Эпилог. (1/2)
Один мудрец когда-то сказал: если души не умирают, значит прощаться - отрицать разлуку.
Двенадцатого мая 2003-го года в самом центре Москвы на пороге перинатального центра стояла Тамара Филатова и держала в руках сверток – бежевое велюровое одеяло с искусной кружевной отделкой и атласной лентой. Сверток извивался в ее руках и слабо попискивал. Женщину встречали всей толпой.
- Ты моя девочка, - с нежностью произнесла она, бережно поправив край конверта, и спустилась по широким ступеням.
Первым к жене приблизился Валера.
- Держи, - он всучил в руки Пчёлкина трость, на которую опирался, и принял из рук Томы маленький розовый свёрток. На него большими синими глазами глядела дочка, на затылке пушились тёмные волосики. Её взгляд бегал по окружающим, и маленькие пухлые губки растянулись в улыбке. – Доченька моя…
- Поздравляем! – Оля расцеловала Тому, протягивая ей букет чайных роз.
- Папашка! – Космос потрепал Фила по волосам и расплылся в широкой улыбке, обнажив все тридцать два зуба. – Дайте будущему крестному отцу потискаться!
- Поздравляю, - Витя крепко обнял Валеру, и мужчины задержались в объятиях друг друга чуть дольше положенного. – А родилась то в какой день…
- Это знак, - улыбнулась Тома, подхватывая мужа под руку.
- А распогодилось-то впервые после праздников, как на заказ, - Людочка заглянула через плечо Космоса в сверток: - кто-то явно помог в небесной канцелярии.
- А где Саня-то? – Тома поглядела за витиеватый забор.
- А где может быть депутат? – хмыкнул Пчёлкин.
Оля тяжело вздохнула.
- Обещал быть вовремя…
- Ой, кого ты слушаешь, - скривился Космос. – Первый год что ли замужем?
И вот, наконец, к воротам роддома подъехал черный внедорожник, и с переднего пассажирского вылетел Белов. В руках он нес огромный букет роз.
- Извиняйте! – улыбнулся он, протянул Тамаре цветы и сгреб молодых родителей в охапку. – Так, милые женщины, вы сейчас поедете со Шмидтом, а мы пока смотаемся по делам…
- Да, надо еще Юрку из школы забрать, - кивнул Пчёлкин.
- И в магазин, - подключился Космос.
Когда внедорожник в полном женском составе отъехал от перинатального центра, мужчины единогласно кивнули и направились к «Линкольну». Космос давно разъезжал на другой машине, но свой старый седан деть никуда не мог – машина стояла в гараже и ждала своего часа.
Едва мужчины распахнули двери, как рядом с «Линкольном» резко остановилось такси, и из него выскочил Дунаев, сжимая в кулаке два букета.
- Ну хоть вас застать успел, - он запыхался, поочередно пожал протянутые руки, - Фил, мои огромные поздравления! - Андрей крепко обхватил Валеру за плечи и похлопал по спине. - Передай это жене, - вручил белые хризантемы, - а этот... - любимые Женькины тюльпаны были переданы Пчёлкину, - кареглазой. Не успел...
Витя кивнул. Космос по-свойски закинул руку на шею Андрею и потрепал парня по голове.
- Эх, совсем лысый! Где твои локоны, Рапунцель?
Дунаев, усмехнувшись, тоже провел ладонью по гладкой коже.
- Как самочувствие? - поинтересовались бригадиры.
- Жив, и на том спасибо, - отмахнулся Андрей и поглядел на часы. - Я, собственно, на пару минут. Самолет через два часа.
- Последняя терапия? - уточнил Пчёла.
- Дай бог. Спасибо твоему Печерникову, договорился пораньше.
- Хоть отзвонись, как всё пройдет.
- Тебя, может, подкинуть? - предложил Космос.
- Нет, я на такси домчу, - Дунаев выудил из кармана куртки маленький, сложенный вчетверо листок бумаги и вложил в ладонь Вити, - передай ей. Вместе с цветами.
Распрощавшись, Андрей, подобно тайфуну, запрыгнул обратно в автомобиль и, попросив водителя специально посигналить два раза, скрылся за ближайшим поворотом.
На кладбище было пусто и тихо. Только яркое солнце по-прежнему весело играло на крестах храма и некоторых надгробных памятниках, внося жизнь в это царство смерти и далеко не гармонируя ни с печальным видом ряда могил, ни с настроением друзей. Они шагали по узкой тропинке вдоль высоких кустов, мимо крестов и возвышающегося гранита.
«Пчёлкина Евгения Константиновна. 10.05.1971 – 20.12.1999»
Валера отставил в сторону трость и присел на корточки около могилы сестры. Прошло чуть больше трех лет, но боль совсем не проходила. Просто не верилось, что Женьки не было. Тома первый год утешала мужа, как маленького ребенка, чтобы смягчить удар – сестра просто уехала. Далеко. И надолго. Потом два года реабилитации, когда приходилось каждый день смиряться с этим ужасом, Тамара заставляла мужа заново учиться ходить, говорить, подкрепляя свои слова тем, что Женька бы этого хотела, хотела, чтобы ее единственный и любимый брат возвратился к своим близким, жил ради нее, ради памяти, ради их большой и сильной любви.
Пчёлкин опустился на одно колено, провел дрожащей рукой по выпуклому имени. Все внутри перевернулось, обдало ледяной волной. Он сильно сжал скулы, что даже в ушах тихонько зазвенело. Нащупал в кармане пиджака записку Дунаева и положил ее под букет тюльпанов. Пчёлкин не знал, что было на этом листке, но понял, что взглянуть не посмеет. Это должно было остаться личным.