13. Хрупкая неожиданность (1/2)
Воск свечи водопадом стекает в подложку. Изломы её теней играются со стенами комнаты. Струйка пламени, считающегося верхушкой в цепи природных явлений, мягко освещает комнату, отвергая наступившее утро. Но пакостный лучик света всё-таки отпечатывается на лбу спящего юноши, заставляя того зажмуриться, приоткрыть веки и медленно привстать на локтях. Зевок. Никуда не деться от раскалённого блеска рассвета солнца, - и противиться ему бессмысленно.
Генерал слепо, бесстрастно-официально разглядывает пространство перед собой. Как на деловых переговорах с верховной жрицей Ватацуми, отвечая ей преимущественно кивком головы и вскидыванием уха. Так и при зачитывании нелепых писем в издательстве, которые адресованы «понимающей» очаровашке Хине. Хвост лениво раскачивается на весу. Лёгкий румянец на скулах. Имитация заинтересованности.
Не помню, чтобы зажигал свечу.
Туман в голове и истощение - чувства вторичные, они идут в комплекте и оттесняются зарождением физической боли. Горо неуверенно отодвигает одеяло и шипит. Целостность тела не спешит возобновлять прежнее приятельство. Наполовину зажившие, рваные раны под рёбрами услужливо напомнили о себе. Любопытно другое - отметины на бёдрах, темнеющие вглубь. Если линии царапин за ночь истоньшали, то вот синяки на коже выглядят как разновидность расплющенного электро слайма. Пурпурно-лиловые.
Даже противники никогда не доводили меня до столь жалкого состояния.
Пробные шаги обожгли ступни. Спина вытянулась по струнке и тут же сгорбилась обратно. Покачиваясь на носках, юноша разглядывал пол как важный, стратегический объект, не решаясь идти дальше. Масленый блеск пота на висках ликвидировал всю уверенность. Движения даются с трудом. Даже хвост не упрощает балансировку. Просто лепится комком шерсти в районе поясницы, заставляя генерала презрительно выпячивать губу. Он хоть и слыл уравновешенным, но от ругани в такой ситуации не удержался. Так или иначе, но попытка дойти до ванной комнаты ни к чему не приведёт. Горо заваливается обратно.
– Без слёз, конечно, на тебя не взглянешь.
Ехидный тон охлаждает пыл. О́ни, давно ожидающий его пробуждения, потянулся навстречу. Лицо поймали в захват ладони. Отчаянная попытка вывернуться вышла по старой привычке, а не из-за строптивого желания отстраниться. Ещё ночью генерал казался себе неутомимым, а сейчас сил нет даже на такие выходки. Как никогда хочется взять своё бессилие за шкирку и выкинуть прочь из тела.
Чужой подбородок в руке обмяк. Нахальная усмешка Итто растаяла. Такое ощущение, что мальчишка сейчас развалится на части, пародируя родные земли архипелага или же любой древнейший механизм Инадзумы. Во-первых, он весь растерзан, нежные линии губ рассечены, а на подбородке виднеются засохшие пятна крови. Во-вторых, встать без посторонней помощи точно будет невозможно. Потребуется реставрация отдельных, скажем так, частей тела. Если не секрет, то каждой.
Горячий язык слизывает кровь и, прикусив саднящую губу, проникает в рот. Щеночек затаивает дыхание. Хвост, подчиняющийся исключено собственным интересам, сию секунду прижимается к мускулистой руке. Пушистый предатель. Тело напротив пышет жаром из-за чего воздух кажется душным, знойным. Послышался сдержанный вздох. Где если что и поменялось, то в ледяном руднике голубых глаз. Если ещё совсем недавно Горо оглядывался на серую макушку горделиво, будто бы не её обладатель его измотал, а наоборот, то сейчас же всё по-другому.
Сладкий.
Аратаки отстраняется. То личико, что раньше тешило взор произведённой над ним жестокостью, стало вновь симпатичным, смазливым. Юношеский, матово-нежный оттенок лица вернулся, щёки опалило румянцем, а боль перестала казаться существенной. Можно сказать, что мужчина вошёл в положение, расчувствовался и исправил нанесённый собой ущерб. Но не из чистого благородства.
– Разве это моя вина, а? Я так не думаю.
Руки небрежно скрещиваются на груди. Эта несостоявшаяся страсть обескуражила. Опасения, сопровождаемые смущением, охотно расступились перед ним. Произведенный ранее обряд всевозможных пошлостей в голове посыпался как песок. Поцелуй сработал на Горо как спускной рычаг. Внизу, на дне мыслительного потока, доносился писк здравомыслия, а воспоминания о произошедшем, напротив, всплывали на самый верх. Он даже и не догадывался, что после одного оргазма сможет возбудиться до такой степени, дабы вновь легко прогнуться под властными прикосновениями и насадиться по основание, видимо, с простым расчётом, что его нутро войдёт в положение и выдержит режим «Всё и сразу». Стыд тогда явно отрёкся от них обоих.
– Обиделся значит? Какой неблагодарный.