XXIV (1/2)

Саше нелегко давалось расставание с Антоном. Уже в аэропорту она начала переживать, что всё это зря, что она не сможет. Не хватало обычного присутствия Шастуна, который только одной улыбкой мог бы успокоить её бешено стучащее сердце. Сказывалось и то, что Саша улетает в другой город, а не уходит на несколько часов из их с Антоном укрытия — квартиры импровизатора. Девушка старалась расслабиться. Правда, старалась, но у неё ничего не выходило. Вроде, она улыбается Арсению, ей правда хорошо в компании Попова, но всё равно было ощущение, что всё совершенно не так, как должно быть. Чем больше было расстояние между ней и Антоном, тем сильнее она начинала нервничать и скучать. Поэтому по прилёте она сразу же набрала номер Шастуна.

— Как долетела? Всё хорошо? — От слов Антона в динамике телефона Саша улыбнулась.

— Всё хорошо, долетела нормально. Ты как? Чем занимался? — Ковыряя белую простынь на кровати отельного номера, спросила девушка.

— Я хорошо, в основном спал. — Саша могла поспорить с кем угодно, что Шастун сейчас улыбается во все тридцать два. — Солнце…

— Ась? — Продолжая свои манипуляции с постельным бельём, отреагировала девушка, чувствуя, как внутри неё разливается знакомое только ей тепло.

— Я уже скучаю.

— Я тоже скучаю, Шаст. — С грустью в голосе проговорила Саша.

— Не грусти, всё будет хорошо, я просто уверен. — От слов и ощущения заботы и поддержки на душе становилось спокойнее, от чего улыбка сама собой расцветала на лице Курпатовой.

— Надеюсь.

— Какие у вас планы на сегодня?

— Ну, мы с Арсом договорились погулять по Питеру, он хочет мне показать своё любимое место.

— Хорошо, во сколько вы встречаетесь?

— Через двадцать минут у отеля.

— Значит, у нас есть минимум пятнадцать минут, чтобы поговорить.

— Иначе бы я не позвонила. — С улыбкой и предвкушением сказала Саша.

Вязались тонкими нитями среди Москвы и Питера

Мы потерялись и нашлись в водовороте событий

(Многоэтажки — 5sta Family)</p>

После разговора с Антоном Саша чувствовала себя намного лучше. Она прекрасно видела у аэропорта, что Шастун не уехал, а стоял и смотрел на них с Арсением, поэтому она думала, что в их отношениях поменяется может что-то поменяться или же будет какое-то странное ощущение отстранённости с чьей-либо стороны. Но после разговора она поняла, что надумала себе много лишнего и совершенно не нужного. Антон с ней был всё так же мил и говорил с исключительной любовью, она знала, что он был полностью искренен в словах и эмоциях по телефону. Саша же отвечала импровизатору взаимностью, ей было важно показывать то правдивое, что видел только Шастун, остальным она, к сожалению, беспощадно врала, даже в каком-то смысле самой себе. Девушка, в принципе, перестала отличать, когда врёт, потому что Курпатова уже стала каким-то профессионалом в этом ужаснейшем навыке. Она и сама начала верить в то, что Ангелина — это она сама.

Ей не хотелось делать больно Арсению, который и вправду влюбился в Ангелину, но Ангелина — это полностью придуманный и продуманный образ. Ей не хотелось делать больно Антону, который влюбился в неё настоящую, в Сашу, которая из-за каких-то мудаков затеяла всё это безобразие и решила пройтись по чувствам Попова, а впоследствии, возможно, и по чувствам Шастуна. Но есть огромная разница между этими двумя больнейшими исходами. Если она растопчет любовь и светлые чувства Антона, Саша пройдётся и по своим чувствам тоже. Сейчас важнейшей для неё задачей было разобраться в самой себе и в её лжи, которую она говорит чуть ли не на каждом шагу. Ей иногда самой становилось смешно от того, что она говорит или делает, дабы быть той, которой она не является.

Меня, правда, смешит твоя правда,

Ведь ты в ней так сильно уверена,

Лишь потому что так часто врала,

Что сама во все это поверила…

(Миллион алых роз — Егор Крид)</p>

Антону было неимоверно приятно, что, уехав с Поповым в Санкт-Петербург, Курпатова не забывала про него. Она очень заботливо спрашивала, что он делал, поел ли он, как он себя чувствует и много других приятных вопросов, которые вызывали у Шастуна лишь дурацкую и влюблённую улыбку. После возвращения в пустую и серую квартиру Антон поспал, пока Саша и Арсений летели, а потом решил заняться тем, что откладывал, пока девушка освещала его обитель. Он не хотел думать и заставлять думать Курпатову о том, что произошло в его квартире несколько дней назад, после вечеринки. Антон не хотел, чтобы в Сашиной голове появлялся даже зародыш мысли, что он не может забыть Иру или ещё что-то наподобие этого.

Шастун пытался покончить с прошлым, чтобы строить новые отношения, которые и были тем светлым чувством, о котором написано немало книг и снято так много фильмов. Ему следовало забыть о старых отношениях и вспоминать их только, как глупый и навязчивый сон длиною в три года. Ему просто не хотелось оглядываться в прошлое и иметь с прошлым хоть какие-то связи, потому что он находился где-то в другой реальности, когда рядом с ним сидела Саша; когда она перед сном перебирала его браслеты и крутила кольца на пальцах; когда она улыбалась от его глупой и вообще неуместной шутки; когда она сидела на его коленях, зажимая между пальцами сигарету; когда она детскими глазами смотрела в небо и разглядывала каждую звезду, как будто пыталась запомнить их местоположение. Но сейчас Антон решил раз и навсегда покончить хоть с каким-нибудь напоминанием об Ире. Поэтому, быстро собравшись, он пошёл в ближайшее отделение банка и через каких-то сорок минут Шастун зашёл обратно в квартиру. И именно после его небольшой и продуктивной прогулки Курпатова дала о себе знать звонком.

После разговора Антону стало понятно, что, как бы Саша не скрывала под маской позитива и надеждой на лучшее, ей сложно. Она потеряна и зависла где-то над пропастью, девушка боится, что она в любом случае сорвётся, и её страх оправдан, ведь Антон боялся того же самого. Шастун боялся, что Саша сорвётся и не вернётся к нормальной человеческой жизни без страданий. Сейчас жизнь Курпатовой, даже для неё самой, была похожа на какой-то второсортный сериал, наподобие сериалов по «Росии-1» или «НТВ», ему так хотелось показать, что жизнь полна прекрасных дней и замечательных мгновений, что есть не только боль и страх, но и простое человеческое и искреннее счастье. В Антоне играл эгоизм в такие моменты, он хотел показать, что такое счастье возможно только рядом с ним, что она ни в коем случае не сорвётся в эту пропасть, потому что он подаст свою руку и подставит свою спину для неё, если она и упадёт в неё, то сначала на земле окажется он и только потом она.

Одни в квартире, я в мире не встречал

Таких особенных и неземных,

Она, как в тире, — она попала, я пропал.

(Правильная девочка — MBAND)</p>

После прокручивания разного рода мыслей в голове Шастун принял однозначное и единственное правильное решение, как ему казалось. Он настолько погрузился в себя и свои мысли, что не сразу услышал звонок в дверь, и только, когда звонки стали настойчивее, парень вернулся на кухню собственной квартиры и, дав себе немного времени вернуться окончательно, пошёл открывать дверь незваному и неожидаемому гостю. У него не было привычки смотреть в глазок, поэтому, открыв дверь, Шастун немного опешил и удивился, увидев перед собой Кузнецову, которая, посмотрев на него, опустила глаза в пол.

Она была потеряна, что было видно по её мимике и поведению. Ира так и не посмотрела на импровизатора, который заметил, как она нервно перебирает руками свою серую кофту, которая была надета под красную тёплую толстовку. После чего руки переместились на бёдра, которые были обтянуты джинсами, Кузнецова переминалась с ноги на ногу, на которых были кожаные ботинки на платформе. Весь вид девушки говорил о том, что она чувствует себя не в своей тарелке. И Антон понял, что ничего хорошего не выйдет, но раз он решил покончить с прошлым, то, видимо, этот разговор должен состояться. Если Кузнецова считает, что ей есть, что сказать, то импровизатор выслушает и поставит точку в данном периоде своей жизни.

— Привет. — Полушёпотом проговорила Ира, всё-таки осмелившись ещё раз посмотреть на парня.

— Привет. Зачем ты пришла? — Не скрывая своего скепсиса от появления бывшей девушки на пороге своей квартиры, спросил Антон.

— Можно зайти? — Ира продолжала прожигать его лицо взглядом.

— Ну, проходи, — открыв дверь шире, сказал Антон, возвращаясь на кухню.

— Тош… — Нотки в голосе девушки, которые раньше вызывали тепло и ощущение любви, сейчас приносили только раздражение и ощущение неправильности и ненужности, поэтому импровизатор постарался уничтожить хоть какое-то проявление былого на корню, бесстыдно перебив девушку:

— Я же просил, не называй меня так. Ты сама лишила себя того Тоши, который тебя любил и лелеял три года. Предлагаю не вспоминать это, как дурацкий сон.

— Как можно не вспоминать три года отношений? У нас же было так много хорошего. Помнишь, как мы мечтали…

— Вот именно мечтали, извини, но теперь все эти мечты и надежды на лучшее в прошлом, ты сама их перечеркнула своим чувством собственничества. Скажи я тебе хоть раз дал повод для ревности, я хоть раз заставил тебя сомневаться в моих чувствах к тебе?! Ир, я все эти три года не видел никого, кроме тебя. Ни-ко-го. Я, блять, даже по работе лишний раз не общался с девушками, — парню было просто необходимо выговориться, ему зачем-то нужно было, чтобы Ира всё поняла, только зачем всё это, он пока что не понимал.

— Антон, я просто боялась, боялась, что ты уйдёшь и не вспомнишь про меня и те прекрасные дни, которые мы с тобой провели.

— Блять, а сейчас всё заебись, да? — Антон практически забыл, что такое материться чуть ли не через каждое слово, но почему-то именно сейчас ему вспомнились все матерные слова, которые он знает. — Знаешь, боязнь — это то, что когда-нибудь да произойдёт. Поздравляю, произошло. Я только одного не могу понять. Нахуя ты опять пришла? Нахуя ты опять ворошишь всё это? Нахуя ты пытаешься мне напомнить всё?

— Я люблю тебя. И не хочу вот так вот расставаться. Я хочу остаться тебе хотя бы другом. — Ире было ужасно страшно озвучивать то, что у неё крутилось в голове больше двух недель, она не хотела показаться слабой, но по-другому она не могла открыть глаза Антона на всю картину.

По взгляду и по манере поведения парня она прекрасно понимала, что зря тратит своё и его время и нервные клетки. Он уже не чувствует к ней любви, он лишь обижен и озлоблен на неё, и Ира была уверена, что это правильно, потому что она причинила ему много боли и, может быть, даже страданий.

Все забудется, но не будет, как было,

Знаешь я теперь другая, а у тебя остыло.

Возьми меня с собой, попробуем еще,

Хочешь снегом упаду к дому твоему?

Белой тишиной я медленно спускаюсь,

Стыдно быть чужой, ну, а я не претворяюсь.

Смех в твоих глаза, забытая улыбка,

Просто я твоя забытая ошибка.

Опалённые Солнцем, мы любовь не играли,

Мы с тобой догорали, незаметными стали и не слышно упали.

(Опалённые солнцем — Ольга Серябкина)</p>

— Нет, Ирочка, мы никогда не будем друзьями, потому что друзья, которым от меня нужны только деньги, недолго остаются друзьями, а точнее ими даже не становятся.

— В смысле?

— Ты всё прекрасно понимаешь. Я, конечно, не умный человек, но не настолько тупой, как ты думаешь.

— Я не думаю, что ты тупой.

— Ой, конечно. Тебе показать мою переписку с твоим папой, буквально минут тридцать назад, он мне написал, что с твоей мамой всё очень и очень хорошо. Мне с самого начала показалось это очень странным и подозрительным, а теперь я знаю на все сто процентов, зачем ты сюда приехала. Знаешь, в чём была твоя проблема? — Увидев растерянность и непонимание, Антон истерично улыбнулся и продолжил. — Видишь ли долг твоему папе я отдавал на протяжении всего времени, что мы с тобой провели в Москве, каждый месяц я переводил по небольшой сумме. И к сегодняшнему дню мне оставалось отдать каких-то десять тысяч рублей, согласись небольшая сумма, чтобы она могла хотя как-то помочь твоей маме.

— Почему ты мне рассказывал?

— Потому что это был наш с ним вопрос. Он же мне их одолжил.

— Понятно.

— Я только одного до сих пор не могу понять. Зачем тебе нужны были эти деньги? — Эмоции немного утихали, но ему зачем-то нужно было знать, что это был за сюр и театр одного зрителя.

— Это был лишь повод тебя увидеть. — Антону было понятно, что сейчас чувствует девушка, но останавливаться он не собирался, потому что слишком уж ему было интересно, его бесило всё, что девушка принесла в его жизнь после своего ухода.

— И ты ничего лучше не придумала? Блять, как можно прикрываться несуществующей болезнью своей собственной матери? — Злость, самая настоящая и самая сильная злость бушевала у импровизатора в душе, он бесился, но старался держаться, чтобы не напугать Иру, которая и так была напугана и не только поведением Шастуна, но и своим не хорошо обдуманным поступком.

— Я просто не придумала ничего лучше, — признание вышло неуверенным, потому что приходило осознание того, что девушка сделала, она ведь и вправду не очень хорошо подумала над последствиями и всеми возможными исходами.

— Ир, ладно я, но, как ты будешь смотреть в глаза своим родителям после этого? — Импровизатор надеялся достучаться до девушки, понимая, что может сделать только больнее, но сейчас было откровенно похуй на это, ведь его с Ирой уже ничего не связывает.