XII (2/2)
« Кто такой этот блондинистый парень, и почему он стал инициатором сегодняшних проблем?»
« Один официант, одним своим действием разрушил семейную идиллию Хванов. Оставят ли это без внимания? Кто этот юноша, и что же его ждёт?»
Прикрепленные фото и видео, на которых отчётливо были видны черты лица Феликса. Ясно одно — разыскать и выведать информацию о Феликсе, с этих пор никому не составит труда. Теперь он в опасности только из-за одного безрассудного поступка Хёнджина. В предстоящей для Феликса опасности, после прочтения жестоких комментариев и угроз, адресованных Ли, оставленных под новостями, Хван и сомневаться не стал.
Брюнет ещё несколько минут пробежался глазами по телефону, а затем с каменным лицом и, в ещё большей степени, испорченным настроением, вернул его Крису.
— Теперь мы знаем, с какого ракурса снимали. — ободряюще сказал Хван, пытаясь успокоить чертей, бушующих внутри.— Найти урода, слившего всю информацию, не составит большого труда.
Старший был прав, когда сказал, что репутация Хёнджина пала. Это даже слишком мягко сказано. Его обвиняют в случившемся. Его и Феликса. Феликса, который, возможно, до сегодняшнего дня, даже понятия не имел, кто вообще такие Хван. Или не до конца понимал...
Крис, заметив приунывшее выражение лица своего друга, ободряюще похлопал его по плечу. В добрых глазах, отражался лучезарный огонек, и Хёнджин сразу заметил в них свое отражение. Красивое и загадочное. Но не загадочнее, чем сами глаза Криса, которые умели спасать даже в самых худших и стрессовых ситуациях.
— Эй, дружище. Не волнуйся. Я разберусь с этим подонком, найду его и предоставлю лично в твои руки, — произнес он своим самым нежным голосом, свойственным его натуре. — А что с ним делать дальше, будет решать уже наш новый босс.
После этих слов Крис широко улыбнулся, обнажая ряд белоснежных зубов. Он, как и сам Хван, ждал ничуть не меньше того дня, когда наконец главой мафиози станет Хёнджин. Ведь его отец слишком легкомысленно относился к этому; связи рвались, а их репутация в обществе с каждым днём падала. Этому рано или поздно должен был подойти конец. Если бы судьба не погорячилась над жизнью господина Хвана, то за это взялись бы уже Крис с Лео, являющийся консильери мафиозной семьи с незапамятных времён.
— Он спит, — старший взглядом указывает на ламинированную дверь.— Его сердце также очень слабое и вряд-ли долго выдержит. Все документы о передачи наследства давно уже заверены, так что не стоит ни о чём беспокоиться.
Хёнджин хотел поблагодарить старшего за всё, что он для него сделал, как внимание брюнета притянул откликнувший его ласковый женский голос, донёсшийся со стороны палаты отца. Крис тоже обернулся, теперь уже одаривая своей фирменной улыбкой красивую, высокую женщину, что направлялась к ним. Широкие и худые плечи леди были обнажены, открывая вид на хрупкие ключицы. Вызывающее, бордовое платье идеально обтягивало тонкую талию, а высокий разрез от бедра, лишь обнажал гладкие, изящные ножки, придавая им некую хаотичность и свободу. Парни молча следили за элегантной походкой леди, что неспешно к ним направлялась. Были слышны лишь стуки каблуков ее дорогих туфель, о белоснежный кафель.
— Джинни, где ты был? — нежно спросила у него женщина, дотрагиваясь своими длинными пальцами о его щеку, на которой красовался еле заметный порез. — Как это случилось? Тебе не больно? — беспокоясь спросила она, всё не отводя взгляда от небольшой царапины.
— Мам, это всего лишь царапина. — отмахнулся брюнет, мысленно удивляясь тому, как она смогла приметить еле заметную красную полосу на скуле Хвана, которую он оставил в попытках расчесать назад небрежные пряди чёлки, постоянно падающие на глаза, несмотря на то, что несколькими часами ранее они были идеально уложены.
Однако от глаз своей родной матери ничего не скроешь. Ведь эта уверенная и независимая, на первый взгляд, женщина, была самым ранимым человеком на всей планете, и бескорыстным альтруистом. Даже небольшой порез, оставленный на бледной коже брюнета, мог стать целой трагедией и корнем начала неизбежного допроса. Хёнджин всегда избегал встреч с матерью, когда он, дав волю своим эмоциям, начинал с изощрённой жестокостью, что была присуща его натуре, и что крайне редко вырывалась наружу при людях, избивать боксёрскую грушу, мысленно представляя вместо неё, изуродованное лицо своего отца, что харькая кровью просил не убивать; или же Хёнджин всеми силами, пытался спрятать исцарапанные руки, закидывая их за спину, либо надевая черные перчатки. Но часто эти методы не помогали юноше, ведь его мать, как и он сам, находилась в заточение в этом огромном, но постепенно удушающем особняке, из-за чего частые встречи с ней были неизбежны. Несмотря на то, что свободы ей прилагалось чуть больше, чем Хенджину, она всегда походила на прекрасную и хрупкую птичку, что была заточена в золотой клетке, удовлетворяя тирана-хозяина своим прекрасным пением. Но что было страшнее всего — ей это нравилось. Нравилось, потому что была одержима любовью, потому что не представляла свою жизнь без того же тирана, ибо смысл всей ее жизни был только в нём. И даже сейчас, этот долгожданный и самый радостный для Хёнджина день, для госпожи Хван был одним из самых ужасных. Её прекрасное лицо не украшала уже полюбившаяся улыбка; вместо неё красовалась печаль, вызванная пониманием о скорой потери любимого человека.
— Джинни, твой отец хочет тебя видеть. — наконец произносит госпожа Хван. — Не язви ему, хотя бы в этот раз.— Почти приказ.
Нехотя брюнет двигается в сторону ламинированной двери, бесшумно открывая её. Первое, что он видит это приличных размеров кровать, на которой лежал отец Хёнджина, окружённый многочисленными приборами и капельницами. Опухшее лицо, слегка покрасневшие глаза и побледневшие губы вызывали у Хёнджина лишь тошноту, но никак не жалость и сострадание. Подойдя поближе он с шумом передвигает к себе стул и неуклюже опускается на него, обжигая Йевона ледяным взглядом. Хёнджин молчит, он ничего и не скажет. Ему нечего сказать. Одними словами он не удовлетвориться, только если не действиями. В глаза бросаются кислородные трубки, а в голове рождается неплохая идея, но господин Хван сразу улавливает эту нотку, и еле проговаривает:
— Настолько сильно меня ненавидишь?
Хёнджин усмехается, и откидывается на спинку стула, буравя черные глаза напротив.
— А когда ты давал повода этого не делать? — спрашивает он.
— Всё, что я ни делал, было исключительно для твоего блага. — жалкие оправдания только смешат Хёнджина.
— А маму ты избивал тоже для моего блага? — помрачнел он.
В ответ слышится лишь молчание, которое даже не сопровождается глубокими вздохами сожаления. Просто молчание. Хёнджин ещё больше раздражается.
— Я рад. — не выдерживает он. — Рад, что ты скоро подохнешь.
И больше не выдерживая этого ненавистного для себя взгляда, он срывается с места и направляется к двери, с шумом захлопывая её после себя.
Оказавшись в коридоре он не замечает ни свою мать, ни Криса, ни охрану. Садясь на ближайший диван юноша начинает судорожно пробегаться по экрану телефона, разрывающего от количества сообщений, автором которых являлся Хан Джисон. Парень просил Хвана скинуть ему адрес больницы, в которой находился Феликс, но из-за игнора брюнета постепенно переходил на угрозы, которые по сравнению с угрозами из других источников, казались Хвану детской забавой. Отправив координаты Хёнджин устало вздохнул, понимая в какое же всё-таки дерьмо он погряз. Не выбраться, не очиститься. Даже если второй вариант окажется более менее возможным, то от запаха ему все же не избавиться. Дерьмо, и только.