Глава 1 (1/2)

Пеппа семенила вслед за более опытными служанками. Всё время вертела головой, рассматривая высокие потолки замка, украшенные фресками, мраморные колонны, блестящую плитку под ногами.

Ей ещё ни разу не доводилось прислуживать во дворце. Признаться, она и не надеялась попасть сразу в горничные будущей королевы, но вот какая удача: камеристка, что была едва ли не правой рукой правителей, выбрала её. Пеппа думала, что над ней смилостивился Благой Демиург. Только подалась в замок, и сразу же прислуживать монаршей особе!

Служанки всё шли и шли… Стремительно удалялись от центральных комнат замка. Неужели покои будущей королевы находились где-то в отдалении? Её Величество любила уединение?

Наконец они подошли к темным дверям и остановились. Пеппа с восхищением поглядела на двух солдат, стороживших вход. Ладные, высокие юноши, подтянутые, да на таких в их деревне все девки вешались бы. Она могла бы выйти замуж за кого-то такого. Почему нет? Все хотят выйти удачно замуж. Чтоб красив и деньги в дом нёс. Вот кто-то как тот, с ямочками на щеках.

Юноша окинул служанок холодным взглядом и открыл дверь. Пеппа не преминула робко улыбнуться солдату. Но тот едва ли заметил её попытку соблазнения.

В покоях было темно. Шторы на окнах плотно задвинули, так что ни один лучик осеннего солнца не проникал в комнату. В кресле напротив камина с кубком в руках сидела молодая женщина. Пеппа уставилась на драгоценные камни в позолоченной посуде. Утащи она один такой кубок и могла бы до конца жизни ни в чем себе не отказывать, а эти вельможи, лорды и короли даже и не заметят его пропажу. Всего один кубок — столько стоило её сытое существование.

Будущая королева подпирала кулаком голову и пустым взглядом смотрела на огонь в камине. И какие думы могут терзать красавицу, что спит на шелковых простынях и носит на себе украшения, стоимость которых могла бы покрыть годичные расходы целой деревушки? Но она о чём-то думала так самозабвенно, что даже взглядом не удостоила согнувшихся в нелепом поклоне слуг. Ну да, с чего Её Величеству смотреть на такое отребье? Пеппа восхищалась, злилась и завидовала. Но подчинялась и не возмущалась. Вылететь из дворцовой прислуги не хотелось. Платили много. А ей деньги были нужны. Кому они не нужны, когда зима на носу?

Дверь за спиной скрипнула. В покои вошла ещё одна девушка. Пеппа, всё так же склоняясь перед будущей королевой, бросила вороватый взгляд на гостью. Это была молодая темноволосая особа. В чёрном простом платье. Ни вырезов, ни кружева, ни драгоценных камней. Точно она на себя чёрную штору натянула. Но Пеппа была не дура. Сразу поняла — платье хоть и простое, а пошито из чего-то дорогого. Так оно выглядело. Спина молодой девушки была прямой. Ну просто королевская осанка! И как все эти дворяне умудрялись целый день ходить в таком напряжении? Волосы были собраны в простой низкий пучок. И тоже — ни одного украшения. Но все волосок к волоску. Строго и как-то безжизненно. Лицо Пеппа рассмотреть не успела. Незнакомка стояла к ней спиной.

— Кто это? — зашептала рядом стоящей служанке. Мэри или Нэнси, как-то так. Она ещё не успела запомнить.

— Камеристка, — шикнула Мэри-Нэнси, глянув злобно на Пеппу. Взглядом так и велела заткнуться. Пеппа скорчила недовольное лицо, поджав губы, и сделала, что велели — заткнулась.

— Доброе утро, Ваше Величество, — голос у Камеристки был приятный. Тихий. Тёплый. С какой-то загадочной и чарующей хрипотцой. Пеппа даже подумала, что и поет она, наверное, потрясающе. Таким ведь голосом только петь!

Её Величество оторвала взгляд от огня. Посмотрела на Камеристку с презрением, внезапно замахнулась и швырнула кубок. Он пролетел в паре сантиметров от лица девушки и с оглушительным звоном рухнул на каменный пол, прокатился и замер у ног Пеппы. От звука она вздрогнула в испуге, но как завидела сверкающие красные камни, так страх её сменился восхищением. Никогда Пеппа такой красоты вблизи не видела. Хватай, прячь под юбку и беги что есть мочи из замка. Жизнь безбедная обеспечена. Правда с такими-то деньгами её в первой же подворотне даже при свете дня прирежут. Пеппа ещё раз поглядела на кубок и, вздохнув, протянула руку, чтобы поднять его. Старшая служанка перехватила её руку и нервно, отрывисто помотала головой.

Что, так и стоять им, согнувшись, тут до дня смерти?

— Убирайся! — взревела королева. Пеппа сглотнула. Это откуда в такой тоненькой даме столько голосу-то? Да её бабка на пьянчуг, дрыхнувших под забором, так звучно никогда не кричала!

— Приказ Его Величества Короля. Я должна помочь вам подготовиться к казни, — всё тем же бархатным спокойным голосом ответила Камеристка. Словно не в неё только что запустили кубок. Пеппа подняла взгляд. Всё такая же ровная спина. Ни намека, что что-то тут не так.

Пеппа поморщилась. Погодите-ка… Казнь? Так значит их не будущей королеве послали прислуживать, а той самой изменщице, которую сегодня в полдень казнят?! Гадость какая!

Пеппа была наслышана о преступлениях королевы-предательницы. Да о них вся столица трубила! Пособничала своему отцу в заговоре против короны! Пеппа не знала, что значит «пособничать», а вот то, что эта гадюка хотела убить Его Величество Короля, понимала отчётливо! Заговор чудом вскрылся!

— Не желаю, чтобы ты прикасалась ко мне! Пусть придут мои фрейлины! — изменщица так верещала, что Пеппа даже не постыдилась скривиться. Но головы не поднимала. Ещё прилетит ей от этой истерички!

— Двое из них были повешены вчера, двое преданы огню церковью два дня назад. Их обвинили в колдовстве и отступничестве от Благого учения Демиурга, — спокойный голос начал казаться Пеппе холодным. От него теперь бежали неприятные мурашки по спине. Слишком уж просто она говорила о смертях.

— Ты!.. — королева взревела. Пеппа снова услышала звон. Ну да, конечно, в приступе ярости предательница смахнула со столика кувшин с вином и поднос с закусками. А убирать это, конечно, ей придётся! Её величество часто задышала как разъяренный бык и стала выхаживать по комнате, громко топая ногами. Почти как какой-нибудь неотесанный мужик. Что, неужели перед лицом смерти и дворяне, и простые люди выглядят одинаково?

Королева-изменщица всё продолжала бесноваться. Стащила с широкой кровати покрывало, скинула вазы с цветами с прикроватных тумбочек, сорвала шторы, швырнула канделябр в окно. Она вдруг осела. Просто рухнула на колени у того самого окна и разревелась. Как простушка, как нищенка… Пеппа снова скривилась. Не понимала она эту женщину. У неё было всё! Спала она на удобной постели, по утрам её одевали слуги, еда была отборнейшей. Чего ей ещё надо было? Зачем устраивать безумие во дворце? Но нет же. Не сиделось, надо было какого-то демона ещё больше! Жадные дворяне! Всегда им мало! Вот теперь она и поплатится за свои грехи жизнью! И поделом!

Королева проревела с минуту и всё-таки встала с пола. Выпрямила спину, приподняла голову… Будто и не истерила тут! Пеппа чуть не фыркнула. Изменщица прошлась по комнате, гордо ступая по разрухе, и села перед туалетным столиком. Камеристка посмотрела через плечо на прислугу и кивнула им. Служанки засуетились. Стали молча готовить платья, юбки, украшения.

И зачем все это? Ей же все равно отрубят голову! Какая разница в каком платье быть обезглавленной?

Но Камеристка со знанием дела укладывала волосы изменщице. Горячими щипцами, снятыми с огня, закручивала пряди, цепляла шпильки, пудрила ей щеки, подводила брови, чем-то мазала губы. Помогла надеть тяжелое колье, серьги. Внимательно следила, как служанки помогают королеве одеваться. Сорочка, панталоны, чулки, одно нижнее платье, другое, подъюбник… Корсет Камеристка затягивала сама. Пеппа даже удивилась, откуда в её тоненьких бледных руках с синими венами на тыльной стороне ладони столько сил, чтобы вот так легко натянуть шнурки как надо и даже не вспотеть!

— Как я выгляжу? — спросила королева у Камеристки, глядя на себя в зеркало.

— Превосходно, Ваше Величество. Красота — определенно ваша сильная сторона, — она легко улыбнулась одними уголками губ, глядя на отражение королевы. У Пеппы снова побежал холодок по спине. Глаза у Камеристки, серые, как дворцовые каменные стены, были бесстрастными. Она будто улыбалась не искренне.

— Славно, — королева прикрыла на пару мгновений глаза. А затем, рассмеявшись, уже весело, словно пребывала в прекраснейшем настроении, добавила, — могу я почитать в одиночестве свой любимый роман? Наслажусь им в последний раз.

— Как пожелаете, — Камеристка присела в изящном книксене. — Стража будет охранять вас снаружи. Также с вами останется одна служанка.

— Не нужно. Пусть все убираются, — она снова села в кресло напротив камина.

— Как прикажете.

Камеристка кивком указала служанкам на дверь.

Выходя из комнаты, Пеппа бросила последний короткий взгляд на девушку. Она была бледна, худа, почти плоская во всех местах, где женщине положено быть круглой и сочной. Губы у неё совсем как бескровные, широкие и полные, но не безобразные. Очень даже притягательные. Такие мужчинам нравятся. Впалые скулы, черные брови, прямой нос. Она была хороша собой. Красива, но до колючего холодна, и вид у неё был строгий. Скучный. Она вышла вслед за ними, затворила массивные двери и кивнула куда-то в тёмную часть коридора. Оттуда показался высокий широкоплечий мужчина. Ну точно дворянин!

Пеппа отвернулась и последовала за другими служанками. Кто-то сказал про обед. Это было важнее какой-то странной мрачной Камеристки и недоступного красавца дворянина. Про них она потом расспросит, а заодно и про молодых стражников. Тот, с ямочками на щеках, все-таки был очень даже ничего.

***</p>

Двери распахнулись. Стайка женщин выскочила в коридор. Последняя окинула его заинтересованным взглядом, стоило только выйти из тени. Всего мгновение — девушка отвернулась.

У Риха была отличная память на лица. И это лицо он видел впервые. Новенькая. И сразу отправили собирать королеву к казни. Где же так могла нагрешить эта малышка? Впрочем, новенькая сильно встревоженной ему не показалась. Наоборот, была весела и строила глазки стражникам. Те по долгу службы лица держали каменные, но небось в штанах уже зачесалось. Хороша мордашкой была новенькая. И грудь, и бедра — все при ней. Не продержится. Понесет от первого попавшегося сопляка, не сумевшего вовремя достать… И член, и какие-нибудь травки от нежелательного отпрыска.

Вслед за прислугой вышла Камеристка. По имени её никто, кроме Его Величества — и тот редко — не называл. Рих пару раз пытался, но она хоть и сдержанно, но всё же довольно резко попросила его звать её по месту, занимаемому при дворе. При дворе она была Камеристкой. Чушь собачья! Кто угодно, но не Камеристка.

— Байхарт, — она посмотрела на него через плечо и слегка качнула головой. Рих пошел следом по коридору, отставая ровно на два шага.

Камеристка никогда не обращалась к нему по имени. Он привык. Она будто намеренно держалась на расстоянии. Не позволяла стать ближе. Хотя знакомы они были уже пять лет. Целых пять лет он ходил за ней тенью. Его Величество лично назначил Риха её охранником. В помощники себе он отобрал ещё трёх солдат из королевской стражи. Ночью они сменялись, подменяли его в выходные или во время болезни. Во всех остальных случаях Рих был её тенью.

Камеристка… Бред сумасшедшего! Где встретить Камеристку с личной охраной? Двор несколько лет об этом нет-нет да судачил. Чаепития не обходились без хотя бы одной сплетни про привезенную из путешествия Его Величеством девушку. Дамы окрестили её любовницей. Рих тоже так думал. Спит с королем. Иначе зачем он привез её? Зачем обучал этикету? Зачем назначил ей охрану? Через неделю службы иллюзии Риха рассыпались. Она точно не была любовницей короля. Он вообще относился к ней не лучше, чем к собаке.

Рих помнил её в день их первой встречи. Тоненькая девушка, с ровной спиной, в скучном платье, с собранными волосами. Она не походила ни на одну придворную даму или служанку, которых он видел раньше. Рих выпрямился у своей койки. Девушка шла между рядами кроватей в казарме в сопровождении советника Его Величества и пяти стражников. Она останавливалась у коек, прикасалась рукой и шла дальше. Девушка совсем не вписывалась в это место. Не для неё, такой безукоризненной, с аристократическими манерами и каким-то странным холодом в глазах, оно было. Рих хотел, чтобы она поскорее убралась.

— Кто из вас Рих Байхарт? — заговорила. Голос ровный, спокойный, немного хриплый. Красивый. Он окунулся в его притягательность и даже не сразу сообразил, что нужно ответить. — Я ищу Риха Байхарта.

— Я Рих Байхарт, леди… — он запнулся. Не знал, кто она. Но был уверен — аристократка.

— Камеристка. Зовите меня так, — она мягко улыбнулась уголками губ. Рих хотел поверить этой улыбке, но солдатским чутьем чуял — она вряд ли испытывала по отношению к нему хоть что-то. Мороз пробежал по коже.

Он стал её охранником. Его привели в личный кабинет короля и доступно пояснили, что он головой за неё отвечает. Хоть волосок выбьется из её прически — добро пожаловать на эшафот. Жалование меж тем все риски с лихвой покрывало.

С тех пор Камеристка не менялась. Каждый день носила одну и ту же прическу, платья ей шили одинаковые, чёрные, под горло. Без украшений, оборок и прочей чуши, которой были увешаны другие леди. Летом ткань её платьев была легкой, зимой — плотной. Она никогда не носила перчаток, в ушах никогда не сверкали серьги. Камеристка выглядела точно так же, как в день их первой встречи. Разве что, может, лицо её тогда ещё не было так обтесано годами?

Камеристка завернула за угол. Рих поспешил нагнать её. Нельзя отходить далеко. Пару раз на неё совершали покушение. Даже стражник был убит. Камеристку пытались трижды отравить. И одна придворная дама напала на неё прямо во время бала. Просто бросилась как безумная. Рих закрыл Камеристку собой. Обошлось малой кровью. В него неглубоко вогнали десертный нож. Боль была адской. Камеристка ещё несколько недель лично меняла ему повязки, пока рана не зажила. Рих понадеялся, что она сочувствует или что-то вроде того, но нет.

— Ты лучший из моей охраны, Байхарт. Тебя нельзя потерять, — холодно бросила, нанося на рану какую-то дурно пахнущую мазь из трав.

Рих почти оскорбился. Но и к её бесчувственности вскоре привык. Камеристка была неотъемлемой частью его жизни. Он даже вроде как проникся к ней уважением и симпатией.

Рих окинул её спину взглядом и поморщился. Вспомнился ему один неприятный случай. Он тогда растерялся.

— Ребенок мой? — спросил Его Величество у Камеристки. Он был в рубахе, штанах. Совсем не при параде и измученный, в окружении советников и прочей знати.

Все взгляды обратились к Камеристке. Даже Рих под ними невольно бы поёжился. Но она… Она, как будто не удержавшись, прыснула в кулак. Он чуть воздухом не поперхнулся. Это Камеристка-то? Она и глазом не моргнула, когда на нее неслась беснующаяся любовница короля, а тут при всех просто неуважительно посмеялась над Его Величеством? Рих был далеко не глупцом. Он уставился на короля. Внимательно следил. У того уголки губ дрогнули в улыбке, всего на миг. Рих видел. Но Король тут же состроил угрюмое лицо.

— Нет, Ваше Величество. Конечно, ребенок не ваш, — голос сочился снисходительностью. Оскорбительной для Его Величества. Рих с трудом удержал рот закрытым. Да что она прилюдно творит?! Как смеет так говорить?! С их-то королем! — К Её Величеству не первый месяц захаживает любовник. Это могут подтвердить и другие личные служанки. При должном допросе. Вас меж тем в её покоях не было уже три месяца. Кровотечения не случилось только в этом месяце. Лекарь подтвердил беременность.

Советники зашептались. Громче и громче. Начался спор. А Камеристка стояла посреди кабинета и ждала. И вот наконец один из господ уличил её в неуважении. Граф выразил согласие. Маркиз поддержал. И ещё один. И вот уже все были согласны, что хамка достойна наказания. Рих не знал, куда себя деть. Он и сам не понимал почему, но ему вдруг стало жаль эту стальную девушку. Её ведь накажут! Могут даже казнить! И это после всего, что она сделала для двора и Его Величества!

Камеристка не изменилась в лице. Была холодна и собранна. Ни тени насмешки, с которой она сообщала об измене королевы.

Его Величество вскинул руку. Спор затих.

— Наказать. Пятнадцать плетей.

Он глянул на одного из своих личных стражей и качнул головой. Мужчина незамедлительно встал рядом с Камеристкой. По сравнению с громоздким военным она показалась ещё мельче, ещё тоньше.

— Сообщи о наказании для Камеристки. — Страж склонил голову и поспешил выполнить приказ. — Свободна.

Она присела в книксене и вышла из кабинета.

А через две недели рано утром явился камергер Его Величества. Камеристку прилюдно выпорют перед началом казни королевы. Рих ожидал, что она хотя бы заплачет… Камеристка пригласила служанку. И, как обычно, та помогла ей с платьем. Она вышла из покоев спокойная, собранная, с прямой спиной и бесстрастным взглядом. У неё даже руки не дрожали. Ничего. Словно она была отлита из камня и оживлена запретной магией.

Рих шел за ней следом. В коридоре звучало только эхо их шагов. Смотрел ей в спину. В прямую, изящную, очень худую спину. Спину, которую, по какому-то недоразумению, должны были превратить в кровавое месиво. Рих обдумывал случившееся все две недели. Манеры Камеристки всегда оставались безупречны. Она никогда не краснела из-за двусмысленных шуток господ, не покрывалась холодным потом от страха. Рих даже, кажется, не слышал, чтобы её дыхание сбивалось. Вот такой она была. И чтобы вот так нелепо проявила неуважение? Невозможно. Камеристка была умна. Не могла она прилюдно рассмеяться в глаза королю!

Но вот они уже вошли в холодную мрачную комнату. Стол, стул, несколько шкафов. За дверью ждали стражники, которые должны были проводить её к площадке на заднем дворе, где уже был оборудован помост для казни королевы и её наказания. Служанок не пустили.

Камеристка провела пальцами по столу. Пыльно.

Рих замер у входа. Молчал. Не знал, что сказать. Не знал, какими словами её утешить. Да и нужно ли ей это?

За зарешеченным окном маячили люди. Придворные, слуги, служители церкви благого учения… Они собирались перед помостом. Там выпорют Камеристку и отрубят голову королеве.

— Байхар, не могли бы вы помочь? — она повернулась к нему спиной и указала на завязки платья.

Рих растерялся. Помочь ей раздеться? Он раздевал женщин не раз, но Камеристка… Она была другой. Её он странным образом уважал. Не мог себе позволить даже одной скабрезной мысли, а уж тем более распустить руки.

Он сглотнул и подступился к ней.

— Будьте так любезны, подержите мое платье. Здесь слишком пыльно. Не хочу класть его на стол или в иное, не менее пыльное место. Когда все закончится, мне нужно будет привести себя в порядок.

У Риха руки задрожали. Её выпорют! Она, что, не понимает? Не знает, как мучительно это наказание? Но ведь она видела, что случается со служанками, которых избивают плетьми! Что значит, привести себя в порядок? Да её обморочную придется оттуда уносить!

— Поторопитесь, Байхарт. Скоро приведут Её Величество.

Он стал быстрее вытаскивать шнурки из петель. Камеристка сняла черное верхнее платье, нижнее, юбки. Одежду аккуратно складывала и отдавала ему. В тонкой сорочке и панталонах она подошла к двери, распахнула её и вышла. Не дрогнув, не испугавшись, не сомневаясь…

Демоны!

Рих последовал за ней. Камеристка открыла дверь в конце коридора и вышла на улицу. Морозный зимний воздух ударил в лицо. Она шла в сопровождении двух стражников к помосту, а он остался ждать вместе с зеваками и зрителями. Держал её платье и с трудом верил в происходящее.

Камеристка поприветствовала палача. Улыбнулась ему, как обычно улыбалась Риху, подбадривая или одобряя. Приспустила с плеч сорочку, обнажив спину, подошла к столбу, сама обхватила его руками. Палач перевязал ей руки веревкой.

Рих не нашел в себе сил смотреть. Как только раздался первый свист, он зажмурился. На заднем дворе замка царила тишина. Никто не кричал, не шептался.

Третий удар.

Четвёртый.

Рих открыл глаза. Женщины жмурились, мужчины хмурились. Наказание Камеристки что-то тревожило в них. И в нём самом. Он знал её. Знал, что она не заслуживала быть высеченной плетьми. Тот смешок — какое-то недоразумение. И за это недоразумение такая расплата. Он сжал кулаки. Начинал злиться. Был готов винить короля. И в то же время не понимал, почему она была так спокойна? Даже не молила о прощении.

По белоснежной спине стекала кровь. Края сорочки покраснели. Полосы рассекали кожу. Рих просто не мог заставить себя смотреть. Он хотел сорваться с места, оттолкнуть палача, развязать её и забрать с этого помоста. Избавить от прилюдного унижения. Хотел, но не мог. Никто не мог, кроме Его Величества. Но король не соизволил появиться. Что ему какая-то Камеристка? Он даже на казни Её Величества не собирался присутствовать. Зачем ему наблюдать за наказанием прислуги? Но Рих знал: Камеристка — не просто прислуга. А значит, король должен был смотреть.

Рих озирался по сторонам. Он надеялся увидеть хоть где-то Его Величество. Лучше искать монарха в толпе, чем смотреть, как истязают невинную девушку.

Шестой.

Не мог король просто стоять среди прислуги. Рих вглядывался в окна. Но и тени Его Величества он там не находил.

Седьмой.

В первом ряду, ближе всех к помосту, стоял главный дворцовый священник. В синих одеждах в пол. На шее висел кулон в виде солнца, внутри которого угадывался силуэт человека. Символ Церкви Благого Демиурга. Он заложил руки за спину. На его лице играла довольная надменная усмешка. Он смотрел прямо на Камеристку.

Тринадцатый.

Четырнадцатый.

Рих, кажется, понял. Церковь давно точила на неё зуб. Мог ли король под их давлением наказать её?

Камеристка едва стояла на ногах. Причёска растрепалась. Глаза подёрнула поволока боли. Щеки были влажными и красными, а губы искусанными в кровь. Священник заулыбался ещё шире. Как победитель. Рих бы с удовольствием стёр эту улыбку с его лица. Всего один удар против тех пятнадцати, что пришлось стерпеть Камеристке! Будь прокляты эти сумасшедшие церковники!

— Байхарт, — дрожащим голосом подозвала она.

Он тут же бросился к помосту. Камеристка сдержанно протянула покрасневшую от холода руку. На запястьях уже синели следы от верёвок. Рих хотел подхватить её на руки, отшвырнуть платья и просто унести эту измученную девушку. Но она выпрямилась, ухватила его за локоть и спустилась со ступеньки.

— Священник смотрел? — спросила она тихо, когда они пробирались сквозь толпу ко входу в заднюю часть дворца.

— Да.

— Славно.

— Вы поэтому рассмеялись? Чтобы вас наказали?

— Я разочарована, Байхарт, — выдохнула. Тяжело. Едва держалась. Стальная леди сейчас была до пугающего хрупкой. Она никогда прежде за него так не хваталась. — Мне казалось, вы догадаетесь раньше.

— Зачем же…

— Это уже не ваше дело, Байхарт. Пойдёмте скорее. Я замёрзла.

Рих вздрогнул. Прошло несколько лет, но он по-прежнему не мог разгадать того поступка. А она не спешила разъяснить ему. Рих сам додумал: Камеристка и Его Величество мутили во дворце воду. Искусно, со знанием дела. Они что-то затевали. А по завершению очередной интриги всегда кто-то клал голову на плаху. Быть может, в тот раз они просчитались, и Камеристка взяла на себя смелость расплатиться? Удовлетворить их оппонента собственной кровью? Рих не хотел гадать, но и ответов ему не спешили давать.

Камеристка замерла перед резными дверями. Рих поспешил обогнуть её и открыть. И чего это стражники стоят и не шевелятся?! Остолопы! Король же может её снова наказать! Только дай повод! Церковь с удовольствием надавит на него!

— Стойте, — она вскинула руку. Рих замер. Чего это он? Зря потревожил болезненные воспоминания. Соберись! — Подождём ещё пару минут.

Камеристка сложила руки на животе и продолжила смотреть на дверную ручку. Минута, вторая.

— Открывайте, — она кивнула, и Рих распахнул дверь. — Подождите меня снаружи, Байхарт.

Рих успел увидеть только молоденькую леди, лежащую пышной обнажённой грудью на столе короля.

***</p>

Он толкнулся в последний раз, вынул член и помог себе закончить рукой. Отдышался, наслаждаясь негой, разливающейся по телу после оргазма, выпрямился, вытер подолом женского платья семя. Ровно в этот момент двери кабинета распахнулись, и вошла Камеристка. Элиот застегнул штаны, завязал все верёвочки, с лёгкой усмешкой глядя на неё. Хлопнул леди по притягательной попке, за которую, собственно, и взял её в свои игрушки, и велел той убираться.

— Слушаюсь, Ваше Величество, — блондинка поправляла платье, на ходу пытаясь сделать книксен.

— Позвольте? — Камеристка улыбнулась леди Дороте и протянула руки к платью.

Дорота окинула её недоверчивым взглядом, но всё-таки спиной повернулась и позволила поправить корсет. Дурная дворцовая мода! Пока доберёшься до женского тела, кончить успеешь трижды! Но все его любовницы кружили вокруг только в этих платьях. Даже ночные сорочки — и те у них были с парой юбок и панталонами! Элиота раздирал смех. Плевать ему было на эти тряпки. Он хотел их тела. Без одежды. Но леди полагали иначе. Считали, что наряды хоть сколько-то его трогают. Идиотки. Но он ведь и не за мозги держал их рядом. Ругать тут стоило разве что себя.

— Цвет платья прекрасно сочетается с румянцем на ваших щеках, — отвесила заученный комплимент Камеристка. Она так каждой его девке говорила. А те прикусывали губы, чувствуя себя польщёнными до самых недр души. Похвалили их тряпьё перед королём! Элиот едва удержался от язвительной усмешки.

— Благодарю, — ещё больше зарделась леди. Она была новенькой при дворе, ещё не успела понять, что к чему, оттого краснела от любого лестного замечания, вообще не соображая, насколько двойной, если уж не тройной, иногда в них таился смысл.

Дорота снова сделал книксен и упорхнула, шурша юбками своего нежно-голубого платья. Элиот ненавидел это шуршание. И цвет этот — нежный, демоны его раздери — ненавидел.

— Ты всегда так вовремя, — наполнил кубок вином и сделал несколько больших глотков.

— Я ждала за дверью две с половиной минуты. Пришла раньше. Не вовремя, — бесстрастно отозвалась Камеристка. Он знал, она всего лишь сухо констатирует факты. Ни укора, ни досады, она даже не пыталась его поправить… Скучная серая мышь эта Камеристка. Но полезная.

— Подглядывала? — усмехнулся, пытался поддеть её только им двоим понятной шуткой.

— Лишь чтобы убедиться, что вы закончили аудиенцию с леди Доротой, — она чинно держала руки сложенными на животе.

Ох, не зря он приставил к ней лучших учителей. Из грязной оборванки она превратилась в женщину, что способна была своим воспитанием утереть нос любой придворной даме. Элиот испытывал удовольствие, глядя как накрахмаленные леди беснуются от зависти.

— К тому же, после любовных утех у Вашего Величества всегда приподнятое настроение, что несомненно играет мне на руку, — Камеристка одарила его своей очередной сухой заученной улыбкой.

Всего единожды он слышал её искренний смех. Всего один раз за семь лет их знакомства Камеристка смеялась от души. По спине пробегал холод при мысли об этом. Но какой бы невзрачной ни была, ему она нравилась. Не в любовном смысле, конечно. Привлекательного в ней не было ничего. Тощая, мрачная, бледная, как и все его надежды на счастливую семейную жизнь. Не вставал на неё. Даже скорее Элиот предпочитал вспомнить Камеристку, когда нужно было оттянуть момент оргазма. Главное было не переусердствовать, чтобы совсем уж всякое плотское желание не пропало, вместе с жаждой к жизни. Настолько она была плоха. И не сказать, что не удалась мордашкой. Лицо как лицо. Но было что-то такое в ней… О, Элиот прекрасно знал что. За это и ценил. А вот его близкие сторонники тех же чувств не разделяли. Камеристка заставляла их неприятно вздрагивать и ежиться. От одного только её присутствия у графов, маркизов, министров и прочих доверенных лиц бежал мороз по коже. На такую встанет только у развратника, испытывающего слабость к соитию на кладбище.

В любом случае, Элиот притащил её за собой из леса не для того, чтобы поиметь и вышвырнуть как надоест. Не для этого два года с утра до поздней ночи обучали её лучшие учителя королевства. Она стала одним из его полезнейших орудий. Да и в преданности Камеристки сомневаться не приходилось.

Камеристка. Ха!

Элиот часто вспоминал, как ехал с ней в экипаже из леса.

— Как же мне тебя представить двору? — протянул он, подпирая голову рукой. — Церковь нынче сжигает в праведном пламени тебе подобных.

— Камеристка, — она пожала плечами. — Я слышала, есть такая должность во дворце. Путники болтали.

Элиот рассмеялся.

— Камеристки прислуживают женщинам. Решила сменить хозяина?

— Какая разница, как меня называть? Зови хоть дворцовым псом с конюшен. Собакой-то я всё равно буду только твоей, — она залезла с ногами на сиденье, подтянула руки к груди и высунула язык, пародируя пса. Элиот опешил. Куда её с такими манерами? Он явно с ума сошёл! Но она была нужна ему.

— Камеристка, значит. Ну пусть так. Будешь камеристкой королевы. Заодно и проследишь за ней.

— Только за ней? — недоумённо приподняла брови. — Я могу следить за всеми. За каждым углом, каждой щелью…

— Докажи свою полезность для начала, — осадил её Элиот.

Меж тем безродная девка оказалась очень способной. Обучалась быстро. Священники, сколько ни копали под неё, а найти, за что бы сжечь, не смогли. Все их святейшие проверки она проходила на раз. Раскусывала придворных интриганов, прислугу, вверенную в помощь, держала в узде, иностранные делегации не могли скрыть от неё своих истинных мотивов. Весь дворец был для неё как на ладони. Камеристка в самом деле могла уследить за каждой щелью. Полностью оправдала его ожидания.

Однако, сколь бы вездесущей она ни была, кое-чего избежать им не удалось. Дрянная Церковь Благого Демиурга! Возомнили, что власть служителей может быть равной его. Конечно, они заподозрили Камеристку в какой-то чепухе. Однако доказательств не было.

Элиот с удовольствием отклонял любые их прошения о священной казни. Он раз за разом не позволял сжечь мрачную оборванку. Но церковь давила. На него, на знать… У них была военная мощь. И выставить их из своего дворца он не мог. Церковники, владеющие святой силой, защищали границы королевств по всей южной части материка от северян, у которых были шаманы, колдуны… Демоновы отродья! И воины. Некоторые из их воинов могли разломать любого его стражника напополам, покрывшись одной только испариной. Чудовища! А у королевств не было ни-че-го. Ни одной ведьмы, способной дать отпор. Ни одного колдуна. Женщин, имевших дары и не присягнувших церкви, сжигали на кострах как еретичек, мужчин забирали в башни Благого Демиурга, где их натаскивали для ловли тех самых еретичек… Женщин, что не сожгли служители башен, на костёр отправляли сами горожане. Всё из-за учения церкви… Королевства стали зависимы от священников. Церковь всё больше и больше проникала в государственное устройство, оплетала двор, вливалась в светское общество… Когда Элиот занял место своего погибшего старшего брата на троне, Святой Демиург уже нависал над ним тенью и диктовал свою волю через главных священников. И Камеристка стала им поперёк горла. Они знали, что благодаря ей Элиот избавился от жены, бывшей на коротком поводке у Центральной Башни Благого. Бесновались они совсем как простой люд.

Дворяне и министры стали задавать ему слишком много вопросов. Камеристка, по их мнению, пользовалась каким-то подозрительным покровительством короля. И Элиот решил показательно наказать её за какую-то глупость. Она рассмеялась. Он велел выпороть. Главный священник дворцового храма пришел на казнь его неверной жены, но и позлорадствовать успел, с упоением наблюдая, как порют безродную девку, мозолящую глаза.

Элиот смотрел на это мракобесие из окна покоев. Спускаться не стал. Камеристка не кричала, как убиенная курица. Но по окончании наказания ухватилась за Байхарта, как за спасительную соломинку. Прошла через толпу с гордо поднятой головой и свалилась в обморок в дворцовых коридорах, сразу, как только Рих помог ей одеться. Некоторым его министрам стоило бы взять с неё пример. Такую стойкость редко встретишь. И все-таки… Как бы хороши ни были её манеры, какой бы ровной ни была спина, какой бы учтивой и правильно ни была речь, он вспоминал ту оборванку, что изображала собаку, сидя в его экипаже. Она не так раздражала его, как мрачная девушка, в которую он её превратил.

— Северянка въехала на территорию дворца в сопровождении воинов, — Элиот подошёл к окну, слушая очередной утренний отчёт. — Её Величество готовится к казни в своих покоях. Королева-мать снова требует, чтобы вы передали в её руки управление прислугой. Что касается министра военных дел, сегодня ночью он покинул дворец. Вернулся с рассветом. Возница рассказывал своей супруге, что возил его в развлекательный квартал. Однако сам министр никакими подробностями того вечера ни с кем не делился. Более того, он заперся в своих покоях и вскрыл письмо. Печать была без герба. Письмо сжёг. Содержимое я не смогла разглядеть. Стоит ли подготовить место казни к вашему присутствию? Также осмелюсь напомнить, что Его Величество мог бы поприветствовать невесту. Это положило бы начало хорошим взаимоотношениям.