Принятие (2/2)

— Здесь нет ничего смешного, — замолкает. — Сардаукары были взяты под контроль, а деда чуть позже убили, поскольку воины императора стали склоняться к послушанию Арейсов, что было логично. После прихода к власти моего отца все стало ещё хуже, в жизни Ваурума появились Атрейдесы, и Секунду вовсе забрали из наших рук.

— Боялся того, что вы можете объединиться против него?

Девушка кивает и, чуть откашливаясь, продолжает:

— Но отец был умён. На планету был отправлен мой старший кузен под предлогом искупления вины за сложившуюся ситуацию. Император принял этот подарок, прощая.

— И что пошло не так после?

— Много чего, все резко потянулось друг за другом: известие о том, что Пола и меня собираются обручить, отказ от принятия Арракиса в фив, спасение герцога Лето от Харконеннов, официальный брак моего отца на матери.

Стилгар приподнимает брови на последнем, пытаясь уловить связь.

— Она была наложницей. Такие узы запрещены, поскольку могут помешать политически выгодным отношениям.

— Значит, твой отец наплевал на все имперские законы и назвал женой женщину, которую любил?

Т/И опускает взгляд на руки, смотрит на линии вен и кивает:

— Отец называл ее достойнейшей, — девушка вспоминает лицо матери, но быстро приходит в себя. — Я была на Секунде однажды, за несколько лет до конца. Кузен на тот момент уже в действительности служил Дому Коррино, но воины приветствовали меня.

— Не понимаю.

— В игре Великих, Стилгар, есть вещь весомее клинков и мечей, важнее ужаса, что ты вселяешь и света, что несешь.

Фримен почти шепчет:

— И что это?

— Имя твоей семьи. И в отличии от Башара, я — наследник прямой ветви Арейсов.

Фримен с шумом двигает стул назад и стучит пальцами по столу.

— Каков шанс, что спустя столько лет тебе удастся вернуть планету и миллионы населения с сильнейшими солдатами под свой контроль?

Т/И тушуется, резко, как ей кажется, сжимается в размерах, но отвечает:

— Один на миллиарды возможных вариантов.

— Тогда мой ответ остаётся прежним. Нет. Тебе нужно понять, как важно то, что ты находишься рядом с Полом, и твои силы. Они нужны тут, на Арракисе.

— Мы не выиграем так, Стилгар. Ты тоже не видишь варианты исхода событий, и я понимаю, почему. Мы проиграем, если не подготовим тыл.

Мужчина начинает стучать по столу громче.

— Пойми, за плечами императора другие Дома Лансраада. Конечно, часть их них последует за Истинным, но что будут делать оставшиеся? Сколько фрименов падет в сражении с сардаукарами? Сколько ляжет после столкновения с темными семьями?

— Они не так сильны, судя по тому, скольких убил Дункан.

— Дункан с Тландиты, Стилгар, а вы — нет.

— Он научит нас сражаться подобным образом.

Т/И закатывает глаза, начиная уставать от разговора и такого огромного количества слов.

— Не научит. Не вспомнит. Ты не понимаешь, да? Айдахо настолько хорош в битве лишь от того, что тот человек, кем он был раньше — любил убивать.

Стилгар задерживает пару пальцев на весу и снова смотрит на Т/И.

— Все жители моей планеты было схожи с ним в этой «любви». Все.

— И ты?

— Будучи дочерью главы Дома, других вариантов не предвиделось. К тому же моим учителем и был Дункан.

Повисает пауза. Фримен смотрит на пол, втирается в его шершавую гладь носком ботинка и переводит тяжёлый взгляд на ее шрамы на лице.

— Это. Откуда они?

— От кузена. Да, от Башара, — та закусывает губу. — Но приказ был отдан отцом.

Стилгар выдыхает сквозь плотно сжатые зубы.

— Зачем?

Т/И усмехается. Ей и самой хочется найти ответ на этот вопрос. Но она говорит лишь то, что ей твердили подданые:

— Первая девочка за последнюю сотню лет, слишком похожая на свою мать, слишком красива для того, чтобы передать управление Домом. Меня постарались сделать проще.

Мужчина трёт виски.

— Пол знает о том, что ты собираешься делать?

— Нет. Но Арейсы обещали принести власть Атрейдесам, и я это исполню.

Стилгар еле заметно кивает. Т/И подрывается с кресла, ее настигают слова наиба, что ломают изнутри:

— Значит, верно, что Айдахо стёрли память и что он служил семье герцога. Думаю, он был счастлив, окружённый любовью и благородством, что вытащили его из кошмара Тландиты.

Т/И ведет плечами, словно сбрасывая с себя налёт стыда за семью.

— Да, Стилгар, все верно. Думаю, что он был счастлив. И счастлив до сих пор.

Она замолкает. Ей хочется добавить, что жители Тландиты были добры по отношению к близким, хочется сказать о том, что отец уважал Дункана, что у мечника было больше прав, чем после на Каладане, что его никогда не заставляли исполнять поручения, но она молчит. Стилгару не нужны эти детали, а ей не хочется оправдываться.

Да и шрамы на лице не стыкуются с этим монологом.

— Ты оставишь кого-то из своих людей присматривать за Муад’Дибом?

Она поворачивается на пятках и смотрит на мужчину с легким недовольством.

— Его зовут Пол.

— Нет, Т/И, у него есть множество имен…

Она перебивает его, поднимая раскрытую ладонь:

— Его зовут Пол Атрейдес. И я верна ему ровно до этих пор. Никто из моих людей не будет биться за пророка, мессию и Квизатц Хаддераха, Стилгар. Ни один из.

Мужчина замолкает и смотрит на неё с прищуром.

— А что будет, если Пол забудет, кто он есть?

Т/И быстром шагом двигается к выходу и бросает уже у двери:

— Он не посмеет.

Повисает пауза, и Т/И добавляет перед тем, как покинуть кабинет:

— Останутся все, кроме Мартина.

***

Разговор с Полом — вопрос времени, что исчисляется часами. Стилгар дал согласие, хоть и эфемерное, но добро. А значит, вопрос отлёта с планеты больше не маячит красным флагом перед глазами.

Она ждёт вечера, слышит его шаги и дыхание ещё задолго до стуков в дверь. Когда Пол заходит в комнату, вся его поза напряжена, нет привычной ему гибкости и улыбки, что он дарит только ей. Т/И понимает, что он узнал.

— Нет.

— Пол…

— Нет.

Он мнётся у порога, словно наказывая ее тем, что она не может ощутить его в своих объятиях. Т/И с удивлением замечает, что кончики пальцев колет, она желает снова прикоснуться к нему. Напряжение нарастает, но Пол сдаётся и быстрым шагом добирается до кровати, буквально ныряя в сплетение ее рук.

— Ты не вернёшься с Секунды.

Девушка закусывает нижнюю губу. Она знает, что этот вариант возможнее других, но числа не врут, а значит, наличие хоть и одного, но все-таки шанса ей более чем достаточно.

— Это ради нас.

Т/И не собирается играть в героя — перед кем угодно, но не перед ним. Дело не только в Поле, она преследует и свои цели. Ей нужен Дом, ее людям нужен дом. У нее забрали все, что принадлежало ей по праву, и если сейчас она лишится ещё и юноши в своих руках, то… Она не хочет думать о том, на что будет способна в таком случае.

— Ты не веришь мне?

Т/И отводит челку со лба.

— Как я смею? Но Арракиса будет недостаточно, Пол. Ни сейчас, ни тогда, когда грядёт война. Много после, хватит и твоего имени, чтобы править, но сейчас позволь помочь.

Он цепляется за неё по-дикому безнадёжно.

— Ты ведь все равно улетишь? Даже если я скажу «нет»?

— Даже если ты решишься применить голос.

Он поднимает руку и ведет по шрамам на ее лице. Т/И пробирает от того, сколько жалости кроется в его жесте, и от этого мутит.

Она не хочет, чтобы ее жалели.

— Обещай мне, что вернёшься. Обещай.

Глаза Пола меняются в свете ночника, и зрачки, расширяясь, топят радужку.

— Обещай. Иначе я клянусь, что утоплю империю в крови.

Т/И смотрит на него в ответ и не моргает. Он похож на ее отца.

Предоставлять выбор без возможности выбирать.

— Обещай!

Голос Пола слоится, расходится на плавные линии, интонация скачет от тихой до очень высокой, но голос бесполезен для неё. Это не попытка приказать, но страх, что она исчезнет снова. Ее накрывает любовь, это слово не вмещает реальных чувств, что залегают между ними, но она шепчет:

— Нет нужды приказывать, Пол, я буду всегда возвращаться к тебе.

— Я не хотел… я никогда не посмею тебе приказать.

Она улыбается:

— Хотел и решился, — ведет пальцами по его плечу. — И тебе дозволено.

***

Последнии дни перед отлётом Пол ходит дёрганный. Он ведёт себя жарче, чем прежде, и опаснее, чем она привыкла. Ее не будет больше четырёх месяцев, и Т/И надеется, что по возвращению, если она сможет вернуться, юный герцог будет ей знаком.

Остаётся мельчайшая деталь, но не менее важная на фоне остальных. Дункан. Это кажется бредом, но Т/И так ловко его избегает, что и вовсе теряет из виду на несколько недель. От имени все ещё пробивает дрожь, а в памяти, где-то очень глубоко теплится то самое, настоящее. Она ведет их личный счёт времени и с ужасом осознает, что семь лет почти на исходе.

Но Дункан — не Пол. К нему нельзя ворваться, нельзя притронуться без причины. Айдахо проще. Проще и сложнее сразу. Т/И прислушивается к себе, осознает, что нельзя покидать его вот так, а другая часть четко даёт понять, что это не тот человек, кого она знала.

Она отметает мысль, что память к нему возвращается, поскольку ситуацию это не меняет никак. Девушка мается еще несколько дней и окончательно решает, что с Дунканом поставлена точка, а значит, нет смысла воротить старое.

К нему она так и не приходит.

***

Т/И стоит, окружённая служанками, когда в покои стучатся. Два коротких и один длинный. Это Мартин.

Девушки отворачиваются, когда воин заходит в комнату и, слегка кланясь, покидают комнату. Военный мундир лежит на кровати, Т/И смотрит на него с некой тяжестью и небольшой долей гордости.

— Госпожа, вы готовы?

— Не уверена.

Мартин хмыкает, она смотрит на своего подданого. Ему за шестьдесят, но его силе и хитрости могут позавидовать молодые воины. Ей помнится, что Мартин застал последнии годы правления ее деда и был при отце правой рукой.

Ему можно доверять.

— Но мы ведь летим домой.

— Возвращаем себе колонии, Мартин. Давай прекращать звучать благородно.

Воин заходится громким смехом, затем кивает и спрашивает еле слышно:

— Я здесь стою и тут я и останусь?

Т/И смотрит в упор и отрицательно качает головой. Это не их слова, не слова ее семьи.

— Нет, друг мой, пора принимать родовой образ Арейсов, — медлит. — И пусть тлеют пожары.

Лицо Мартина меняется: она видит удивление, а затем в его глазах загорается уже знакомое ей безумие, уголки губ мечника поднимаются вверх. Она прислушивается к себе и чувствует схожие эмоции.

Змея внутри обнажает клыки.

— Извольте узнать, госпожа.

Она соглашается, задумываясь о своём.

— Мы готовим тыл?

— Определенно.

— Для Атрейдеса или для нас самих?

Т/И обходит кровать и присаживается в кресло, ей на минуту мерещится, словно она — это отец. Чеканит:

— Пока не знаю.

— Мы подчиняемся, госпожа?

Т/И бросает на него быстрый взгляд, улыбаясь:

— Никогда, друг мой. Лишь содействуем.

Мартин кивает, смотрит на мундир и добавляет:

— Я готов служить истинному Дому Арейс.

Т/И знает, Т/И хочет вернуть им прежнюю жизнь.

— Знаю, Мартин, — отсчитывает. — Мы вылетает завтра утром.

— Как завоеватели?

— Нет, как те, что возвращают принадлежащее им по праву. Род проходит и род приходит, а земля остаётся вовеки. Я хочу своё назад.

Она слышит деда в этой фразе, слышит тысячелетия кровавого правления. Впервые это не пугает.

Она видит, как воин мнётся. Он задаёт слишком много вопросов, но все еще не спросил главного. Т/И машет ладонью, давая добро:

— Простите мне мою вольность, госпожа. Вы наверняка знаете, что я хочу у вас спросить.

— То, что я что-то якобы знаю, никак не мешает мне же подождать, как ты будешь формулировать свой вопрос и произносить его вслух.

Мартин тушуется, и девушка смотрит на него долгим взглядом.

— Ну?

— Будущее ведь связано с Полом? Имею ввиду, — он медлит, стараясь не наглеть. — Ваша жизнь.

Она смахивает невидимую пылинку с колен и согласно кивает головой.

— Навсегда?

Т/И пробирает от этого вопроса:

— Навечно, Мартин. Он — единица.