакого права на это! А что если они испортят этот шедевр?! Кто они такие?! Как могут посметь?! Нет, в голове Чонгука просто не укладывалось эдакое кощунство! И как такой человек вообще мог считать себя ценителем и экспертом в искусстве? Как он добрался до тех должностей, которые занимал? Наверняка из-за денег или знакомств! Если Чонгук раньше еще хотя бы немного, чуть-чуть пытался отыскать в Ким Тэхёне что-нибудь хорошее, то сейчас совершенно ясно понял, что это занятие целиком и полностью бесполезное и безнадежное.

– Тщ-щ-щ, – недовольно шикнул на мальчишку Тэхён, с усилием удерживая его на месте. Ну что за строптивое создание, а? Ни минуты покоя и наслаждения. Даже там, где это было… так же естественно, как дышать. – Не кричи. Расслабься. Мы не делаем ничего страшного. Эта картина пережила так много, что уж что-что, а пара касаний ей точно не страшна. Не бойся, – тихо, уверенно и совершенно спокойно начал он, лишь одним тембром своего голоса и интонацией расслабляя и успокаивая Чонгука, опутывая его сознание сладкой ядовитой паутиной соблазна. – Просто подумай о том, как Ван Гог создавал ее. 1889 год. Июнь. Мучительно жаркие знойные дни. И удушливые темные ночи. Как потерянно, мучительно страшно, больно и одиноко он чувствовал себя в Сен-Поль-де-Мозоль. Как мучился, будучи не в силах спать по ночам и не имея возможности тратить это время на рисунки. Представь, как он скользил углем по холсту, рисуя альпийские предгорья и кипарис, как обмакивал кисти в краски, заполняя мазками пространства и даря жизнь и объем этому миру. Разве это не чудо? Разве это не восхитительно? Стоять здесь сейчас перед этой картиной через сто тридцать три года и… видеть ее? Касаться? Практически в том же виде, что создавал и видел ее сам Ван Гог. Я начинаю дрожать лишь при одной мысли об этом. А ты?

– Я… Да… – растерянно протянул Чонгук. Будучи совершенно очарованным в который раз этой картиной, голосом Тэхёна и тем, что мужчина ему сейчас говорил, самой этой идеей, что спустя огромное количество времени, сто тридцать три года, почти полтора столетия они всё еще могут наслаждаться этим воистину шедевром, всего пару минут назад буквально сходивший с ума от ярости Чонгук сейчас совершенно забыл о своих возмущении и злости, и… просто любовался «Звездной ночью». И наслаждался ей. Не только визуально, а… тактильно. Делая то, о чем мечтать никогда даже не смел. Не мог. Просто не представлял, что такое возможно. Скользить кончиками пальцев по контуру кипариса на переднем плане, обрисовывать очертание домов в долине, оглаживать подушечками линию альпийских предгорий и путешествовать по спиралям сияния звезд.

Просто невозможно. Полный восторг.