Глава 20 (112). Приговор (2/2)

— Прекрати ломать комедию. Смирись с тем, что ты проиграл.

Линтон хрипло рассмеялся, наконец подав хоть какой-то признак жизни, и Джоанна усмехнулась ему в такт. Совсем, как в тот день, когда он сам определил свою судьбу…

Но все именно к этому и вело. Линтон причинил ей слишком много боли, а Джоанна никогда не забывала подобное. И не прощала. Не оставляла без ответа. Он должен был понимать это с самого начала, но посчитал, что в состоянии справиться с ней…

Роковая ошибка.

— Ты всегда считал себя умнее всех остальных и недооценивал меня, — протянула она, мысленно наслаждаясь каждым словом, ею произнесенным.

Наконец Джоанна могла не скрывать своего злорадства и трубить о своей победе, наблюдая за тем, как в это время для Линтона рушится все… Весь его мир, все его старания — все рухнуло, все исчезло. Благодаря ей. Пожалуй, Джоанна даже допускала мысль о том, что ей в какой-то степени жаль Линтона, ведь как печальна и ничтожна его участь…

— Я тебя предупреждал, предлагала уступить, но ты меня не послушал. И вот… Мы здесь.

— Так тебя гложет совесть за то, что ты сделала, и теперь ты утешаешь себя вот так? — Линтон попытался съязвить, но у него не получилось — Джоанна сардонически расхохоталась.

— Я тебя умоляю… — презрительно опустила она, демонстративно утирая несуществующие слезы. — Да если бы я могла, я бы убила тебя собственными руками.

— И тебя даже не волнует, что думает твой обожаемый Картер по поводу того, что происходит с его отцом?

Джоанна снова залилась напускным (или же он был искренним?) смехом.

— Линтон, ну прекрати… Это даже звучит глупо. Картеру плевать на тебя. Напротив, он даже считает, что ты заслужил всего этого. Так что прекрати делать вид, будто ты милейший человек на этой гребаной планете, и не пытайся давить мне на жалость. Уж точно не тебе учить меня таким вещам, — едко подвела она, скривившись.

В одном Линтон был прав: Джоанну действительно коробило от мысли о том, что она причинила боль Картеру своими действиями. Однако… Выбора у нее не было. Мир слишком тесен для того, чтобы она могла жить, пока Линтон вьется где-то рядом. Его победа — ее поражение. Ее несчастье — его радость. Его конец — ее начало.

Да и потом… Даже так Джоанна смогла бы придумать что-то, что Картер перенес бы максимально безболезненно. Возможно, смирилась бы даже с присутствием Линтона. Но Картеру было наплевать. Картер ненавидел его не меньше, чем она. И Джоанна знала: для них обоих будет лучше, если Линтон уйдет.

— Тебе интересно, почему ты оказался здесь? — совершенно невинно поинтересовалась она, бесцеремонно перескакивая с темы на тему.

— Если честно… — задумчиво начал Линтон, закинув ногу на ногу и выразительно посмотрев на нее. — Да. Как же ты заставила королеву поверить в то, что это сделал я, когда вмешательство Империи было очевидно?

— Империи? — с театральным удивлением опустила Джоанна и патетично протянула: — О, нет… Это была не Империя. Это была я.

Линтон был глубоко растерян, обескуражен и определенно считал это глупой неудачной шуткой, раз уж смотрел на нее так оторопело. Но она была серьезна, как никогда раньше, и искренне наслаждалась его смятением и непониманием. Утратив контроль над ситуацией, Линтон был похож на выброшенного на улицу щенка, который с ужасом дивился огромному, дивному миру.

— Наверное, ты хочешь знать, как? — продолжила Джоанна в прежней снисходительно-насмешливой и презрительно-высокомерной манере. — Ну, что ж, теперь, когда твои слова уже не имеют никакого веса, пора выложить карты на стол. Диктофона же у тебя точно нет… — как бы между прочим, шутливо опустила она. — Если честно, это было несложно. Мне всего лишь нужно было получить доступ к твоему тайному счету, с чем, как ты знаешь, я справляюсь отлично, и написать твоей любимой Иде Бетлен с просьбой убить Джоанну Лиггер и Картера Карраско. От твоего имени, конечно же. Потом я позаботилась о том, чтобы она смогла попасть на корабль, а до этого сказала ей ни в коем случае ее подходить к тебе, чтобы не вызвать подозрений. Мне повезло, что она оказалась беспросветно тупой и не почуяла подвоха… Потом она пришла за мной, и мне пришлось убить ее, чтобы она ничего не взболтнула. Я немного поиграла в сумасшедшую, пошумела, но никто, конечно же, не поверил в то, что любимый сенешаль королевы мог сделать такое… Однако ты сам свою репутацию и уничтожил. Так что, когда я собрала все «доказательства», королева уже и не сомневалась в твоей виновности. Вот так, — заключила Джоанна с легкой, почти невинной, что разительно контрастировало со всем, что она сказала, улыбкой; а затем протянула: — Ну, что скажешь, Линтон? Все еще считаешь меня идиоткой?

Линтон молчал, не зная, что сказать, и усердно осмысливал все услышанное. Джоанна считала, что просто взорвала ему мозг. Еще бы: он-то считал, что только он один способен плести коварные интриги, распоряжаясь людьми подобно фигурам ниантраны. Только вот Линтон, похоже, забыл, что она была его протеже. Он обучил ее всему, вылепил по своему подобию.

А теперь Джоанна уничтожила его. Ворвалась в игру, которую он долго и успешно вел, перехватила контроль и победила. По-бе-ди-ла. А он проиграл и остался ни с чем.

— Нет, — сказал, наконец, Линтон, пресно усмехнувшись. — Нет, не считаю…

Он опустил лицо в руки и продолжил смеяться; и смех его сочился отчаянием и безумием.

— Ну, — выпалил он, резко выпрямившись, — что я могу сказать… Поздравляю! Ученица превзошла учителя! — Линтон улыбнулся: почти истерически. — Скажу честно… Мне пора признать, что ты — лучшая из всех, кого я когда-либо курировал. Молодец, молодец… Это достойно похвалы. Гордись собой, потому что даже я теперь тобою горд.

Он не слукавил. Он говорил это действительно искренне. Джоанна криво улыбнулась и пренебрежительно фыркнула; но это все только напускное — внутри и впрямь что-то екнуло. Впервые за столько лет она добилась от Линтона хоть пары хороших слов, и для этого потребовалось всего-то разрушить его жизнь… Впрочем, Джоанна больше удивилась бы, если бы свою благосклонность он проявил при других обстоятельствах.

Повисло молчание. Могло показаться, что они сказали друг другу все, что хотели; но Джоанна чувствовала, что это не так. И Линтон, вероятно, тоже — иначе почему не прогонял ее?

Рано было прощаться, рано…

Джоанна мельком окинула Линтона оценивающим взглядом и заметила, что тот помрачнел. Возможно, собирался что-то сказать; и она не ошиблась. Линтон вздохнул и заключил:

— Итак, значит, я уже не сенешаль.

— Верно, — отозвалась Джоанна, кивнув и дернув уголком рта.

— И кто же займет место сенешаля после меня… Ты, что-ли? — кажется, он сказал это исключительно ради того, чтобы съязвить и сыронизировать, однако ей почему-то показалось, что было в его глумливом предположении что-то серьезное.

— Этого никто не знает. Но, — Джоанна ехидно сгримасничала, вскинув брови, — я бы не отказалась.

Как ни странно, но и в ее глупой шутки нашелся элемент серьезности, чему Линтон был немало удивлен.

— Я думал, тебе плевать на какие вещи.

— Я тоже так думала…

Джоанна много об этом думала. Возможно, больше, чем это было уместно. На службе у Мережи выше звания обычного агента она не продвинулась, а сейчас и вовсе была простой ассистенткой командующего, однако то и дело размышляла о том, как высоко могла подняться и что могла от этого получить.

Столь внезапное пробуждение в себе самой амбиций пусть и удивляло Джоанну, но казалось вполне логичным и закономерным. Возможно, что вся ее жизнь к этому и вела. Но ей отнюдь не нужны были восхваления, почести и признание — только лишь сама сила, сама власть.

— Но потом поняла: власть дает удивительные возможности, если правильно ее использовать. К тому же, — Джоанна все же не смогла удержаться от саркастического замечания, — это было бы отличным шансом преподать урок всей Мережи.

Линтон снисходительно прыснул.

— Все в твоих руках, — нравоучительно рассудительно он, чуть погодя. — Если ты этого хочешь… Тогда делай.

— Ты прав. Я могу делать все, что захочу, — это было не совсем то, что Джоанна хотела сказать, но других слов не нашлось.

Вздохнув, она поднялась со стула и направилась было к выходу, но в последний момент вдруг опомнилась. Ей обязательно нужно было выкинуть что-нибудь напоследок.

— Хочешь покажу, какую клевую штуку я умею?

Впрочем, в дозволении Джоанна не нуждалась. Она разожгла в руке синий огонь, ярко контрастирующий на фоне желтого костюма, и могла наблюдать изумление на лице Линтона.

— Где ты этому научилась? — спросил он, глядя на дрожащие лазурные языки пламени.

— В племени на Крайних землях.

Джоанна подошла к выходу из камеры, опустив барьер, и прежде, чем покинуть ее, бросила:

— Прощай, Линтон.

Джоанна ушла, окончательно оставляя его позади. За углом ее поджидали двое солдат-охранников, которые о чем-то увлеченно ворковали, не заметив поначалу ее появления. Джоанна окинула их задумчивым взглядом и поняла, что ей нужно было кое-что еще.

— Ты, — она указала на парня, который встретил ее вопросительным взглядом. — Если здесь что-то случиться, скажешь мне, и это даже не обсуждается.

— Хорошо, мисс Лиггер.

Джоанна кивнула и, обогнув его, удалилась, преисполненная чувством гордости и победы.

Жизнь никогда не жалела ее, насылая врагов и недоброжелателей. Список тех, на кого она заточила зуб, был огромен, но с каждым днем все больше и больше имен вычеркивалось из него кроваво-красным.

Все те, кто причинил ей боль, сгорали в пламени ее ярости, и не оставалось от них даже горстки пепла.

Сегодня одним из этих несчастных стал Линтон Карраско.

***</p>

Шел пятый день заключения Линтона под стражей. Его вина, благодаря представленному Джоанной делу, была полностью доказана и не подвергалась сомнению, так что теперь Кармен следовало как можно скорее принять решение относительно его участи и вынести приговор, однако… Она не могла.

Преступления Линтона были тяжкими, и та должность, которую он занимал, не могла послужить облегчением его вины — напротив, она только отягощала обстоятельства. Линтон Карраско был сенешалем королевы, ее правой рукой, ее советником. Линтон Карраско был человеком, которому Кармен доверилась и на которого смогла положиться. Он не должен был поступать вот так, не должен был ее предавать.

Долгие годы Линтон занимался коррупцией и нажил целое состояние на взятках и воровстве. Он помог уклониться от тюремного срока Иде Бетлен, которая была закоренелой преступницей и в свое время немало потрепала нервы всех служащих Мережи; а затем сговорился с ней и покушался на жизнь командующего королевы и его ассистентки. И, в конце концов, Линтон поставил себя выше, чем она. Будучи сенешалем, он возомнил себя кем-то, стоящим выше королевы; решил, будто это он управляет здесь всем. Считает, что наделил ее силой. Мнит себя ее поводырем.

Разумеется, такому прощения нет. Все его мерзкие слова и куда более гнусные делишки никогда не останутся безнаказанными. Да только вот… Каким должно быть наказание? Изгнание на Меккелакею — чушь несусветная. Тюремный срок? Пусть даже пожизненный — мало. Всего, что Кармен могла придумать, будет недостаточно.

Эта неспособность придумать для Линтона даже наказание сводила ее с ума. Все пять дней она только и делала, что ломала голову, размышляя о том, какой приговор могла постановить. Перебирала множество вариантов того, как сделать само существование невыносимым для него — настолько Кармен была зла, — но так ни к чему и не пришла.

Но тогда ее голову посетила иного рода мысль. «Пусть будет страх», — сказала она когда-то. Для нее это было сродни команде, данной самой себе. Она не хотела доводить до столь жестких мер, но каждый новый день только и делал, что доказывал: править должно железным кулаком.

Вечером Кармен спустилась в тюрьмы, чтобы поговорить с Фарьей.

Идея о том, чтобы спросить совета у этой женщины, казалась одновременно как абсурдной, так и единственно правильной. Ведь, с кем бы из своих приближенных она не посоветовалась — с Каспером, с Картером, пусть даже с Роджером или Кертисом, а особенно с Джоанной, — все они как один настаивали бы на самом суровом для Линтона наказании, напрочь позабыв о том, что в таких вопросах, когда дело касается политических решений, важна объективность. Да и что уж там: Кармен и сама не могла сохранять беспристрастность из-за своего исполинского гнева.

А вот Фарья могла. Она не была впутана во все это дело и могла оценить все с позиции стороннего, справедливого наблюдателя, пусть даже и с точки зрения законов Империи.

— Оставьте нас, — скомандовала Кармен, сведя брови к переносице, после того, как охранник поприветствовали ее и поклонились.

Они ушли, и Кармен перевела взгляд на Фарью, которая, встав с койки, также отвесила легкий поклон и произнесла:

— Добрый вечер, Ваше Величество.

Кармен вымученно улыбнулась; и то — всего на секунду. Вечер был совсем не добрым: он был просто отвратительным, как и пятеро предыдущих.

— Я слышала, что тебя крайне волнует, что будет с тобой дальше, — опустила Кармен. Это было совсем не то, о чем она собиралась говорить, однако, раз уж возможность представилась, этому вопросу стоило уделить внимание. — Уверяю тебя, что ты будешь помилована. Раз уж ты пошла нам навстречу, Немекрона не может не оставить это без внимания.

— Благодарю, Ваше Величество, — искренне отозвалась Фарья.

— И все же, я пришла к тебе не за этим, — подвела, наконец Кармен, и на лице женщины застыл немой вопрос. — У вас, в Империи, правой рукой императрицы ведь является глава Совета, верно?

Фарья кивнула. Кармен вздохнула, сцепив руки за спиной, и бесцветно продолжила, стараясь не выдавать клокочущей внутри злобы

— Хорошо. Представь ситуацию, в которой глава Совета брал взятки, воровал деньги из государственной казны, поставил себя выше императрицы и покушался на жизнь других ее приближенных. Какое наказание за это полагается?

Фарья всерьез задумалась, и Кармен невольно разнервничалась, ощущая, как каждая секунда по своей продолжительности уподобляется целому часу. Время прошло мучительно медленно, а на кону стояло все. Ибо же, Кармен решила: что бы не сказала эта женщина, приговор Линтона будет именно таков.

— Это серьезное преступление, — произнесла, наконец, Фарья, — ведь оно обесценивает верховенство короны и является ничем иным, как государственной изменой. За такое преступление законами Удракийской Империи предусмотрена смертная казнь.