12. Об общей несправедливости мироздания (2/2)
Повернув голову, Полина задумчиво посмотрела на вцепившиеся в ее локоть пальцы, а потом — в лицо их обладателю, так же задумчиво. Поморгала и доверительно сообщила:
— Мне больно. Ну, почти.
И, видя, что деловой обладатель пальцев-капканов не понимает, добавила, продолжая почесывать Басечкины надбровные шипики большим пальцем правой руки:
— Видите, он начинает волноваться? Он чувствует, что мне почти больно. Вы хотите, чтобы я ему объяснила, кто в этом виноват?
Нет, говорить «Басечка — фас!» не пришлось, хотя и очень хотелось. Но не понадобилось — пиррянин испарился в секунду, словно его и не было.
Обидно, что Басечки сейчас нет на ее правой руке. Хотя этот, который с каталогом и в переливчатом плаще, не такой противный и фотки у него милые. Но с Басечкой было бы как-то спокойнее. Или с Дэном. Или с Тедом и его ломом. А лучше с ними обоими. Да и «Басечка, фас!» звучит куда убедительнее, чем «Я капитану пожалуюсь!». Последнее совсем не звучит, если уж честно. Глупо как-то. Еще глупее, чем просто расплакаться от такой ерунды в такое прекрасное утро.
Чпокнув мембраной, на трап выскочила Котька. Тяжело шмякнулась на ступеньку и возмущенно завопила. Полина рассеянно подумала, что надо все же уболтать Михалыча приспособить гравикомпенсатор и для нее. Пирр — не единственная планета с удвоенной тяжестью, а Котька упрямая и необучаемая, она ведь так и будет колотить лапой по кактусу, впадая во все больший раж, пока вконец не расшибется.
Подвывая хрипло и полузадушенно, Котька тем временем сползла по ступенькам и почти по-пластунски переместилась метра на два вдоль корпуса в сторону кормы. Замерла, отчаянно хлеща себя хвостом по бокам. Она уже не выла, только похрипывала на выдохах, возмущенно уставившись на правую заднюю опору: чем-то та ей не нравилась.
Полина сделала еще один неуверенный шаг в сторону кормы. Прислушалась: там, за переборкой грузового отсека, приглушенно шумели погрузчики и раздавалась то ли перебранка, то ли рабочая беседа, издалека не разобрать. Похоже, погрузка шла полным ходом. Может, стоило сходить туда? Присоединиться к ребятам. Снова окунуться в чужое счастье и нежность, укутаться в него, словно в теплый мягкий плед.
Тед и Дэнька — ребята не жадные, они щедро делятся всем подряд, и счастьем своим и любовью они тоже делятся — бери! Не жалко. У нас еще много.
Может, и стоило бы. Хотя почему-то от этого тоже немного хотелось плакать…
Котька мрявкнула и попыталась засунуть голову под корпус корабля. Это ей удалось, хотя и с трудом и только голову: хорошее питание последних лет не прошло даром и повторить свой земной подвиг ей бы, пожалуй, не удалось. Хотя лучше не рисковать и вытащить ее оттуда, пока не застряла, умудряется же она каким-то образом на борту проникать в самые узкие щели…
Вот и приличный повод для хорошей девочки попрощаться: надо же загнать в корабль сбежавшего питомца. Полина вздохнула и, старательно придавая своей улыбке выражение максимально возможного вежливого сожаления, отступила к Котьке. Пиррянин ей нравился, его было даже немножко жалко: мальчик так старался, и снимки у него восхитительные. Только вот рассматривать и гладить их больше не хотелось. Совершенно.
Однако правильные девочки не уходят молча, это нехорошо, невежливо. Снимки были великолепны, она получила истинное удовольствие. А за удовольствие принято платить. Ну хотя бы спасибо сказать ему, что ли.
Полина еще раз вздохнула и перевела взгляд на торчащую из-под корпуса Котькину задницу (смотреть пиррянину в лицо не позволяла все та же совесть хорошей девочки). Улыбалась она теперь уже скорее виновато и собиралась с максимальной вежливостью сказать что-нибудь типа: «Огромное вам спасибо, все было просто прекрасно, и я бы с огромной радостью купила весь ваш каталог, но сейчас никак не могу себе этого позволить и к тому же мне надо поймать кошечку, пока она не залезла под корабль…»
Но вместо этого моргнула и совершенно невежливо выпалила:
— Ой! Что это?!