Часть 29 (1/2)
Зимний ветер, холодный, но отрадный, предшествующий чему-то новому, покачивал деревья, облепленные мокрым снегом. Этой ночью зима вступила в свои права, и Виктория грустно улыбнулась, сидя на подоконнике в палате. На плечи был накинут теплый халат, но девушку он не согревал. Утренняя рутина в частной клинике, включающая в себя осмотр гинеколога, терапевта и психолога, а еще внутривенные инъекции, что так не любила девушка, немного утомили. На боль и дискомфорт тело реагировало слишком остро, возвращая Вику в тот день, который хотелось забыть. Коротко вздохнув, девушка сдвинула брови, сомкнула веки, ресницы ее задрожали, а к глазам подступили слезы. Она скучала по Сереже, скучала по Птице и хотела оказаться в их крепких и надежных руках.
В палате было слишком тихо, и эта тишина била по ушам.
Вика провела руками по волосам, пропуская мягкие пряди сквозь тонкие пальчики и глубоко вздохнула. Девушку одолевали разного рода чувства, потому мысли были столь
разнообразны и хаотичны, что любая попытка извлечь из них что-то полезное оказывалась провальной. Обрывки снов, воспоминания из детства, смерть родителей, первая любовь — это все, что занимало сейчас голову, тут же исчезало в потоке других мыслей, более приятных.
Виктория чувствовала что-то еще, что-то — что было с ней на протяжении всей жизни и не только этой. Она видела сны, там она была другой, как и ее любимый.
— Маленькая моя! — Разумовский вошел в палату, — Зачем ты встала? — Большой букет белых пионов опустился на кровать и мужчина подошел к окну.
— Сережа! — Вика подскочила на подоконнике и хотела слезть, но Разумовский оказался быстрее. Он аккуратно взял личико любимой в свои руки, заглядывая в глаза.— Сереж...—Девушка заплакала, прижимаясь к любимому, вцепившись в его свитер. Вика ощутила, как болезненно сжалось сердце, стоило ей оказаться в объятиях любимого.
— Нет, маленькая, не плачь. — Сергей прижал девушку к себе, поглаживая по спине. — Я рядом.
Разумовский мягко подхватил девушку на руки и сел на кровать вместе с ней. Мужчина гладил, обнимал, шептал на ушко слова любви, зацеловывая руки Виктории.
— Я больше не оставлю тебя одну, никогда, — Сергей вытирает слезы большим пальцем, чтобы не причинить боль, ведь синяки на лице еще не сошли, — Как ты себя чувствуешь? Что-то болит?
Вика шмыгнула носом, уткнувшись в теплую шею. Она цеплялась за него, боялась отпустить, боялась остаться одна. Липкое чувство страха не покидало.
— Я думала, что больше не увижу тебя, — Девушка отстранилась, смотря на Сергея, — Думала, он убьет меня и...
— Забудь об этом, слышишь? — Сергей целует Вику в лоб, — Никто не посмеет прикоснуться к тебе, пока я рядом! Как малыши? — Разумовский опускает широкую ладонь на животик, поглаживая. Мысль о том, что он мог потерять их, привела в бешенство. Никто не отнимет его счастье.
От короткого прикосновения, Вика вздрогнула, словно тепло его пальцев обожгло ее. Отстранившись, девушка поджала губы, опасаясь реакции.
— Ты знаешь?
— Знаю, — Разумовский улыбнулся, — Любовь моя, я все знаю!
— И что ты скажешь на это? — Тихо пролепетала девушка, виновато потупив взгляд.
— Скажу, что я самый счастливый на свете, благодаря тебе. Я стану отцом, — Разумовский осторожно поцеловал Вику, обнимая так будто хотел спрятать ее от всего мира, — О большем я и мечтать не мог. Мы станем настоящей семьей, обещаю.
— Я люблю тебя, Сереж, — Вика целует любимого в уголок губ, — Вас обоих люблю.
— Я тоже тебя люблю, — Разумовский закрывает глаза, уступая место Птице, — Маленькая моя.
— Птица! — Девушка снова заплакала, — Птица, любимый мой...
— Виктория, — Птица прислонился своим лбом к ее, словно извиняясь за боль, что ей пришлось пережить, — Моя....
Несколько минут они провели в тишине, обнимаясь и целуясь. Птица бережно уложил Вику в кровать, укрывая теплым одеялом и устроился рядом, прижимая маленькое тельце к себе. Они долго говорили, делились переживаниями, целовались, а Птица не переставая, поглаживал животик, урча от удовольствия. Он чувствовал малышей, хотя срок был очень маленьким.
— Неужели я стану отцом? — Шепчет Птица, зацеловывая щечки любимой. — Я не идеален, но я сделаю все, чтобы защитить Вас, клянусь!
— Просто будь рядом со мной, — Вика смотрела Птицу, что-то обдумывая, — с нами...
— Я всегда буду рядом, — Птица целует Вику в макушку, — Засыпай малышка, я никуда не уйду.
Прежде чем погрузиться в сон, Птица окидывает взглядом палату, тихо рыкнув будто опасаясь чего-то, а после засыпает, крепко прижимая Вику к себе.
***
Flashback
Мы приходим в этот мир омыты кровью, смывая первородных грех, а умирая — молим о прощении, всевышний нас простит....
Ворон распрямил роскошные крылья, что в свете луны отливали синевой, задумчиво перелистнув страницу. Ночью дышать становилась легче и желтоглазый, наплевав на обещание, данное самому себе, направился в лес с книгой в руке. Один, как и всегда, он неспешно уходил в глубь леса, чтобы дать волю чувствам, ведь дома его птенцы давно спали.
«Взор застыл, во тьме стеснённый, и стоял я изумлённый, снам отдавшись, недоступным на земле ни для кого; »
Птица хмыкнул, скользнув ядовито-желтыми глазами по строчкам так полюбившегося стихотворения. Острые когти осторожно перевернули страницу, но все же слегка надрезали белый пергамент и ворон недовольно рыкнул. Неприятное чувство отвращения к происходящему буквально обожгло сердце. Птица чувствовал себя обманутым ребенком, но ничего поделать с этим не мог. На место встречи, которое оказалось каким-то заброшенным богом и людьми, ворон явился чуть раньше обычного.
— Если бы ты только видела, любовь моя, во что я превратился.... — Птица презрительно фыркнул, пнув близлежащий камень, зашипев.
Осмотрев руки, покрытые черными перьями, ворон вознес глаза к черному небу, усеянному яркими звездами и расправил крылья, желая вознестись как можно выше.
— Ты, как эти звезды, — Птица заметил падающую звезду и прикрыл глаза, — Я загадал кое-что, маленькая моя, но боюсь — не сбудется, если скажу.
Птиц усмехнулся, покачав головой.
— Ты должна знать, — Хмыкнул ворон, прикрывая глаза. — Мне просто нравится думать, что ты рядом, — Птиц распушил перья, небрежно тряхнув крыльями. — Мне нравится представлять нас вместе, сидящими в саду, что усажен твоими любимыми пионами, а рядом играют наши дети, — В следующую секунду, ворон взмыл над кронами деревьев, а птицы, что сидели на ветках, устремились за ним. Он почувствовал, как стоявший ком в горле камнем упал в желудок, заставляя болезненно скривиться. От былого спокойствия не осталось и следа, но ворон тщетно пытался вернуть лицу спокойное выражение.
Черная тень парила над лесом, поднимаясь выше — к звездам, что так манили к себе.
Ворон перевел дыхание, чувствуя, как кровь шумела в ушах. Застыв в одной позе, желтоглазый осмотрел место и камнем устремился вниз, бесшумно ступая ногами по сухим листьям. Место встретило его привычной тишиной и желтоглазый грустно улыбнулся, проводя рукой по ледяному камню.
— Я не мог не навестить, любовь моя....
Птица коснулся теплыми губами лика любимой, виновато опустив голову. Он ненавидел себя за ту слабость, что испытывал, находясь рядом, но ничего не мог с этим поделать. Птица выглядел как <s>человек</s>?, готовый совершить самоубийство, но что-то останавливало его всякий раз, стоило подумать о двух прекрасных малышах, что сейчас сладко спали в его отсутствие.
— Знаешь, они так быстро растут, — На последнем слове голос задрожал, а предательские слезы брызнули из глаз, вынудив Птицу сдавлено заскулить и опуститься на колени, впиваясь острыми когтями в холодную землю. — Я делаю все возможное, чтобы они счастливы, но без тебя...без тебя я не справлюсь...так сильно в тебе нуждаюсь и люблю...безумно...
Сдавленный рык вырывается из груди и ворон задыхается от слез, что душат изнутри. Он молил о смерти, мечтал о ней, но не мог оставить малышей, ведь любил их всем сердцем.
— Я без тебя не смогу, — Птица уткнулся лбом в холодный камень, шепча попеременно слова молитвы и слова, ведомые лишь той, что покоилась в земле, — Вернись ко мне, ну пожалуйста.
Когда боль, отравляющая сердце утихла, Птица облокотился о камень, раскрыв книгу. Пару минут он сидел в тишине, шелестя крыльями, а после осипшим голосом начал читать стихотворение, что так ему полюбилось...
Как-то в полночь, в час угрюмый, полный тягостною думой,
Над старинными томами я склонялся в полусне,
Грёзам странным отдавался, вдруг неясный звук раздался,
Будто кто-то постучался — постучался в дверь ко мне.
«Это верно», прошептал я, «гость в полночной тишине,
Гость стучится в дверь ко мне».
Ясно помню… Ожиданья… Поздней осени рыданья…
И в камине очертанья тускло тлеющих углей…
О, как жаждал я рассвета, как я тщетно ждал ответа
На страданье, без привета, на вопрос о ней, о ней,
О Леноре, что блистала ярче всех земных огней,
О светиле прежних дней.
И завес пурпурных трепет издавал как будто лепет,
Трепет, лепет, наполнявший тёмным чувством сердце мне.
Непонятный страх смиряя, встал я с места, повторяя: —
«Это только гость, блуждая, постучался в дверь ко мне,
Поздний гость приюта просит в полуночной тишине —
Гость стучится в дверь ко мне».
Подавив свои сомненья, победивши опасенья,
Я сказал: «Не осудите замедленья моего!
Этой полночью ненастной я вздремнул, и стук неясный
Слишком тих был, стук неясный, — и не слышал я его,
Я не слышал» — тут раскрыл я дверь жилища моего: —
Тьма, и больше ничего.
Взор застыл, во тьме стеснённый, и стоял я изумлённый,
Снам отдавшись, недоступным на земле ни для кого;
Но как прежде ночь молчала, тьма душе не отвечала,
Лишь — «Ленора!» — прозвучало имя солнца моего, —
Это я шепнул, и эхо повторило вновь его, —
Эхо, больше ничего.
Вновь я в комнату вернулся — обернулся — содрогнулся, —
Стук раздался, но слышнее, чем звучал он до того.