30 - Νέα πτήσης (1/2)

Утро встретило меня головной болью и солнцем, которое раздраженно светило прямо в глаза. Что-то я отвыкла чуть-чуть от пьянок с Долоховым.

— Кричер!

— Слушаю, хозяйка. — Я поморщилась от хлопка и голоса эльфа.

— Зелье от головной боли, немедленно.

Эльф, что-то тихо ворчал себе под нос о моем поведении и о наглом волшебнике, но зелье принес.

— Антонин уже проснулся?

— Проснулся. Гость хозяйки готовит завтрак. Сам.

< Последняя фраза прозвучала с нотками обиды. В голове пронеслась картина, как Долохов устраивает борьбу с эльфами за возможность приготовить завтрак. Вообще Долохов редко готовит, преимущественно после пьянок и когда хочет кого-то задобрить. Что-то мне подсказывает, что сегодня задействованы обе причины.

На кухне меня ждала любопытная картина. Русский, весело мурлыкавший что-то себе под нос, старательно выкладывал что-то на тарелку. В углу же собрались эльфы и бросали на него грозные взгляды. Кажется, битва таки была.

— О, Верочка! Ты проснулась, как себя чувствуешь?

— Твоими молитвами, Антонин.

— Садись садись, радость моя.

Меня упорно посадили за стол и передо мной сразу появилась тарелка с блюдом, название которого я никак не могла вспомнить.

— Вот, сырнички по рецепту моей бабушки! Правда с вареньем, потому что в Англии нет сметаны, — печально выдохнул мужчина, — а ты ешь ешь, вот какая худая стала.

— Может потому что я молодая? — улыбнулась я.

— Нет, я тебя знаю. Без меня и Марволо, кто за тобой смотрел? Никто. А ты точно о себе не заботилась.

Заботливый Антонин выглядел очень мило. Обязательно ему нужно кого-то найти. Он передал мне чашку кофе. Божественный напиток. Еще корицу добавил.

— Все, Антонин, признавайся. Что ты натворил?

— Чего сразу натворил? — возмутился русский.

— Пьянка, завтрак и мой любимый кофе. Ты хочешь меня задобрить.

— Меня авроры так не допрашивали, как ты, — проворчал он, но сдался, — я уезжаю.

— Куда? — спокойно спросила я.

— К Марволо.

— На долго?

— Сам не знаю, — пожал плечами Долохов и с опаской посмотрел на меня.

Я же была совершенно спокойна. Его отъезд даже был мне на руку. Есть у меня некоторые планы, о которых им не следует знать. Пока что.

— Счастливого пути и надеюсь, что я получу хоть одно письмо, что ты жив.

— Конечно, — поспешно заявил он, — хоть каждую неделю буду писать.

— Когда отправляешься?

— Да, сразу после завтрака.

— Хорошо, — я встала и обняла друга, — береги себя, Тони.

— Конечно, Верочка. Ты тоже постарайся не попасть в неприятности, пока нас нет.

— Обязательно, Тони, — и мы оба знали, что лгали. А пока что меня ждала Франция.

***</p>

Девушка провела мужчину к двери, где они еще раз простились. Антонин смотрел как закрывается дверь и дом 12 исчезает перед его глазами.

< Он вытащил сигарету и сделал затяжку. Дым наполнил легкие и он выдохнул, запрокинув голову вверх. По губам промелькнула насмешливая улыбка.

— Пиздец ему будет, когда он вернется, — сказал он и через мгновение на площади Гриммо не было уже никого.

***</p>

Семья всегда была самым главным для Люциуса Малфоя. Все его решения принимались только тогда, когда он был уверен, что это не помешает его семье.

Его брак с Цисси был подарком, ведь был основан на любви, а не простой выгоде, как в большинстве аристократических семейств. Появление Драко только добавило ответственности и еще больше объединило семью. Его отец, Абраксас, обожал внука и Люциус очень жалел, что тот ушел так рано.

Согласие Северуса стать крестным отцом для Драко, еще больше присоединило его к семье. Он был не только его другом. Люциус, который всегда хотел брата, перенес эти ощущения на немного запуганного юношу из Слизерина, но в котором всегда был виден стержень.

Он даже рассказал это ему, правда, тогда они оба были очень пьяны, и на следующий день делали вид, что этого разговора не было. Слизеринская гордость.

Люциус наблюдал как растет Драко и видел в его глазах ту же печаль. Он и сам хотел бы еще одного ребенка. Но уже сколько поколений у Малфоев было только одна наследница. Да и Цисси тяжело перенесла роды, а рисковать любимой женой из-за призрачной возможности он бы не стал ни за какую цену.

< Поэтому появление в их жизни Венеры Люциус считал подарком самой Магии. Правда, если бы она появилась немного быстрее. Но том это не меняло одного — Венера Блэк была частью семьи Малфои.

И Люциус соврет, если скажет, что не считал ее дочкой. Мерлин свидетель, если бы она не была единственной наследницей Блэков, надеждой рода, то он бы ввел ее в род и девочка официально стала бы принцессой Малфой.

Венера была умна, не было этой детской мечтательности, которую он часто наблюдал в Драко. Иногда ему казалось, что он говорит не с маленькой девочкой, а со взрослой женщиной, почти ровесницей. И задавался вопросом, каково же было ее детство. После таких моментов он все больше пытался дать ей ощущение, что она не одна. У нее есть семья.

И никому в жизни, Люциус Малфой не признается, что когда Венера заболела, у нее был жар и он ночью сидел возле нее, когда она в бреду сжала его руку и назвала его «папа»… Люциус Малфой гладил ее по голове и вытирал слезы.

А потом пришло письмо, где сказали, что Регулус Блэк жив. Пришел в себя. Только благодаря Северусу и отцу он не сжег это письмо.

«Он ее отец» — говорили они.

«Ее отец я!» — хотелось кричать ему.

Люциус злился, но уехал в Сербию, подготовил документы и привез Блэка назад, рассказал все Венере. Они разговаривали на Гриммо, а он напивался в своем кабинете в Малфой Меноре под насмешливым взглядом Снейпа.